– Привет, Наташа, как дела?

– О, Серёжа! Тебя не узнать. Вообще-то, в двенадцатой школе меня все зовут Натали́.

Нам случайно оказалось по пути и я проводил её до угла улицы где она жила.

Улица Суворова, через дорогу от срединного въезда на Базар.

( … или, всё-таки, она меня первой окликнула на том тротуаре?

Ведь чтобы так повязать косынку нужно быть не только шикарной, но и решительной …)

Как бы там ни было, но следующий шаг сделал я. Может не очень сразу, а через неделю-другую. Или даже через месяц? Но я сделал этот шаг. Вернее – очень даже решительный прыжок.


Мы с Радей ехали от Переезда на задней ступеньке трамвая, чтоб обдувало ветерком.

Когда трамвай разгонисто тадахал вдоль Базара, я вдруг зачем-то повернул голову и заглянул через дорогу в улицу Суворова.

В ней, недалеко от угла, две девушки играли в бадминтон.

Конечно, я сразу узнал длинные прямые волосы Натали́.

– Пока, Радя!

И я спрыгнул, не отвечая на его:

– Ты куда?


Да, я не ошибся – это была она.

Вторая девушка тоже оказалась знакомой – бывшая одноклассница, Наташа Подрагун, которая вместе с Натали́ перешла в двенадцатую школу с физико-математическим уклоном.

Конечно, я что-то начал тараторить, мол, случайно мимо, решил поделиться опытом как правильно дрессировать воланчик.

И тут – на тебе! – ещё один случайный прохожий – Радя.

Он явно тоже соскочил не доезжая до школы, хоть и собирался навестить своего дедушку.


Скоро Наташа Подрагун ушла, потому что ни Радя, ни я, не очень-то с ней общались; из-за того, что она такая толстая.

Натали́ пригласила нас во двор своей хаты, где на врытом в землю столе лежала стопка номеров чешского журнала Film a divadlo.

Я увлёкся картинками, а Радя перехватил разговорную инициативу.

Но тут из соседнего огорода просвистали пара грудок сухой земли – с недолётом.


Натали́ крикнула тому пацану, что пожалуется его родителям, но Радя побежал к забору – шугануть наглеца. Или повыделываться своей спортивной выправкой – как никак он два года ходил в ДЮСШ на волейбол.

То ли Натали́ как-то сочувствовала ревнивому соседу-малолетке, или Радя, несмотря на подготовку, примял какой-то из картофельных кустов своей пробежкой, но пока он грозил мальцу за забором, она позвала меня приходить в четверг – у неё ещё много таких журналов.

Так мы начали встречаться. Я и Натали́ .


Пожалуй, вернее будет сказать, что это она со мной встречалась, потому что я не знал как это делается.

Я просто приходил на Суворова № 8 в назначенный ею день, здоровался с её мамой, сидел на диване и разглядывал Film a divadlo.

Живут же люди! Откуда можно доставать такие журналы?


Потом её отец приезжал с работы на мотоцикле с коляской. У него был такой же круглый подбородок, как у Натали́, и он давал разрешение выйти погулять до десяти, но не позже половины одиннадцатого.

И мы выходили гулять дотемна.


Она много говорила, но не затем, чтоб попусту болтать, как некоторые.

Натали́ стала моим просветителем.

Несмотря на долгие годы запойного чтения, я многого не знал.

Что самые классные конфеты – это «Грильяж», только у нас они не продаются; надо ехать в Москву, или Ленинград, да и там не сразу найдёшь.


А самый вкусный бутерброд – на хлеб с маслом положить нарезанные кружками помидор и варёное яйцо. Хлеб, конечно же, чёрный.

А Луи Армстронг – певец с самым хриплым голосом в мире.


И это по её наводке я взял в библиотеке Клуба книжку стихов Вознесенского. Я там и раньше её видел, но проходил мимо за то, что стихи.

Так вот что значит – настоящие стихи!


Но больше, чем для восполнения образовательных пробелов, она нужна была мне ради тех мгновений, когда я умлевал.

Например, мы шли в кино на Мир и она позволила взять её руку.

О! Этого не передать!

Я ощутил нежную кожу её предплечья, потому что на ней было летнее платье, а руку её я ухватил вокруг бицепса.

Хотя какие у девушек бицепсы?


Я пребывал в полном улёте, начиная от железнодорожного моста над проспектом и почти до самой площади.

Потом она мне объяснила, что правильнее когда девушка сама берёт тебя под руку.

И дальше мы шли как она показала. Тоже приятно, хотя перед этим …

И тут я получил удар шаровой молнии – на ходу, в разговоре, она полуобернулась ко мне и – О! – её большая тугая правая грудь прильнула к моему предплечью.

Блаженство до потери пульса.


Так что мне было о чём думать возле печей Овощной базы, меняя аккорды на недостававшей, но найденной клёпке.


Узревшему свет истины трудно не скатиться в просветительство.

Я попытался поделиться приобретённым знанием с сестрой.

Мы шли по Литейной в сторону Клуба и она сказала:

– А давай-ка я возьму брата под кренделя!– и взяла меня под руку.

– Слушай, малá, – сказал я, потому что мы с братом, а за нами и наши друзья редко звали её по имени, а только «малá», или «рыжая».

– Я могу научить тебя приёмчику, что любой парень враз будет твой.

– Да, ну?– сказала мне сестра.– Это так, что ли?

И она полуобернулась ко мне на ходу, прикоснувшись грудью к моему предплечью.


Какая беспросветная наивность! Вообразил, будто я хоть что-то могу узнать раньше своей проныры сестры!

Мне пришлось извиняться и мы хохотали чуть не до самого Клуба: какой я самонадеянный лопух.


Но счастье не бывает бесконечным; в один из вечеров между Базаром и Путепроводом к нам с Натали́ подошёл парень и мы остановились для разговора.

Вернее, разговаривали они, потому что из одной школы, а я только стоял рядом.

На нём была классная рубаха, я таких ещё не видел – красные и зелёные полосы шириной как на пижамах.

Пижам у меня тоже никогда не было, но в кино-то показывают.


Он рассказывал в какой из московских вузов его примут, ведь у него дядя – дипломат и всех знает, а после вступительных дядя зовёт поехать с ним на Чёрное море на дядиной «волге», чтоб молодой племянник служил наживкой для съёма девочек.

Потом они сказали друг другу «пока» и мы разошлись, но у Натали́ явно испортилось настроение.

Возле своей хаты она мне рассказала, что уже встречалась с одним парнем. Однажды вечером они ехали в пустом автобусе. Он оглянулся на кондукторшу и сказал:

– Кондуктор – не человек,– и поцеловал Натали́.


И тогда у меня тоже испортилось настроение, ведь понятно же, что они целовались и без кондукторши тоже.

Я подумал, что это, наверно, как раз тот самый красно-зелёный хлюст, но спрашивать не стал.

В тот вечер я шагал от Суворова на Нежинскую навеки придавленный горем.


Насколько житель Конотопа преуспевает в жизни определить несложно – достаточно узнать: имеет ли он домик на Сейму?

Вверх по течению от пляжного Залива, метров на пятьсот ближе к железнодорожному мосту, длинная затока вдаётся в чащу ивняка.

В конце неё, на белом песке между гибких ив, стоят домики товарищества «Присеймовье». Десятка три, а может и все пять.

Правда, «домики» это громко сказано – просто сбитые из доски-вагонки будки с жестяными крышами.


Размером они невелики – на две-три железные койки на песчаном полу. Окна вовсе ни к чему – приехав отдохнуть, хозяин день-деньской держит дверь нараспашку.

Но если он рыбак, то дверь запрёт и спустится к затоке, где стоят неширокие длинные лодки-плоскодонки, прикованные к берегу железными цепями на висячих замках.

Уложив снасти на дно своей лодки, он отопрёт увесистый замок, сядет на доску-сиденье в узкой корме и, загребая одним веслом, выйдет из затоки на простор Сейма, а там в своё излюбленное место, где прикармливает рыбу макухой, она же жмых.


Иметь домик большое удобство – купаться ходишь на Залив; через ивняк напрямую метров двести; а потом, вернувшись, готовишь обед на примусе, что гудит пламенем на столе врытом в песок возле домика.

Многие выезжают в свой домик вечерней электричкой в пятницу, а возвращаются последней в воскресенье.

А без домика на Сейм ездишь лишь по субботам и воскресеньям; утром – туда, а в пять, или семичасóвой – обратно.


Когда Куба приехал летом после первого курса мореходки и какой-то там ещё практики, мы, конечно же, решили рвануть на Сейм.

Только надо дождаться выходных, ведь я работаю; да и к тому же по будням на Залив не приезжают ОРСовские машины-будки продавать мороженое.

– Чепа говорил, ты с Григоренчихой крутишь?

– Передай Чепе, что её зовут Натали́.

– Так ты и её позови.


Натали́ запросто согласилась и мы поехали вчетвером: Куба, Чепа, я и она.

Когда сошли с электрички и решали – куда: на Залив, или на озеро возле опушки соснового леса? – Натали́ предложила переплыть на ту сторону Сейма; там не такой дурдом, как на Заливе.

На другом берегу тоже есть домики и приехавшие в пятницу встречают своих с утренней субботней электрички, чтоб перевезти их туда. Если попросить – так и нас переправят.

И вышло именно так.


Отличный выдался денёк.

Мы нашли песчаную поляну среди ивняка; совсем рядом с рекой, метров за сто от домиков. На мелком мягком песке мы расстелили единственное покрывало, потому что только Натали́ догадалась привезти.

Когда она переоделась в купальник, то затмила весь Film a divadlo, потому что при такой пышной груди и округлых бёдрах у неё оказалась на удивление тонкая талия.

Купаться мы ходили в заводь с привязанными плоскодонками; там отлогое песчаное дно. Чепа, Куба и я бесились как в старые добрые времена на Кандёбе.

А после обеда из бутербродов и лимонада мы легли загорать.


На покрывале места было только для двоих: для Натали́ – это ж её покрывало, и для меня – ведь это я с ней встречаюсь.