Типа, у них такой обычай перед долгой разлукой.

Ира даже и не заметила, а я утешился мыслью, что я не цыган, и сейчас не война.


Когда автобус торопливо въехал на площадь, на остановке народу уже скопилась столько, что и в два не влезут.

Я сошёл первым и подал Ире руку – поддержать.

Она едва успела спуститься, как толпа ломанулась в двери автобуса, но я успел отгородить Иру спиной.

И тут раздался вскрик какой-то девушки – её чуть не сшибли с ног, но она успела ухватиться за борт автобуса у двери, чтоб не упасть, а стадо так и пёрло по ступенькам внутрь.


Мне, как человеку не только благородному, но и галантному, это показалось абсолютно неправильным, тем более в присутствии моей жены, и я, со своей стороны потока, крикнул девушке за всех:

– Извините!

Кто-то в толпе не захотел уступать мне в галантности и он решил, что это я толкнул, а может ему было всё равно кого – лишь бы наказать, но, крутанувшись из давки, он нанёс мне удар по скуле.


И тогда я громко сказал – мне даже показалось, что толчея вокруг на миг забыла про автобус и обернулась на мои слова; даже полная луна в небе как-то внимательно застыла, когда я выговорил:

– При всём своём непротивленстве, такое не могу стерпеть.

И я ответил ударом на удар.


Наверное, он был там не один, или взъярённые ожиданием хлопцы вмиг обернулись сворой, потому что на меня посыпались удары со всех сторон – нашли на ком сорвать.

Я смог лишь закрывать лицо и голову согнутыми в локтях руками, но, по-моему, моё тело всё это делало само по себе, без моего участия. Мне оставалось только слышать невразумительные крики.

Кто, кому, о чём?


Когда донеслось рычание заводящегося мотора, я почему-то был уже с обратной стороны автобуса в перекрёстном свете фонарей окружающих площадь, но всё ещё на ногах, только без шапки.

Наверное, распсиховавшихся оказалось слишком много и они помешали друг другу сбить меня на укатанный снег площади.

Свора разбежалась, чтобы успеть вскочить в захлопывающиеся с той стороны двери.


Автобус уехал и я вернулся на остановку, где, среди десятка так и не втиснувшихся, стояла Ира с моей кроличьей шапкой в руках.

В стороне, у тёмного киоска виднелся Двойка, что пришёл нас встречать.


Он отвёл нас на свою квартиру, которую снимал в частном доме вместе с Петюней Рафаловским и я расписал с ними «пулю».

Потом они вышли провожать нас с Ирой.


На узком тротуаре идти получалось лишь по двое. Ира и Двойка шли впереди: он в длинном кожухе и мохнатой шапке-малахай, она в пальто прямого кроя и круглой шапочке; а я с Петюней сзади.

Мне было нестерпимо горько из-за того, что она идёт не со мной; но что оставалось делать – устраивать сцену? Оттаскивать Иру от Двойки?

А кто я такой?

Побитый стадом Ахуля в демисезонном пальто от Алёши Очерета?

На такого не всякая позарится, пусть даже она тебе и жена.

В побоище на площади мне так и не сумели нанести повреждений, но до чего же больно было идти рядом с Петюней!


Он и Двойка проводили нас до остановки, а потом ещё, аж до моста через Остёр, где мы всё-таки смогли расстаться.

На прощанье Двойка, пряча от меня взгляд и часто затягиваясь сигаретой, рассказал как недавно имел одну из своих биофачных прошмандовок и та закинула ему ноги на пояс, а он таскал её по комнате, ухватив руками за титьки.

Меня буквально оглушила эта самореклама самца-победителя. Я бы таким не стал делиться даже при его прошмандовках.

Мразь.

Когда мы шли на Красных партизан, Ира не держалась за мою руку и всё больше отмалчивалась. Пришлось и мне заткнуться.

Вот и извиняйся после этого перед незнакомыми девушками.


Руководство СМП-615 изыскало способ хотя бы отчасти сгладить факт наличия в нём каменщика с высшим образованием.

Меня назначили в заседатели товарищеского суда.


Такой суд рассматривает правонарушения не входящие в свод статей уголовного кодекса, или предусмотренные, но не слишком наказуемые: если хулиганство, то мелкое, а кража, опять-таки, по мелочам.

Товарищеский суд это скорее мера морального воздействия, чем сурового воздаяния по всей строгости закона.

Должность заседателя не оплачивается и она выборная. Однако, не всегда удаётся провести чёткую грань между избранием и назначением.

Когда на профсоюзном собрании звучит вопрос «кто за?», то для присутствующих это не вопрос, а просто сигнал поднять руку.

Классический пример вторичного рефлекса, не хуже, чем у собаки Павлова.


Точно такая же рефлексология и на комсомольских собраниях.

Правда, в СМП-615, за мою там бытность, состоялось только одно комсомольское собрание, да и то по причине проверяющего из горкома комсомола.

Вряд ли он сам стремился, скорее всего послали посмотреть каким ключом бьёт задорная молодая жизнь Поезда в возрасте до 28 лет.

Его настолько удручило всякое отсутствие полемики даже по самым актуальным вопросам современности, что под конец катастрофически скоропостижно катящегося к своему завершению собрания, он обратился к нему с вопросом:

– Да что ж вы такие пассивные?

Тут уже мне пришлось встать с места и ответить риторическим вопросом на вопрос:

– А кого, интересно, начнут вести активные, когда пассивных не останется?

Всё-таки диплом обязывает к определённой линии поведения.

Проверяющий оказался неподкованным для такого вопроса и собрание благополучно закрылось.


Вот руководство и решило, что оно проявит дань уважения системе высшего образования нашей страны, если меня, как носителя диплома о таком образовании, воткнёт заседателем в товарищеский суд.

Этому суду, помимо председателя, требуются два заседателя, сроком на один год – до следующего отчётно-выборного профсоюзного собрания.


Пожалуй, на этой должности я проявил себя латентным тираном, предлагая слишком драконовские меры пресечения.

Например, месяц одиночных (sic!) исправительных работ для штукатура Трепетилихи в производственном корпусе на территории СМП.

Тогда как для неё, считай, и день пропал, если за смену плюс в автобусе от вокзала и обратно она двоих-троих не забалакает до комы!

Конечно, от производственного корпуса до сторожки у ворот всего метров 200.

В сторожке днём сидит Свайциха и у той язык тоже кошками не обволóчен, но суд мне не внял и вынес приговор снять Трепетилиху на три месяца с должности бригадира; а это срезáло ей зарплату по десятке в месяц.


Она ещё дёшево отделалась, поскольку её правонарушение могло иметь политический резонанс.

Судебное разбирательство выяснило, что дело было так:

Трепетилиха высунулась из окна 110-квартирного, где уже шли отделочные работы и увидела, что работница бухгалтерии СМП-615 идёт домой.

Ну, а почему не идти? Живёт она На Семи Ветрах – идти не далеко, а время уже полпятого.

Её ошибка в том, что она ответила на вопрос торчащей из окна Трепетилихи:

– А шо ты там ото несёшь?

– Рыбу.

Слово «рыба» послужило детонатором.

Трепетилиха всколонтырилась, собрала баб своей бригады и, с протяжными интонациями, оповестила их о несправедливом распределении жизненных благ, несмотря на эпоху развитóго социализма.

– Они в конторе там сидят! В добре, в тепле! У каждой сучки нагреватель под сракой! А мы тут на холоде загибаемся! А рыбу – им?!! Всё, бабоньки, собирайте мастерки и тёрки! Да ещё нагло так: «рыбу я несу!» А у нас семей нет?!


Дело в том, что наш автобус-«чаечка» иногда привозил продукты от ОРСа.

Один раз свежие булочки на 110-квартирный, а на 100-квартирный минеральную воду в бутылках по 0,5 литра.

Что и когда возилось в административно-бытовой корпус СМП-615 мне неизвестно, но бабы бригады Трепетилихи на следующее утро тоже не работали, а это, как ни крути – забастовка.


Не знаю рыбу им подвезли, или другой эквивалент, но отделочные работы продолжились, а Трепетилиха пошла под суд.

Наш, товарищеский.

Не отреагировать на факт простоя с политическим оттенком руководство не могло, тем более, что заместитель главного технолога носил галстук с изображением серпа и молота.

А это о многом говорит.

Да, на моём шарфике тоже красовался Кремль поверх пяти олимпийских колец и надпись «Москва-80», но мне выбирать было не из чего; тогда как расцветки галстуков в Универмаге дефицитом не страдали – имелись там и в клеточку, и в полоску, и даже в горошек.


По зрелому размышлению, мне кажется, что отклонив моё предложение о переводе Трепетилихи на базу, народный суд принял мудрое решение.

Держать её там равносильно игре с огнём на пороховой бочке. Не приведи, господи, чего-то там бы завезли, а ей не досталось – она и базу разнесла б.


Есть женщины в русских селеньях…


Без ложной скромности отмечу, что в сёлах конотопского района есть бабы и покруче, чей потенциал возможно измерить только в мегатоннах, а то и по шкале Рихтера.

– Шо за народ пошёл! Навалились всем селом! Еле-еле одгавкалась.


Сварщика Володю Шевцова я вообще хотел в ссылку отправить.

Очень профессиональный сварщик, двадцать лет проработал на заводе КЭМЗ, и в нём чувствовалась какая-то наследственная интеллигентность.

Может оттого он и спивался.

При взгляде на его тронутые сединой кудри, у меня, почему-то, всплывали ассоциации с городом на Неве. Такой вот какой-то флёр интеллигентный у Володи… что-то от белых ночей… петергофских фонтанов…

Но чемергéсил он по чёрному, особенно с получки.


На заседании суда председатель так и заявил:

– На вокзале после работы сходим, так Володя, пока до первого светофора дойдёт – уже готовый.

Ну, это он снаивничал: от вокзала до светофора на Переезде – два гастронома, не считая павильона «Встреча».