Бюро оказалось запертым, но потом пришла женщина с ключом и открыла. Я сказал, что ищу работу, а она ответила, что нужно подождать ещё одну работницу, которая скоро придёт.

Недалеко от Бюро нашлось открытое молочное кафе.

На остававшиеся копейки я купил большую бутылку молока, но выпил только половину. Над высоким стаканом из тонкого стекла я произнёс последнюю фразу Ромео:

– Пью за тебя, любовь!

И потом выпил.


Когда я вернулся в Бюро, вторая работница тоже уже пришла.

Намётанным глазом я сразу определил, что она – это смерть, а та, что пришла первой – любовь.


Смерть просмотрела мои документы и недовольно объявила, что я уже бывал в разводе, а любовь улыбнулась и сказала – ну, и что?

Потом она вышла в другую комнату позвонить, а я остался с недовольной смертью, чем-то похожей на Ольгу. Возможно крашенными волосами, только длиннее.


Вернувшаяся любовь сказала, что для меня нашлось место в одесском шахтоуправлении, мне надо пойти на площадь Полярников и встретиться с главным инженером и ещё передать ему, чтобы он прислал ей машину, а то она забыла сказать.

Машину для Марии. Хорошо?


Главный инженер сказал, что в самом управлении мест нет, а есть только работа крепильщика на шахте, но у меня высшее образование.

Я заверил, что оно не помешает и он повёз меня загород в кузове грузовика.


Вместе со мной в кузове ехал высокий белый, но обшарпанный холодильник и две чёрные цепи, как от бензопилы, но намного длиннее.

Они походили на змей и от тряски всё ближе подбирались ко мне по доскам пола кузова.


В посёлке Вапнярка мы заехали на территорию производственного вида.

Инженер сказал мне сбросить цепи и я швырнул проклятых змеищ через борт в глубокую лужу, хотя там было и сухое место.

– Ты что творишь?!– крикнул главный, но я видел, что ему понравилась эта расправа.

Водитель поволок утопленниц в раскрытую дверь склада.


В другом месте посёлка мы сгрузили холодильник в один из дачных домиков обнесённых невысоким общим забором-оградкой. Главный воткнул его шнур в розетку для пробы и тот довольно заурчал.

– Чуть не забыл, Мария просила прислать ей машину,– сказал я, хотя на самом деле всё время помнил, просто выбирал правильный момент.


Главный показал как пройти к водопроводному крану на улице. Я пошёл туда, скинул пиджак и вымыл руки по локоть, лицо и шею.

С одной стороны от меня стояли два милиционера в офицерских погонах, с другой двое военных в общевойсковой форме и терпеливо ждали пока я плескаюсь, потому что я с главным и после воды из этого крана никакая игла не прокусит мне шею.

Я отошёл, утираясь сразу промокшим крошечным платочком.


Грузовик снова выехал на шоссе и повёз меня дальше.

Дорога пошла резко вниз и справа открылось пустое пространство. Необозримое поле.

Я не понимал что это такое, но через секунду оно пришло в движение и длинные невысокие волны с белыми гребешками побежали к берегу.

Так это же море!


Я достал блокнотик и, сверяясь с часами на руке, вписал рядом с задней обложкой:


«20 июля 1979 г.

13 : 30 :15

Ира

Сергей

Лилиана»


Шоссе пошло вгору. Наверху подъёма грузовик свернул влево на грунтовку и через окраину посёлка выехал в поля, где дорога пролегала вдоль лесополосы, а через два километра, после длинного пологого спуска подвела к двум-трём строениям барачного типа, миновала их и ещё через сотню метров закончилась в широком котловане с пещерой-туннелем в одной из стен, куда уходили рельсы узкоколейки мимо домика конторы шахты «Дофиновка».


В затенённой комнате стояли три старые кресла с деревянными подлокотниками.

В одном, спиной к шторам окна, сидел мастер шахты; лет сорока пяти, лысеватый, с усами.

Из кресла напротив главный инженер со смехом рассказывал, как я сбросил цепных змей в воду.

Мастер не разделил веселья по поводу моего промаха.

Инженер послушно стих и по его настороженной уважительности к сидящему напротив было видно, кто тут на самом деле главный.


Я сидел справа от мастера и, по его слову, протянул ему свой паспорт, малость стесняясь замызганности страниц.

Он раскрыл книжицу и, не прикасаясь к страничкам, провёл над ними правой ладонью. Бумага на моих глазах просветлела и наполнилась жизнью, словно только что из типографии, даже слегка лучилась прозрачным сиянием.

Мы с главным инженером заворожённо наблюдали, нам не дано творить чудес.

Теперь яснее ясного – кто здесь главнее.


Похоже, я, таки, дошёл до самогó.

Он давно покинул облака и принял вид мастера на неприметной шахте.

Его имя? Нельзя поминать всуе, могу лишь поделиться, что отчеством он «Яковлевич».


Я сказал, что все мои вещи пропали на автостанции и у меня совсем нет денег, а мне нужно позвонить жене – она волнуется.

Главный инженер тут же протянул мне синюю пятирублёвку и сказал, что жить я буду в общежитии, что у въезда в котлован.

Мне не требовалось объяснений, что и общежитие и шахта – это просто видимость и нужно постоянно быть начеку, поэтому я снял с купюры тёмную пушинку-метку и, избавляясь, нежно положил её на подлокотник кресла.


Помимо исполнения своих непосредственных обязанностей – сперва крепильщика, а затем помощника камнерезной машины, не считая сопутствующих заданий – я пребывал в напряжённом поиске ответа: что же скрывается за всей этой видимостью?

Искал я его также и в Одессе, куда нередко наезжал, чтобы звонить в Нежин по междугороднему телефону из переговорного пункта на улице Пушкинской.

Откуда деньги? Занимал в общежитии до аванса или зарплаты у Славика Аксянова, или у его жены Люды.


В, якобы, общежитии, из, якобы, переоборудованной, якобы, фермы насчитывалось четыре жилые комнаты по сторонам длинного – из конца в конец – коридора.

Одну из комнат занимала бездетная молодая семья Аксяновых, в другой жила бессарабская семья с годовалым ребёнком, в третьей пожилой одиночка-электрик и в четвёртой, откуда вынесли рацию, но оставили решётку, поселился я.

Первым делом я снял решётку и выставил её в бурьян под окном, побелил стены и целый вечер бил на них несметное полчище вампиров-комаров скрученной в трубочку газетой.

Наутро Славик, с побитым видом, спросил что это я там делал весь вечер после ремонта.

– Сафари,– кратко ответил я, не вдаваясь в подробности – вид у него и без того был слишком жалким.


Остальные двери в коридоре были заперты, кроме первой направо от входа, где находился душ.

Работников шахты по утрам привозил грузовик из Вапнярки и Новой Дофиновки.

Подъезжая они гикали и свистели в кузове как черти, но сами себя называли махновцами.


Раз в два дня они, пáрами, наполняли большой бак душа водой, которую натаскивали из неприметной будки, скрывавшей за своими стенами глубокий колодец с ведром на цепи вокруг железного вала.

Электрические тэны нагревали воду задолго до конца рабочей смены.


В стороне от барака-общежития, на поросшем бурьяном склоне стоял обитый жестью одноместный туалет типа «сортир».

Дверь в нем отсутствовала, поэтому приближаться следовало с шумом и подавать голос, чтоб не застукать никого в позе орла на насесте.

Из туалета открывался великолепный вид на водную гладь лимана и крутой противоположный берег.

( … есть такое понятие – «поток сознания». Суть его заключается в том, что человек способен мысленно комментировать всё происходящее вокруг, либо думать о чём-то постороннем, не имеющем ничего, на первый взгляд, общего с происходящим.

Создателем «потока» считается ирландец Джеймс Джойс, хотя сам он валит всё на постороннего – французского писателя, у которого, якобы, перенял его.

Гораздо раньше, хотя и не в таких масштабах, этот поток встречается у несостоявшейся тёщи князя Мышкина в романе Достоевского «Идиот».

Похоже, это одно из тех открытий, которые приходится открывать неоднократно и в разных местах; в данном конкретном случае о том, что человек способен обмениваться мыслями сам с собой…

Происходившее со мной в Одессе в то сумасшедшее лето, которое на поверку оказалось самым прекрасным летом моей жизни, никак нельзя назвать «потоком сознания».

Какой там поток? Это был водопад!


Я обменивался мыслями не только сам с собою, но и с каждым встречным поперечным, от мелкого камешка на пыльной обочине дороги и до ночных звёзд влажно мерцающих в вышине.

– Вы видели такое?

А звёзды равнодушно отвечали:

– Видали и похлеще…

И продолжали перемаргиваться дальше, как миллионы миллионов лет до нашей эры.


И меня ничуть не напрягало это – эта постоянная и напряжённая работа мысли.

В конце концов, возможности человеческого мозга задействованы всего лишь на 10%, так пусть разомнётся, сметёт паутину и пыль скопившиеся в остальных процентах.

Разумеется, в рабочее время интенсивность моего мозгового шторма несколько снижалась – окружающая среда на рабочем месте казалась более статичной и устоявшейся, по сравнению с ежесекундными изменениями обстоятельств на улицах города.

Однако с гордостью могу сказать, что и на глубине 38 метров под поверхностью земли степень напряжённости моего умственного труда значительно превышала десятипроцентный стандарт …)


Шахта «Дофиновка» добывала кубик – в виде каменных блоков 20х20х40 см нарезанных из залегающих под землёй пластов известняка.

Для этой цели из котлована круто, но не вертикально, под 38-метровую толщу других напластований уходил центральный тоннель, от которого в глубине расходились штольни – тоже тоннели, но пониже и поуже – как ветви от ствола дерева.

В конце каждой такой ветви-штольни стояла камнерезная машина, которая и нарезала кубики в стене перед своим носом.