— Ты зациклился на своих гениталиях.

— Не я, леди, — он обернулся и наставил на нее палец, — это вы исподтишка рисуете мой голый зад.

— Я художница.

— Да, а я астронавт.

Она собиралась простить ему грубое критиканство, но всему есть предел. И предел этот настал.

— Убирайся!

Он скрестил руки на груди и оперся на одну ногу.

— Ты что, меня выгоняешь?

— Да.

Уголки его губ скривились в самодовольной усмешке самца.

— Думаешь, тебе хватит сил?

— Думаю, да. — Он засмеялся.

— Без баллончика с лаком для волос, маленькая мисс Задавака?

Ну все, теперь она разозлилась не на шутку! Она толкнула его в грудь, и он отступил на шаг. К следующему толчку он был готов и не двинулся с места.

— Пришел ко мне домой и хулиганишь! Почему я должна выслушивать от тебя всякие гадости? — Она толкнула опять, и он ухватил ее за руку. — Ты тайный полицейский агент, а не мой приятель. Я никогда в жизни не завела бы себе такого приятеля!

Улыбка его померкла, а губы поджались в ровную линию, как будто она его обидела. Но это невозможно: для того, чтобы обидеться, надо хоть что-то чувствовать.

— Почему, черт возьми?

— Ты окружен отрицательной энергией, — проговорила Габриэль, безуспешно пытаясь вырвать руку. — К тому же, ты мне не нравишься.

Он отпустил ее, и она покачнулась.

— Вчера вечером я тебе нравился. — Она скрестила руки и прищурила глаза.

— Вчера вечером было полнолуние.

— А как же мои портреты голышом, которые ты рисуешь?

— А что в них такого?

— Ты бы не стала рисовать член парня, который тебе не нравится.

— Мой интерес к твоему… э… — Габриэль запнулась. Она не могла вымолвить это слово.

— Можешь назвать его «мистер Хэппи», — подсказал он, — или просто «пенис» — тоже неплохо.

— К твоей мужской анатомии, — нашлась Габриэль, — это интерес художника.

— Опять ты за свое! — Он взял ее лицо в ладони. — Ты вырабатываешь для себя плохую карму. — Он легонько провел большим пальцем по ее подбородку.

— Я не лгу, — покривила душой Габриэль.

У нее перехватило дыхание. Она думала, что он сейчас ее поцелует. Но он лишь засмеялся и направился к двери. Ее охватило смешанное чувство облегчения и сожаления.

— Я профессиональный художник, — заверила она Джо, идя вслед за ним в гостиную.

— Охотно верю.

— Это действительно так!

— Тогда вот что я тебе скажу, — произнес он, беря с кофейного столика свои ключи. — В следующий раз, когда у тебя возникнет желание порисовать, позови меня. Ты наденешь один из своих непристойных комплектов белья, а я покажу тебе свою анатомию. Вблизи и очень подробно.

Глава 14

Около полуночи Габриэль спихнула на пол белье, которое Джо вывалил на ее покрывало, и улеглась в постель. Она закрыла глаза, стараясь не думать о нем, не вспоминать, как он стоял в комнате, широкоплечий, в открытой майке, и держал на пальце трусики с открытой промежностью. Этот человек невыносим. Просто чудовище! Он так ее разозлил, как не злил еще ни один мужчина. Она должна была его ненавидеть. Он посмеялся над ее убеждениями, а теперь еще и над ее искусством, однако, как Габриэль ни старалась, она не могла вызвать в душе антипатии. В нем было нечто притягательное… ее влекло к нему так, как верующего влечет в Мекку. Она не хотела идти, но сердцу не прикажешь.

Если на этой планете и был человек, которого Габриэль знала вдоль и поперек, то это она сама. Она знала, что ей полезно, а что вредно. Порой она ошибалась, например, когда думала, что хочет стать массажисткой, а потом поняла, что ей нужно реализовывать себя в более творческих сферах. Или когда брала уроки фэн-шуй и обнаружила, что планирование дизайна жилого помещения с целью достижения успокоительного эффекта и гармонии вызывает в ней сильную головную боль.

В жизни она искала себя в самых разных направлениях и в результате знала обо всем понемногу. Кое-кто мог упрекнуть ее в легкомыслии и безответственности, но, по ее мнению, это было скорее желание идти на риск. Она не боялась начинать с нуля и почти ко всем вещам относилась непредвзято. Кроме идеи о том, чтобы. увлечься Джо. Их отношения никогда не приведут ни к чему хорошему. Они слишком разные люди. Ночь и день. Положительное и отрицательное. Инь и ян.

Скоро он исчезнет из ее жизни. Странно, но мысль о предстоящей разлуке не радовала, а, напротив, вызывала в душе пустоту. Большую часть ночи она пролежала без сна. На другое утро Габриэль пробежала трусцой свои обычные две мили, потом вернулась домой и стала собираться на работу. После душа надела белые трусики с рисунком в виде мелких красных сердечек и такой же бюстгальтер. Этот комплект из натурального шелка ей тоже подарила Фрэнсис. Он был одним из тех немногих, которые Габриэль действительно носила. Она причесала мокрые волосы, а пока они сохли, сделала макияж и надела серьги в виде крупных колец, унизанных бисером.

По понедельникам Кевин брал выходной, и до полудня, пока не придет Мара, ей предстояло работать с Джо наедине. Эта мысль пугала и одновременно будоражила. Интересно, чем он будет заниматься: закроется в кабинете и начнет рыться в папках Кевина, как делал на прошлой неделе, или придумает вместе с ней, что бы еще передвинуть и починить? И будет ли у него на бедрах висеть пояс с инструментами?

Раздался звонок в дверь, затем громкий стук, который она узнала. Сунув руки в рукава бархатного халата, Габриэль пошла к двери, на ходу завязывая пояс и вытягивая волосы из-под воротника. Она сняла дверную щеколду. Вместо обычных джинсов и футболки на нем были строгий темно-синий костюм, крахмальная белая рубашка и вишневый галстук. Глаза скрывались за зеркальными стеклами солнечных очков, а в руке он держал пакет из того же кафе на Восьмой улице, где покупал ей сандвич в пятницу. Вторую руку он сунул в передний карман брюк.

— Я принес тебе завтрак, — сообщил Джо.

— Зачем? Тебя что, гложет совесть после того, как ты насмехался надо мной вчера вечером?

— Я никогда над тобой не насмехался, — сказал он с совершенно серьезным лицом. — Ты пригласишь меня в дом?

— Раньше ты не спрашивал приглашения. — Она отошла в сторону, давая ему дорогу, и закрыла за ним дверь. — Обычно ты просто врывался.

— У тебя было заперто. — Он поставил бумажный пакет на стол перед диваном и достал оттуда два блинчика и два стакана с кофе. — Надеюсь, ты любишь сливочные сырные блинчики, — сказал Джо, снимая свои солнечные очки и убирая их во внутренний карман пиджака. Потом он поднял на нее усталые глаза и сорвал пластиковые крышки с одноразовых стаканчиков. — Держи.

Габриэль не любила кофе, но все равно взяла. Он протянул ей блинчик, она взяла и его. Впервые с того момента, как она открыла дверь, девушка заметила, как напряженно сведены уголки его рта.

— Что случилось?

— Сначала поешь, потом поговорим.

— Потом? Как я могу есть?

Его взгляд скользнул по ее щекам и губам, затем опять поднялся к глазам.

— Вчера поздно вечером с Кевином связался торговец предметами искусства из Портленда. Его зовут Уильям Стюарт Шелкрофт.

— Я слышала про Уильяма. Кевин у него работал.

— И работает до сих пор. Сегодня днем, в три часа, Уильям Стюарт Шелкрофт прилетит из Портленда двухчасовым беспересадочным рейсом авиакомпании «Дельта». Они с Кевином договорились встретиться в аэропорту, в комнате отдыха, и обменять картину Хилларда на наличные деньги, после чего мистер Шелкрофт собирается взять напрокат машину и вернуться в Портленд. Мы арестуем их обоих, как только они произведут обмен. — Габриэль растерянно моргала.

— Ты шутишь?..

— К сожалению, нет. Начиная с той ночи, когда была совершена кража, картина находилась у Кевина.

Габриэль слышала, что он говорит. Слова были довольно четкими и все же не имели смысла. Она знала Кевина много лет и не могла так сильно в нем обманываться!

— Это, должно быть, ошибка.

— Никакой ошибки.

Его уверенный взгляд и пылкая речь породили в ней сомнения.

— Ты абсолютно уверен?

— Мы поставили его домашний телефон на прослушивание, и у нас есть запись разговора, в котором он назначает встречу Шелкрофту.

Она смотрела на Джо и видела в его карих глазах усталость и напряжение.

— Значит, все это правда?

— Боюсь, что да.

Впервые с тех пор, как он надел на нее наручники и притащил в полицейский участок, она ему поверила. — Кевин украл Моне мистера Хилларда?

— Для самой кражи он нанял кого-то еще.

— Кого?

— Мы пока не знаем. Она охнула.

— А может такое быть, что этот вор — единственный?

— Нет. Для того чтобы украсть очень ценное произведение искусства, такое как картина Моне, нужно время и целая сеть тайных контактеров — начиная от богатого коллекционера и ниже. Мы полагаем, что они готовили эту кражу минимум шесть месяцев и что это не первый и не единственный случай совместной работы Кевина и Шелкрофта. Видимо, они проводили такого рода операции с тех пор, как Кевин начал работать у Шелкрофта в Портленде.

Габриэль никак не могла сопоставить все сказанное с Кевином.

— Как он мог заниматься такими ужасными вещами?

— Из-за денег. Больших денег.

Габриэль взглянула на еду, которую держала в руках, словно не понимая, откуда она взялась.

— Возьми, — сказала она, ставя стаканчик с кофе на стол, — я не голодна.

Джо сделал движение навстречу, но девушка отошла и медленно опустилась на край дивана. Она сидела, уронив руки на колени и тупо уставившись в противоположный конец комнаты.

Все в ее доме выглядело так же, как и раньше. Часы на каминной полке мерно стучали, тихо отсчитывая минуты, в кухне гудел холодильник. Мимо окон проехал старый грузовик, где-то на улице залаяла собака. Обычные повседневные звуки, но все было по-другому. Изменилась вся ее жизнь.

— Я разрешила тебе работать в «Аномалии», потому что не принимала тебя всерьез, — сказала она. — Я думала, ты ошибаешься, и строила в голове разные фантазии: как ты придешь ко мне и будешь извиняться за то… — Голос ее надломился, и она кашлянула. Ей не хотелось плакать, устраивать сцены, но слезы сами катились из глаз. Рисунок на кофейных стаканчиках расплылся. — Извиняться за то, что арестовал меня в тот день в парке, и за то, что заставил меня предать Кевина. Но ты не ошибся в отношении Кевина.