Ай, да тёща!


Пелёнки я гладил не только из охранных соображений, но и чтоб время скоротать.

Ира, как мать с ребёнком, освобождалась от отработки за диплом. Меня распределили куда-то в Закарпатье, но я не очень-то вникал куда, потому что работать в школе не собирался нигде и никогда.


Гаина Михайловна – раз уж я такой храбрый – подала идею последовать примеру комсомольцев былых поколений – они безоглядно отправлялись строить новые города, которых и на карте ещё нет. Вот, кстати, статья в газете, что возле Одессы строится город-порт Южный.


Было принято решение, что я отправлюсь туда, когда тебе исполнится один месяц, потому что Ире пока одной трудно.

Вот я и коротал предстартовый месяц пелёнками и прогулками с коляской, в которой спала ты.

Только мне настрого запретили опускать верх с наброшенной тюлью, чтоб не сглазили. А когда ты пройдёшь медосмотр в конце месяца, тюль можно снять и ограничиваться обычной булавкой против сглаза.


Из Конотопа приехал мой брат Саша и ты совершила свой первый выезд в Графский парк.

С нами пошли ещё Славик и Ира. Мы со Славиком раскумарились возле озера, а брат мой таким не баловался.

Возвращались мы через калитку возле здания музпеда, где надо переступать железную полосу приваренную высоко на землёй и коляской там не проехать.


Я томно попросил Славика помочь перенести, но как только он протянул руки ухватить коляску спереди, Саша вдруг вызверился и без обиняков гаркнул на Славика:

– Пошёл отсюда!

Славик послушно стушевался и тебя перенесли мы с Сашей.

Мне было приятно и гордостно, что у меня такой брат, а у тебя заботливый дядя – не уступил племянницу Славику.


Второй твой выезд туда же состоялся по приезду из Киева брата Иры.

Игорь был с женой и она его постоянно шпыняла, а он примирительным тоном пытался сглаживать острые углы.

Мне тогда подумалось, что у неё, наверно, ПМС, но в дальнейшем выяснилось, что ПМС этот у неё пожизненно.


Во время прогулки она то и дело раскрывала свой зонт и тут же начинался дождик.

На десятый раз Ире тоже дошло в чём причина и следствие. Она попросила жену Игоря больше не раскрывать зонт.

Та обрадовалась, что её заметили и оценили, и на обратном пути дождя уже не было.



Семейным прозвищем Ивана Алексеевича было «князь» и такое обращение его тешило.

Ну, ещё бы – из крестьянских мальчиков да в князья!

Хотя по внешности ему оно подходило, особенно когда раскроет газету – весь такой сытно вальяжный, в белой майке и синих штанах от спортивки.

Вобщем, баловали его этим прозвищем и было за что; ведь он – добытчик.


В эпоху дефицита не только свадебные костюмы дефицит, но также и некоторые виды продуктов. А тесть мой их добывал. Однажды привёз даже целый мешок гречки.

Привёз и поставил на кухне, у батареи центрального отопления под подоконником.

В левом углу от окна газовая плита, в правом колонка титан для нагрева воды, а как раз посередине этот мешок гречки.

И правильно – есть чем гордиться; люди специально в Москву за гречкой ездят, а тут вон целый мешок.

( … это как предмет гордости, охотничий трофей, типа бивней на стене, или меча от рыбы, или … эти, ветвистые… вобщем, тоже на стену вешают…)

Ну, погордись ты неделю, пусть – две, а то уж скоро месяц, как этот мешок обходить приходится, уже и тёща ворчит, а в ответ.

– А? Ну, да…

И опять уткнулся.


Но тут мне подвернулась одна из прочитанных им газет, а в ней статья на археологическую тему. Саму статью я не стал читать, мне просто заголовок понравился. Броский такой. Мне даже туалет общаги вспомнился.


Сложил я эту газету определённым образом, чтоб один заголовок только виднелся, отнёс вечером на кухню и нежно так – голубоватым жестом – разместил его поверх мешка с гречкой.

Потом вернулся к двери, потушил свет и ушёл спать, оставив в темноте мешок с заголовком  ГРОБНИЦА КНЯЗЯ.

Утром мешка не было.

Всё-таки, как зять, я – классический «отэ́ падло».


За день до отъезда я съездил в Конотоп, чтоб повидать Леночку, которая отдыхала в пионерлагере на Сейму.

Она там подтвердила, что я ей папа и отрядная воспитательница позволила нам покинуть территорию.


В сосновом лесу Леночка подобрала серое перо неизвестной птицы и я сунул его ей в волосы и дальше оно там само держалось.

( … индейцы не дураки – такие перья делают человека частью свободного мира, возникает сопричастность, контакт и взаимопонимание…)

Когда мы возвращались в лагерную цивилизацию, вовремя подбежавший порыв ветра встрепенул ей волосы и унёс перо.

Она даже не заметила.


~ ~ ~

~~~парад планет


В день отъезда всё висело на волоске, точнее на паутинке.

Я это заметил, когда вышел в подъезд раскумариться. В квартире я вообще не курил.

Паутинка свисала от верхней перекладины рассохшейся дверной рамы входа и на конце её болталась обгорелая спичка.

Долго ли продержится?


Горелые спички в щель над рамой всегда засовывал я, потому что в подъезде урны не было.

После того как Тонин Игорёк изобличил мою связь с коноплей, мне было без разницы что в моём дыму унюшат проходящие мимо соседи.

Сколько выдержит паутинка?


Я выглянул из тени подъезда во двор.

В расплавленном от зноя небе проплывала эскадрилья чёрных воронов. Они не шевелили крыльями – слишком жарко – и, зависнув в парении на северо-восток, даже чёрные перья на концах своих крыльев держали врастопырку, чтобы их обвевало.

Успею ли?


Ира провожала меня на электричку до Киева. Когда мы подымались в автобус, с какого-то балкона соседней пятиэтажки мне вслед взрыднула Пугачёва:


Приезжай хоть на денёк!..


Вещей у меня немного было – портфель с книгой рассказов Моэма на английском языке (в мягкой розовой обложке, издательство «Просвещение»); англо-английский словарь Hornby; тонкая школьная тетрадка с началом перевода рассказа «Дождь» (черновой карандашный вариант с исправлениями); паспорт, трудовая книжка, военный билет и принадлежности для бритья.

В синей спортивной сумке с плечевым ремнём уложена смена белья, джинсы и пошитая матерью зелёная куртка.


В электричке я забросил их на вагонную полку из тонких трубок и вышел обратно на перрон. Ира нервничала, что двери захлопнутся и электричка уедет без меня. Я поднялся на одну ступеньку и стоял там, ухватившись за никелированный поручень.

– Дома на подоконнике я что-то оставил – пусть так и будет до моего приезда.

– Что?

– Сама увидишь. Я приеду за вами ровно через месяц.

– Как туда доедешь, сразу позвони.

Это был последний вагон.


На перрон прибежала какая-то старуха, о чём-то спрашивала, но я не слушал и не слышал – смотрел на Иру, пока динамики в вагоне не прокричали «Осторожно! Двери закрываются!» и те отрезали меня от неё.

Электричка потянула, прибавила ходу и застучала по рельсам в сторону Киева.



Накануне вечером мы с Ирой выходили за покупками, но универмаг оказался уже закрытым, хорошо хоть киоск рядом с ним работал.

Там сидела дебелая цыганка средних лет и я купил у неё новый прибор для бритья, помазок, зеркальце и два платочка.

По полю каждого бежали ряды волнистых тонких линий, типа, море, а в центре – кружочек.

У одного в кружочке маленький парусник-яхта, а у другого – якорь.


Платочек с парусником я увожу с собой, а тот что с якорем оставлен на подоконнике.

Когда я приеду, приложу их – кружок к кружку. Кораблик на якорь.

Это будет ритуал возвращения.


А поздно вечером Гаина Михайловна вдруг начала сомневаться и говорить, что никуда не надо ехать, а купленный в предварительной кассе билет ещё не поздно сдать обратно.

Я ошалел – как обратно?


В разговоре ещё участвовали Тоня и Ира, а тестя срочно вызвали на хлебокомбинат.

Не подымая глаз от клеёнки на столе, тёща невнятно говорила про какое-то сложное положение, вон и Ваня не смог пробиться.


Муж Тони, Ваня, за неделю до этого отправился было в Закарпатье, но через день, не доехав, вернулся из Киева – я так и не понял почему – и теперь он отсиживался в спальне со своими детьми.


На тот момент я уже понимал, что в мире идёт непрестанная битва – но между кем и кем?

Конечно, всё это прикрывается поверхностным слоем обыденной жизни, но сквозь него я уже начал подмечать прогалы, нестыковки, тайные сигналы; начал улавливать, когда люди проговариваются о чём-то запредельном для обычной жизни.

Точно – люди?..

Ну, я не знаю как ещё назвать.


Проговариваются? О чём?

О том, чего не бывает в жизни к которой нас приучают… Ваню отрядили, как эмиссара, он не пробился… а вы за кого?.. ЧП на хлебокомбинате – часть вселенской битвы…

Кто за кого? Кто на кого?..


За чёрным окном гостиной грянула гроза. Шум воды перемежался раскатами грома. Сверкали вспышки молний. Столб ослепительного свет ударил в трансформаторную будку во дворе. Вокруг воцарил мрак.

Тоня ушла в свою спальню – успокоить детей и Ваню.

Она вернулась оттуда с горящей свечой.


В её мерцающем свете я увидел, что говорю с матерями. С теми самыми, которых так вскользь и с опаской упомянул Гёте.

Три матери – старая, но могучая, средняя и – начинающая; Ира. Она мне не союзник, она одна из них. Мне нужно их убедить, иначе ничего не выйдет.

С бушующей за стёклами грозой и моргающей свечой на столе, я всё же получил «добро» от матерей.

В заключение Гаина Михайловна сказала:

– Если что-то не так… совсем… в крайнем случае… обращайся к главному.


Ночью я видел вещий сон.