Не обязательно про самого себя, может и про родственника или соседа.

Я в «Мотордетали» такого наслушался – ни в какую «Тысячу и одну ночь» не влезет.


Например, про немца, что со своим отделением в сельской хате квартировал.

Он каждое утро орал чего-то, а товарищи его хохотали.

Один из них немного говорил по-русски и пояснил хозяйке хаты о чём тот кричит:

– Этих сук мне дайте – и Сталина, и Гитлера, обоих из «шмайсера» положу!

Это мне баба рассказала, которая считала дни до пенсии.

( … спрашивается, в Красной армии долго б ему дали покричать?..)

Или как мужик в забегаловке с каким-то кентом разговорился, вместе вышли и пошли себе.

Кент говорит, погоди, мол, отлить надо, вон в тот двор заскочу.

А во дворе на верёвке ковёр оказался. Тот поссал и захотел ковёр прихватить. Так повязали обоих.

Мужик получил четыре года. Он, типа, на стрёме стоял.

Так и не смог доказать, что того кента полчаса как знал…

Да, ещё случаются у нас порой судебные ошибки.


А вот палач с такою гордостью рассказывал о себе.

Конечно, сам он себя считал героем, а не палачом. На фронте в Смерше служил и пойманных при зачистке власовцев собственноручно и героически отводил в ближний лес. Хотя для этого при штабе специальный взвод автоматчиков имелся.

Под ручку так возьмёт и ведёт, расспрашивает про семью, про деток.

У некоторых даже надежда зарождалась и тогда он говорил:

– Что ж ты, сука, родину предал?

И стрелял из пистолета ТТ, но не насмерть, а чтобы пуля пробила печень и чтоб тот ещё минут десять корчился от смертельной раны.


После войны хотел дипломатом стать, но ему в МИМО объяснили – советский дипломат должен быть без изъянов, а ему, когда уже добивали врага в его же логове, осколок авиабомбы отсёк на кисти три пальца.

Пришлось подавать документы на экономический и стать руководителем среднего звена.


Я слегка знал его сына, тот шпарил лозунгами, типа, «не дадим всякой нечисти топтать нашу родную землю». Видно папа делился идеологией.

В Конотопе не все такие идейные и если заведут ругаться, то высокопарных слов не выбирают.

Например, для оскорбления женского пола говорили:

– Нюся ты Каменецкая!


Нюся была городским идиотом. Ходила по тротуарам молча, никто её не трогал и она никого, потому что тихая. Но по шапке видно, что идиотка. Красная такая шапка с букетом искусственных цветов.

По этой шапке её издали опознавали и мелкая пацанва, чтоб оскорбить, вопили:

– Нюся Каменецкая!

Но она молча шла дальше. Тихая городской идиот.


Сын палача её убил. Поздно вечером в парке Лунатика. Хотел, как видно убрать нечисть с родной земли, чтоб не топтали бы её ноги тихих идиотов.

Потом ещё Лялька выносил ему на Вокзал пару «прощальных» косяков перед отправкой «столыпина».

Так вот, для гарантии, что подобные Нюсе больше не посмели бы являться на родной земле, этот сын героя Смерша…

( … заткнись!

Некоторые вещи нельзя даже взрослым детям рассказывать!..)


Вобщем, большинство сказок почему-то про тёмную ночь…


Но и в трагичности найдётся место оптимизму!

В ту зиму мороз стоял несусветный.

Так вот идёшь себе, а в голове тихое позвякивание слышится – это мысли в мозгу позамерзали и об извилины брякают.

И в самый разгар этого полюса холода смотрю – объявление в коридоре: желающие пойти в лыжный поход на Сейм обращаться в группу по туризму.

Я ж говорю – очень продвинутый завод. Под одной пятиэтажкой в прилегающем к заводу Жилмассиве я в подвале стяжку делал под резиновое покрытие, получился стадион для мини-футбола.


Нашёл я ту группу, говорят: в субботу утром возле проходной со своими лыжами.

Я принёс те, в которых ещё на Объекте пацаном по лесу бегал.

Автобус ждёт. Кто хочет – автобусом, а кто хочет может и на лыжах идти.

Мы втроём пошли, всего-то 12 км. Одна девушка, ухажёр её и я.

Лыжню по очереди прокладывали. Но какая красота! Особенно как в лес вошли.

Снег от мороза мелкий-мелкий и весь искрится под солнцем.

Эта лыжная пара знали где заводской лагерь, а я первый раз увидел.

Домики как в швейцарских Альпах, с острыми крышами, двухэтажные и все из дерева. Вокруг лес весь под снегом, а на крышах таких снег не удерживается. Класс!


Мне комната как раз под крышей досталась; изнутри наглядно видно до чего у неё скат крутой.

Комнату со мной делил один из туристов.

Я так понял, у них при заводе своя компания и объявление они для галочки повесили – дирекции показать, мол, привлекаем массы.

Не ждали, что я придыбаю.

Он мне рассказал, как в походе по Уралу целую неделю под дождём шёл. С утра до ночи дождь и дождь.

Зато с тех пор как отрезало – ни в одном походе даже и не моросит.

Потому-то его и прозвали «сухой талисман». Без него пойдут – мокнут, а с ним и капля не упадёт.

Потом он ушёл и вернулся со спиртом, налил мне стакан, а себе двадцать капель; бутербродами закусили и он снова ушёл.

С первого этажа донеслась музыка. Я на койку прилёг, смотрю – крыша над головой плавает, вот я и спустился на звуки музыки.


Они там в одной комнате быстрые танцы устроили. Свет потушили, только цветные лампочки ритмично моргают. Я чуток тоже попрыгал.

Потом перешёл в соседнюю комнату. Там свет горел по полной, под стенами сидели женщины не лыжного возраста – наверное, туристические мамаши из автобуса.

А по центру биллиардный стол стоит. Сухой талисман с кем-то шары гоняет.

Я у него кий попросил и – верь не верь! – три шара друг за дружкой по лузам разложил, да хлёстко так.

Аж и сам обомлел, на бильярде у меня никогда толком не получалось.


Дальше я продолжать не стал – кий отдал и во двор вышел.

Вокруг темень, как в лесу, только свет из окошек, да в мангале костёр полыхает для шашлыка; и ни души вокруг.

Подошёл я, на пламя посмотрел и такая вдруг тоска взяла – все люди, как люди только я ото всех ломоть отрезанный.

От такой тоски хмель из меня улетучился, поднялся я в комнату, да и уснул с горя.



А летом мне открылось, что есть Игра с большой буквы.

Стадион в Центральном парке на Миру назывался «Авангард» и там проходила встреча по футболу между заводской и приезжей командами.

Зрителей собралось штук двадцать, такие же ломти отрезанные, кому делать не хрен, и два-три случайных алкаша.

Ну, выбежали команды на поле – судья, монетка, жребий, всё такое.

Начали играть. Типа, играть. А на что рассчитывал?

Команды заводские, формы-гетры им профком купил, но мужикам-то уже за тридцать. Может, один-другой из них пятнадцать лет назад в ДЮСШ на волейбол ходили, вот и вся подготовка. А поле-то большое такое – стандартное, пока бедолага с края на край добежит, на него уж и смотреть жалко.

Но раз пришёл – сижу, всё равно больше делать нечего.

И нечего тут вздыхать.


Только вдруг высокие тополя в плотном ряду за пустой противоположной трибуной зашевелились и шелестнули. Словно по ним пробежал выдох великана-невидимки.

Но всё это уже неважно стало, потому что на поле нежданно такая Игра развернулась, от которой весь в напряжении вперёд подаёшься, схватываешься за брус скамьи и только головою водишь, чтоб уследить за мячом, что заметался вдруг по всему полю – летает, рассекая воздух, как белое ядро, которому не дают даже земли коснуться.

Полузащитник взмывает вверх на полметра выше своего роста и головой отправляет мяч на правый край нападающему, а тот, в одно касание, переправляет мяч в центр.

Центральный нападающий ловко принимает пас, перебрасывает мяч через защитника, легко его обходит; пушечный удар!

Неизвестно откуда и как подоспевший левый полузащитник подпрыгивает, отбивает мяч грудью далеко к центру поля, где тут же завязывается борьба…

Мы напряжённо следим за полем, где мяч переходит от команды к команде, ускоряясь ударами ног и голов, чтоб мчать дальше.

Это не они играют, это ими играют…

Это идёт Игра.


Наконец и алкашам начало доходить, что происходит нечто небывалое. Они взревели и засвистали как многотысячные трибуны.

Возможно, этим и спугнули невидимку.


Игроки, один за другим, начали сникать и вскоре просто бегали запаренной трусцой, как и в начале матча.

Я не слишком большой ценитель футбола, зато теперь убедился, что есть-таки настоящая Игра.

( … пять минут Игры, разве этого мало?

Фанаты прославленных клубов возможно и больше видали, но не настолько подряд, а по крупицам, как гомеопаты.

Да, та Игра ушла, растворилась, умчалась, как порыв ветра, как прилив счастья, но она была и восхищает меня до сих пор …)


Причиной моей молчаливости стало то, что я прикусил язык.

На первых порах я выдавал всё, что взбредёт, но через месяц в строительном цеху завода «Мотордеталь» проходило общее собрание коллектива, на котором выступил представитель заводоуправления.

В нём чувствовалась порода руководителя. Таких людей невозможно представить ребёнком с воздушным шариком, или юнцом озабоченным своими прыщами. Нет. Он из утробы матери таким и вышел – полулысый, в очках, с мягким брюшком и холёной степенностью.


В своей речи он затронул задачи, стоящие перед нами в такой ответственный ускоренно перестроечный момент.

Каждый должен трудиться не покладая сил, мы, рядовые трудящиеся, на своём рабочем месте, а они, руководство, на своих постах продолжат заниматься экономической деятельностью и хозяйственной тоже, чтобы направлять наши усилия на достижение поставленных задач.

Он кончил и председатель собрания спросил нет ли вопросов.

Я поднял руку.

( … так не принято – по негласным правилам, вопрос про вопросы должен закрывать собрание.