Танцев в первый вечер не было. Мы играли для себя.

Потом перевезли аппаратуру и инструменты в кассу кинотеатра на первом этаже кинобудки.

То же самое повторилось и в среду.

Да! В среду! Мы играем трижды в неделю – среда, суббота, воскресенье.


В субботу, за полчаса до начала в аллеях Парка уже необычно людно.

На простор танцплощадки заходит Витя Батрак, он же Раб, со свитой своих парней с площади Мира.

Широкие кудри каштановых волос рассыпаны по плечам шёлковой рубахи цвета пиратского флага. Манжеты длинных рукавов – нараспашку. Воротник – тоже, аж до солнечного сплетения.

Он затевает картинный спор с кем-то из парней по поводу противоударности своих часов на широком ремешке.

Ремешок расстёгивается, часы подбрасываются высоко в воздух и хряпаются на бетон площадки.

Парни собираются вокруг удостовериться – вдрызг или ещё идут?


Тем временем, через калитку начинает вливаться поток молодых людей обоего пола.

Всё. Город поверил, что в Парке КПВРЗ играют танцы.

В воскресенье танцуют – все.

Кружкáми.


Кружок из десяти-пятнадцати танцоров вокруг двух-трёх сумочек положенных на бетон. Каждый кружок танцует по-своему.

Сверху хорошо видно.

Те вон твистуют. Эти, типа, изображают конькобежцев на длинную дистанцию – плывут, сцепив руки за спину. А там до сих пор ещё лишь «семь-сорок» ногами выписывают.

Иногда в отдельных кружках визжат или вскрикивают.


В следующую субботу у входа на танцплощадку возникла тётя Шура-контролёр, в своём вечном шлёме-платке, и заворачивает всех в сторону кассы летнего кинотеатра.

Вход пятьдесят копеек.

Мы с Владей подходим к тёте Шуре. Мы возмущены. Что за дела? Мы ж за бесплатно!

Тётя Шура невозмутима. Приказ директора.

Владя, белея в сумерках своей водолазкой с коротким рукавом, кричит всем подходящим от лестницы Путепровода, чтоб заходили так – танцы бесплатно!

На него не обращают внимания и послушно бредут покупать билеты.

Так же как все…


Если людей столько лет продержать без даже духового оркестра, они готовы заплатить пятьдесят копеек за пустой кинобилет, на котором напечатано «35 коп.»

Когда мы убирали аппаратуру, кассирша нам сказала, что продала пятьсот билетов.

На следующий день Павел Митрофанович распорядился убрать с танцплощадки все лавочки – так больше народу влезет.

Наверно, у него и впрямь купеческие гены.


Что мы играли?

В основном инструменталки, как на той пластинке «Поющих гитар».

Пели пару тех конкурсных песен, уже без моей терции.

Иногда, по просьбе публики, Квэк выходил к микрофону заделать «Шыз-гары!»

Он классно смотрелся со своими длинными блондинными патлами и усиками альбиносового цвета. Вот только долго заставлял себя уламывать, но зато потом…

– Шыз-гары!

И слитный вопль из нескольких сот глоток:

– Вааааааааааааа!..

( … ты не слыхала эту песню?

Конечно же, слышала и не раз, просто без слов. Её любят вставлять в телерекламу всякой женской атрибутики.

А тогда голландская группа «Shocking Blue», практически, с одной этой своей песней «Venus» объездила весь мир и стала группой года, чего никто не ожидал, а они и того меньше.

Я согласен, что они пели:

– She’s goddess!

Но «килиёночное» произношение Квэка никому не мешало балдеть по полной и вопить:

– Вааааааааааааа!..

То есть, я хочу сказать, что настоящее высокое искусство находит путь к массам и отклик в их сердцах несмотря на любой акцент.

– Шыз-гары!!!..)


А массы всё уплотнялись.

Когда посреди танцевального вечера мы объявляли небольшой перерыв, мне приходилось долго проталкиваться к выходу, чтобы по боковой аллее сходить в длинную дощатую будку белёную известью, с буквами «М» и «Ж».

И – снова на сцену, где уже начинает побухивать бас в полутораметровой колонке из летнего кинотеатра, за которой Чепины подружки и подружки Чепиных подружек складывали свои сумочки.

Да, из нашей «богемы» именно он имел наиболее бешеный успех.

И что только девушки находят в этих барабанщиках?

Я, например, всего один раз проводил блондинку Ирину.

Не знаю кто из нас быстрее охладел – она ли, что столько приходится меня ждать пока уберём аппаратуру, или я – из-за того, что она жила на Загребелье.

Потом её подхватил Анатолий Мелай, так он вообще на такси провожался.

Довезёт до калитки, выйдет с ней и просит шофёра:

– Шеф, когда на рубль настучит, ты посигналь.

Потому что Загребелье – суровый край для влюблённых.


Ну, ещё там один раз ко мне подходил Коля Певрый, который меня в школе зашугивал, когда я был семиклассником.

Довёл до того, что я вычислять начал сколько мне ещё терпеть покуда он уйдёт в ГПТУ после восьмого.

А теперь с полным уважением попросил выйти к его однокласснице Вале, которая тоже была на год старше меня.

Она куда-то там уезжает на операцию от врождённого порока сердца, хочет со мной поговорить.

Вышел я в перерыве, постоял с ней рядом, помолчали, она повздыхала – тут и перерыв кончился.

Романтическое свидание.

( … как мы играли?


Могу ответить одним словом:

ГРОМКО!

О, бедные жильцы многоквартирной им многострадальной двухэтажки за забором Парка!..


В начале третьего тысячелетия король Испании попросил у евреев прощения, что пятьсот лет назад их прародителей депортировали с земли испанской.

Лучше позже, чем никогда.

Простите нас, глушимые жильцы!

Мы больше не будем …)


Но жизнь Клуба не зациклилась на одних лишь танцах.

Снова вынырнул руководитель Эстрадного ансамбля белобрысый саксофонист Аксёнов и интегрировал нас в свой коллектив для сопровождения певицы Жанны Парасюк в концертах художественной самодеятельности.


Одна из репетиций проходила в летнем кинотеатре Парка.

Мы работали на сцене с отдёрнутым экраном – сезон кинопоказа под открытым небом был на исходе.

Зал пуст. Песня в ля-минорчике:


Потолок ледяной, дверь скрипучая…


Сумерки густеют.

И тут от тоннельного входа под кинобудкой заходят две девушки и пацан с ними.


Зашли, так зашли. Кому мешают? Сели где-то в пятом ряду от сцены.

Одна темноволосая, но толстая.

Вторая – то, что надо, в мини-юбке, жилетка клетчатая. Волосы волнистые, в короткой стрижке; жёлтые – видно, что крашенные.

И так спокойно, не таясь, достаёт из жилетки пачку сигарет и – закуривает.

Чепины подружки всегда как-то прячутся, оглядываются, а тут…


Они сидят. Мы репетируем. Она что-то своей толстушке-подружке говорит.

Уже потом я узнал, что это она ей про меня сказала:

– Этого я забила. Спорим – мой будет?

Отыграли, вобщем, и тот малолетка ко мне на сцену подходит:

– Вон та девушка хочет с тобой поговорить.

Через минуту я уже рядом с ними – Оля, Света, очень приятно! – а через полчаса провожаю.

Недалеко, метров двести от Парка, третий переулок улицы Будённого, не доходя до Болота.


А Чепа с Квэком тоже увязались.

Непонятно как-то; подружка одна, а их – двое.

Кто кого провожает?

Как свернули в переулок, Света «пока-пока» и – в калитку своей хаты.

Я провожаю Ольгу до следующей; она сказала, что там живёт; а Чепа с Квэком не отстают, ещё и в наш с ней разговор реплики вставляют.

И только когда мы с ней начали целоваться, им дошло, что тут не светит.

Перешли к противоположному забору, помочились на него под фонарём – богема, блин! – и ушли не солоно хлебавши. Как будто не могли до Будённого дотерпеть.

Откуда Квэк на репетиции взялся?

Так ведь солистка Жанна Парасюк его сестра родная.


Концерты художественной самодеятельности проходили не только в Клубе. Иногда их вывозили в разные сёла конотопского района, на заводском автобусе марки ПАЗ.

Именно для одного из таких концертов и репетировался ледяной потолок со скрипучей дверью.


Поскольку автобус не резиновый, везти с собой аппаратуру не получается, также некуда грузить маловозрастных снежинок из балетной студии.

Один «гопак», один молдаванский «жок» в дуэтном варианте под баян Аиды.

Потом она передаёт инструмент Чубе для использования в составе эстрадного ансамбля.

У меня в ансамбле роль ритм-гитариста, но на простой, акустической.

Владю Аксёнов не задействовал – вместо соло-гитары у него свой саксофон.

Ну, а Чепа как был ударником, так и остался; просто «кухня» у него в скелетном составе – из трёх предметов для битья палочками.


Мурашковский – общепризнанный гвоздь программы; то песни поёт, то «гуморески» рассказывает.

Автор «гуморесок» Павло Глазовой на тему «про меня и про моего кума».

То как мы штангу футбольных ворот головой сносим, то на мотоцикле в быка врезаемся, а он нас через дуб перебрасывает.

Публике нравится – смеются и хлопают.


Потом на сцену опять выходит солистка Жанна и мы – музыкальное сопровождение.

Чепа задаёт темп, мы вступаем и я чувствую, что гитарные струны у меня под пальцами совсем ослаблены. Это Аксёнов во время «гуморески», а может «гопака», гитару раскрутил для смеху.

Хохмач толстощёкий.

Ну, ладно; Чуба с Чепой гармонию и ритм восполняют, а я, типа, живая декорация – медиатором по струнам бью, но струны не прижимаю, чтоб звука не было.


В заключение концерта – «под занавес» – Мурашковский, как всегда, выдаёт свою главную «бомбу» – гумореска про примака и тёщу.

( … в те времена слово «тёща» было самым магическим заклинанием артистов-юмористов. Стоило человеку со сцены произнести – «тёща!» – и зал от хохота покатом ложился.

Нынче-то население поизощрённей стало, избаловано юмором; теперь актёру комедийного жанра надо поднапрячься и громко крикнуть в микрофон – «жопа!» – а то ведь им и не дойдёт, что пора смеяться.