Конечно же, фиаско в столь важных областях – физика и живопись – меня морально сплющило.

Чтоб заглушить чувство неполноценности, а короче – с горя, я приобрёл пачку сигарет с фильтром; «Орбита» за тридцать копеек.

Однако, орбитальное испытание было отложено до возвращения в Конотоп, да и там минуло дня два, пока я улучил момент уединиться с этой пачкой в огородном туалете.


Затяжка. Две. Кашель. Зеленовато-прозрачные бублики плывут перед глазами. Тошнота.

Всё как описывал Марк Твен.

Надо верить классикам – не пришлось бы выбрасывать в сортирную дыру почти непочатую пачку «Орбиты» за тридцать копеек.


Напротив привокзальной площади, по ту сторону трамвайных путей и асфальта дороги, раскинулся парк имени Луначарского – аллеи высоких деревьев, куртины стриженных кустов.

У входа, лицом к Вокзалу, высокий серый пьедестал с белым памятником Ленина.

Стоит в полный рост, схватив себя за лацкан пиджака, правая рука опущена во всю длину и чуть отведена назад. Поэтичная статуя.

Позади памятника, опять-таки в окружении деревьев, трёхэтажная махина ДК Луначарского. В просторечии – Лунатик.

Не комиссар просвещения, конечно, а дом культуры.


Никаких архитектурных излишеств – ровные стены, квадратные окна, прямоугольный вход.

Лунатик имеет и четвёртый этаж, уходящий вглубь земли – кинозал.

Но поскольку показ фильмов в ДК опережал показ тех же самых фильмов в клубе КПВРЗ всего лишь на одну неделю, да ещё и платить надо – он не входил в сферу наших интересов.


Ажиотаж вокруг ДК вспыхивал во втором полугодии учебного года, когда там проводился сезон игр КВН между школами.

Тогда уж всем хотелось попасть в зал на втором этаже с гладким паркетным полом и тесными рядами кресел.

Билеты на КВН не продавались. Их приходилось выпрашивать у пионервожатого школы, а Володя Гуревич отвечал, что билеты распределяет горком комсомола, сколько ему дали для комсомольского актива школы, столько и привёз.

Места на билетах не значились, так что приходить надо заранее, чтобы занять кресло и не стоять всё игру в проходах и не насеститься на длинных мраморных подоконниках окон в конце зала, за которыми уже темным-темно и холодно – зима всё-таки.


Зимой уроки физкультуры проводились на улице.

Учительница Любовь Ивановна отпирала «кандейку» в одноэтажном здании мастерской, рядом с дверью в пионерскую комнату и библиотеку.

Ученики хватали каждый себе по паре лыж и палок, опёртых на глухие стены «кандейки» и шли на Богдана Хмельницкого – бегать «на время» под тополями вдоль трамвайной линии.

Любовь Ивановна смотрела на свой большой круглый секундомер и объявляла кто на какую прибежал оценку.

Рядом с ней стояли пара девочек, которые в этот день, почему-то, бегать не могли и держали классный журнал.


Интересное получается равноправие: девочки могут не бегать и – ничего; а ребята, хочешь ты, или нет – беги!

Крепления из ремешков на школьных лыжах слишком жёсткие и неудобные. То ли дело те, что когда-то отец сделал на мои – из толстой круглой резины.


Но свои лыжи я на уроки не приносил – они для внешкольного пользования.

В тот день после обеда мы втроём пошли кататься с горки на краю Подлипного, по ту сторону Рощи.

Довольно крутая горка, но мы скатились всего пару раз, а потом из села пришли двое здоровых хлопцев и стали требовать, чтоб мы дали им свои лыжи.

Один даже хотел ударить Кубу, но тот увернулся и погнал вниз. Мы с Чепой тоже, но не в самом крутом месте, а наискосок.

Те двое побежали за нами и на въезде в Рощу передний наступил на конец моей лыжи. Я упал.


Поднявшись я увидел, что Чепа уже снял свои лыжи, вскинул на плечо рабочей фуфайки и улепётывает, петляя между тёмных стволов зимней Рощи.

Эту картинку заслонила голова в чёрной кроличьей шапке с отпущенными ушами. Мех козырька сползал ему на самые глаза и видна была лишь ухмылка толстой нижней губы.

Но и этот портрет тоже исчез от удара в лицо. Я упал под дерево.


– Шо не понял? Снимай лыжи.

Тут подбежал второй, то ли менее выпивший, то ли более впечатлительный – снег вокруг был здорово забрызган крупными каплями крови, что продолжала течь у меня из носу.

Они сказали мне уматывать и сами ушли.

Я побрёл на лыжах через Рощу, затыкая нос комьями снега; один промокнет – скатываю другой.


В улочке возле школы меня встретил Куба. Он заглянул мне в лицо и сказал, что надо умыться под краном, и что Володя Гуревич ждёт нас в десятом классе, хочет о чём-то поговорить.

Я снял лыжи во дворе и поднялся на крыльцо пустой школы. Кровь уже не шла.

К пяти часам уборщицы уходили, оставался лишь сторож; ну, иногда пионеры какого-нибудь класса готовили монтаж под баян пионервожатого.


В зеркале над раковиной я увидел, что это не моё лицо – нос стал в два раза толще, а под ним усы нарисованные бурым гримом. Подбородок тоже испачкан.

Я умылся и, когда Куба сказал, что лучше всё равно не будет, вытерся платком. В носу тупо гýпало.


В десятом классе, оказался один лишь Володя Гуревич.

Деликатно отводя взгляд, чтоб не задеть мой нос, он произнёс речь, что это позор – наша школа который год проигрывает КВН на первой же игре.

Всё потому, что слишком полагаемся на выпускные классы. Надо ломать эту порочную практику. Нужны новые силы. Так сказать, новая кровь.

Я оглянулся на Кубу. Тот пожал плечами и Володя Гуревич объявил, что капитаном команды КВН нашей школы буду я.

У меня загýпало сильнее, но не в носу, а в затылке, как от той публикации в журнале «Пионер».


Спустя месяц команда тринадцатой школы неожиданно для всех выиграла свою первую игру в КВН.

На конкурсе приветствия мы с Кубой вышли в настоящих фраках и треуголках из костюмерной Клуба КПВРЗ.


Наполеон (в моём исполнении) принял свою коронную позу – правую руку на грудь, под борт фрака, кулак левой на поясницу. С проникновенной лиричностью, я задумчиво продекламировал крылатую стоку:

– Москва – как много в этом звуке для сердца…

Затем, стряхнув поэтическую зачарованность, отрывисто приказал маршалу Мюрату:

– Москву спалить!

Куба шмыгнул носом и ответил:

– Бу зделана!

Зал покатился со смеху, остальная наша команды вышла в обычной одежде и треуголках из ватмана под звуки закулисного баяна.

Мы ещё немножко пошутили и выиграли приветствие, а там и всю игру.


Вот так, шутя и запросто, дошли мы до финальной игры в мае, потому что все уже знали – мы сильная команда и если уж нашим шуткам не смеяться, тогда каким же?

На конкурсах капитанов команд мне достаточно было по-бонапартовски поставить руки и жестом дуче Муссолини задрать подбородок вправо и вверх, чтоб зал с готовностью заржал.


Мне только не нравилось, что сценарий нашего первого победного выхода был списан с телевизора. Мы просто повторили приветствие, с которым пару лет до нас выходила команда КВН на Центральном телевидении.

Володя Гуревич громко смеялся в ответ и говорил, что победителей не судят.


И вот финал, и обе команды на сцене, председатель жюри зачитывает в свой микрофон окончательные результаты игры:

– …победителем становится команда КВН средней школы номер тринадцать!

Ещё не веря услышанному, я вместе со всем залом ору «а-а-а!», оборачиваюсь к своим и вижу, что они бегут на меня – и Куба, и Чепа, и Саша Униат из девятого класса, и Саша Родионенко из нашего, и все остальные, и они тоже кричат «а-а-а!» и несутся ко мне.

А потом вместо них на меня полетел белый свет и синие занавеси. Я не сразу догадался, что это ко мне подлетают и отлетают неоновые лампы дневного света на потолке сцены.

Это меня качали.


На следующий год мы опять победили, но обошлось без подбрасываний капитана в воздух.

В десятом классе мы дошли до финала, но уступили престижной одиннадцатой школе.

В тот раз мы содрали сценарий у команды в теле-КВН за текущий год.

Виденное по телеку было ещё слишком свежо в памяти многих и нас обвинили в наглом плагиате.


Но это всё ещё в будущем, а пока что я слушал пламенную речь про смену школьных поколений, новую кровь и гýпанье из моего носа перемещалось в затылок.

Я с удивлением думал о мгновенных переменах судьбы: за один и тот же день из растоптанного лыжника – в капитаны, чёрт побери!

Так что на судьбу мне обижаться не за что.

Просто с того дня мой безупречно римский нос так и остался малость свёрнутым вправо.


Судьба, она же фортуна, прямо не ходит, а движется по синусоиде, как алкаш на поддаче, да плюс к тому ещё и волнообразно: гребень – впадина, вверх – вниз.

Вчера, например, Володя Гуревич с громким смехом вручил мне почтовую открытку, что пришла в школу на моё имя. Послана той девятиклассницей, которая участвовала в областной олимпиаде по физике.

Поздравляет с победой в КВН, а в конце ещё и строку из Маяковского ввернула:

«желаю тебе светить везде, светить всегда…»

Не стал я отвечать, то ли смех Володи меня остановил, или стыдно стало, что я без её ведома зелёное пальто на ней расстёгивал.


А сегодня я поехал на Мир, потому что Наташа сказала, что возле дома, где летом квас продают из жёлтой бочки на двух колёсах, поставили будочку по заправке ампул для шариковых ручек, одна заправка – десять копеек.

В книжных магазинах продают отдельные ампулы – короткие и подлиннее, но там дороже, 22 копейки за штуку.


На обратном пути стою себе в трамвае возле кабины водителя, там где изнутри за стеклом большой лист, размером с газету, а на нём «Правила пользования трамваем в г. Конотопе Сумской области».

Неужто в других городах другие правила? И кто-нибудь, кроме меня, читал эти столбцы с подзаголовками?

Правила как правильно ездить. Сколько стоит билет. Кому уступать место. А под конец про меры административного наказания и штраф в три рубля за безбилетный проезд.