Накануне конкурса мы репетировали днями напролёт. Выходили из Клуба только пообедать в павильоне «Встреча» на привокзальной площади.

Ели мы там пельмени, запивали бутылкой «Жигулёвского пива» на четверых и мнили себя забойными чуваками, которым по плечу лабать рок.


Буквально за день до конкурса группа «Кристалл» из Лунатика нанесли нам превентивный удар.

Они играли «халтуру» на выпускном вечере нашего класса.

Мы предлагали руководству школы отыграть за бесплатно, а пригласили их.

В своём отечестве тебя и за музыканта не считают!

Конечно, у них устоявшаяся репутация. Саша Баша со своим музшкольным образованием по классу фортепиано очень грамотно играет на электрооргане – и «семь-сорок», и вальс, и рокэнрол; но всё равно обидно.


Реванш состоялся на конкурсе.

У нас имелись скрытые резервы.

Во-первых, Павел Митрофанович разрешил взять у киномехаников усилитель мощностью в пятьдесят ватт.

Во-вторых, мы и внешне смотрелись победителями.

Ну, допустим у тебя электроорган плюс музшкольные навыки, плюс натасканный на «халтурах» коллектив, но кто этим впечатлится, если в летнем кинотеатре Центрального парка…

– А сейчас на сцену приглашаются участники вокально-инструментального ансамбля «Орфеи»!


И выходят четверо парней, у которых все три гитары – с рогами,

а сами они, все как один —

В БЕЛЫХ БРЮКАХ!

Что такое белые брюки в городе Конотопе в 1971 году объяснить невозможно, ведь это было ещё даже до начала джинсовой цивилизации…


Откуда белые брюки?

В Универмаг напротив Главной почты завезли так называемую «парусину» для хозяйственных нужд по рубль двадцать за метр.

После первой же стирки она превращается в обвисшую серую мешковину, но мы-то вышли нестираными!


Моя мама сострочила эти брюки, всем четверым, на своей швейной машинке за два дня до выступления.

Тогда в брючную моду, на смену широкому поясу на талии, вошло отсутствие всякого пояса и приспущенность на бёдра.

На одни брюки достаточно метр и десять сантиметров парусины.


Правда, на «Жёлтой речке» я лажанулся.

Чуба и на репетициях морщился на мою терцию в припеве, а на последней распевке перед выходом на сцену вообще за голову схватился.

Так что в момент, когда нам следовало на пару орать в один микрофон


«Yellow river! Yellow river!»,


я только лишь разевал рот, но не издавал ни звука.

Как при исполнении «Интернационала» на общешкольном комсомольском собрании, или изображая песню «Иерихон» в КВН.

Чуба делал круглые глаза, что я его оставил без терции, но это не помогло.

«Орфеи» одержали убедительную победу, но на моём вокализе был поставлен окончательный крест.


Да, мы смогли.

Мы сделали это!

Однако, нужно жить дальше…

«Куда ж нам плыть?» поэтически вопрошал ещё Пушкин, а Чернышевский перефразировал этот вопрос в прозу: «Что делать?»


Вот и всё —

Конец мечтам.

И теперь

Ты в жизни сам

Ответы все найди

К счастью

Своему приди.

(муз. В. Сакуна, сл. С. Огольцова)


Я попробовал поискать счастья в Киевском государственном университете им. Т. Шевченко и отвёз туда документы на отделение английского языка.

Неимоверная, конечно, наглость при моём запасе знаний – пара вызубренных таблиц в конце учебников английского языка для средней школы.


Но смелость вознаграждается и весь долгий путь от Конотопа до Киева – четыре часа электричкой – я проделал на одной скамье с Ириной Кондратенко, самой красивой девушкой нашего класса.

С её длинными чёрными волосами и чёрными глазами она была настолько красива, что я в жизни б не осмелился к ней подойти – ясно ведь, что бесполезно.

А тут четыре часа совместной езды и бесконечного разговора.

Она тоже ехала в Киев куда-то поступать и жить у родственников. Она же и подсказала на каком трамвае ехать от вокзала до Университета.


Там оказались очень высокие потолки, сразу видно – тут дают высшее образование.

В деканате у меня приняли аттестат о среднем образовании и справку, что я здоров, и направили в студенческое общежитие, куда пришлось очень долго ехать троллейбусом.


У заведующей, или дежурной по общежитию, что выдавала мне постельное бельё в обмен на мой паспорт, оказались расистские замашки.

При мне в её кабинет, или склад, зашли пара молодых северных вьетнамцев с просьбой о клеёнке для стола в их комнате.

А она в ответ:

– Какую тебе ещё «килиёнку»? Сам ты «килиёнка»! Иди отсюда!

И они ушли, такие щуплые на фоне этой дебелой украинской расистки.

Интересно, сама бы она смогла выговорить «клеёнку» на вьетнамском?


Хотя не стоит спешить с умозаключениями без достаточного знания всех обстоятельств.

Может это и не расизм был вовсе.

Может они зашли к ней за пятой по счёту клеёнкой в один и тот же день.


В одной комнате со мною оказался абитуриент, который поступал куда и я, но после службы в армии.

На следующий день мы с ним поехали в университет на ознакомительно-подготовительную лекцию. Он там так бойко переговаривался с преподавателем, что я почувствовал себя как на областной олимпиаде по физике в Сумах – все всё знают и друг друга понимают, один только я пень пнём.

Вот почему после лекции я пошёл в деканат и забрал сданные документы.


Не помню что я им там врал. Трудно ведь сказать правду: я – струсил. Поднял лапки вверх даже не попытавшись.

Пока я ехал в общежитие за паспортом, полил такой ливень, что местами троллейбусу приходилось от остановки до остановки переправляться вплавь.

Дождь смоет все следы…

Четыре часа в электричке до Конотопа я провёл молча – трусам не полагаются Ирины Кондратенки.


В Конотопе глубокие вопросы решаются с ходу.

Куда?

Да, туда ж, куда и все.

Чепа уже два года как проучился в железнодорожном техникуме над Путепроводом. Владя и Чуба сдали свои документы для поступления туда же.

Вопрос «куда?» решился до меня – мне оставалось только стать абитуриентом Конотопского техникума железнодорожного транспорта.


Даже Анатолий Мелай оказался там же.

Он туда пристроился на непонятную должность лаборанта, но до начала учебного года ходил по коридорам в синей спецовке и занимался электропроводкой в промежутках между пением.

Анатолий оказался фанатом «Песняров», которые недавно на концерте в Кремлёвском зале сделали песню «Тёмная ночь».

Прикинь! В первом ряду верхушка Политбюро: Брежнев, Суслов, там, Подгорный, а они со сцены врубают электрогитарный проигрыш на всю, с ревером…

Ну, и вокал, конечно, у них охренéнный – на четыре голоса:


Тёмная ночь разделяет, любимая, нас…

И Анатолий, запрокинув своё лицо в оспинках от давно исчезнувших прыщей, поёт на весь коридор один из тех четырёх голосов.

А почему не петь? Лето, занятий нет, экзамены ещё не начинались, а на нём спецовка:


Скрыпять мое лапти,

Як иду до тэбэ!

Он обещал замолвить слово экзаменаторам, но в техникум поступила лишь треть Орфеев-абитуриентов – Чуба и Владя отсеялись и поступили на завод КПВРЗ.

В начале августа мы сделали директору Клуба, Павлу Митрофановичу, предложение, от которого он не смог отказаться.

Мы будем играть на танцах в Парке КПВРЗ.

Бесплатно.


В каждом из трёх парков города Конотопа – Центральном, привокзальном, заводском – есть танцплощадка.

Все три устроены совершенно одинаково: метровой высоты сцена внутри оркестровой раковины, а перед нею круглая бетонированная площадь, окольцованная двухметровым забором из вертикально стоячих труб; диаметрально напротив сцены – входная калитка опять же из вертикально-трубчатой решётки.

Даже и покрашены все три ограды были одной и той же серой серебрянкой.

Отличие лишь в том, что на ограде в Центральном парке краска не так сильно облупилась.


Моя мама вспоминала, что в её молодости летом на сцене танцплощадки играл духовой оркестр.

Потом всё как-то заглохло и вместо вальсирования молодые конотопчане в тёплое время года стали ходить кругами по аллеям площади Мира заплёванным шелухой от семечек.

И вот настало августовское воскресенье, когда танцплощадка в заводском Парке вышла, наконец, из комы.

Оковы ржавой цепи с висячим замком на входе – рухнули, и мы потянули к сцене возок на резиновом ходу.


Обычно этим возком киномеханики перевозили из Клуба в Парк цилиндрические жестяные коробки с катушками кинолент для сеанса в летнем кинотеатре.

На этот раз он был загружен усилителями и колонками динамиков.

Мы начали устанавливать и собирать аппаратуру. Подключать и пробовать гитары взбряком аккорда, пробежкой по струнам баса.


Короткое эхо приносило эти бздыни обратно от многоквартирной двухэтажки за забором Парка. Оттуда же сбежалась околопарковая пацанва и, не решаясь войти в круг танцплощадки, стала скапливаться за трубным ограждением.

Вот напыщенно важный Чепа устанавливает «кухню» ударника, бухает педальной колотушкой, бряцает по хэту.

Пробуется микрофон:

– Ряссь! Ряссь-два!..

Чепа задаёт темп сухим стуком палочки о палочку.

Раз-два. Раз-два-три-четыре!

Погнааали!

Так вершилась смена эпох в одном, отдельно взятом Парке.


Пацаны, видя, что калитка без охраны, потихоньку втягиваются внутрь, но всё равно держатся поближе к трубам, лишь пара безнадзорных дошколят бегают туда-сюда.

Зашли три девушки и сели под оградой на лавочку без спинки.

Зашла какая-то парочка. Наверное, ту укромную скамейку заняли уже до них.

Вот ещё одна парочка. Тут есть где посидеть.