«Да, можно побиться об заклад, что ни в одном детском доме нет такого бассейна! Интересно, кто плавает в освященной воде? – подумала Арина, вспомнив про шест для стриптиза и мирамистин, который попадался ей здесь во всех туалетных комнатах. – Глупости какие в голову лезут! – тут же удивилась она. – Мне что за дело!»

Арина немного постояла, кутаясь в простыню, а потом – была не была! – сбросила ее и оглянулась. За спиной стоял Борис и смотрел на нее изучающим взглядом. Видимо, торопился узнать, что скрывается под белыми простынями у пышнотелых оперных див.

«Понятно. Меня пригласили на осмотр… как новобранца! – Арину взяла досада. – Ну что ж, я принимаю вызов». И она медленно прошлась вдоль края бассейна, демонстрируя Борису свое холеное тело. «Как это верно, в человеке все должно быть прекрасно!» – усмехнувшись своим мыслям, Арина «рыбкой» вошла в воду, а вынырнув, увидела, что Борис стоит неподвижно, в той же позе, в какой она его оставила.

«Немая сцена», – подумала, а вслух сказала:

– Вода холодная. – И вышла. Довольная произведенным эффектом, вытерлась, оделась и опять посмотрела на Бориса, который все так же стоял и смотрел на нее.

– Спасибо! – помахала она ему. – И хотя у вас здесь очень хорошо, мне пора домой.

Борис, отрезвленный то ли баней, то ли увиденным, не уговаривал остаться. Он молча подошел и очень нежно и невинно поцеловал ее в уголок губ. Арина почувствовала, как спокойная уверенность покидает ее, и поняла, что ей надо бежать отсюда, сейчас же, без оглядки.

Когда она садилась в машину, из здания выскочил помощник с букетом:

– Вы цветы забыли!

Домой она ехала на приличной скорости. Букет валялся на заднем сиденье. Арина судорожно соображала, что делать с цветами. Вряд ли Толик поверит, что она случайно встретила в спортзале поклонника, и тот одарил ее охапкой роз. Куда их было деть? Просто выбросить – рука не поднималась, и она свернула с главной дороги к развалу, где продавал фрукты азербайджанец Ибрагим. Затормозив и резко сдав назад, она приоткрыла окно и крикнула:

– Ибрагим, пожалуйста, возьми цветы на заднем сиденье! Продашь – детям подарок купишь.

Не спрашивая ни о чем, Ибрагим забрал розы и через минуту вернулся с двумя большими гранатами:

– Для твоего маленького, ой, какой сладкий мальчик, как мамочка!

Увидев гранаты, Толик остался доволен:

– Хозяйственная жена – награда мужу, а то сами мы не местные, карман с деньгами бомбой оторвало, так что помогите чем можете!

Арина промолчала, ей лень было отвечать на очередную шутку.

Навстречу выбежал Алеша.

– Мамочка, ты принесла мне сюрприз?

– Нет, у меня сюрприз только для папы!

– Ты не думай, я все равно тебя люблю, и без подарков! Ты у меня самая-самая красивая! – и заметив, что она собирается ему что-то сказать, заторопился: – Все-все, я иду спать!

Глава 6. Мальчик из Караганды

Бизнес у Толика не клеился, и он безвылазно сидел дома, а Борис звонил постоянно, и ей было трудно скрывать эти звонки. Арина шептала в трубку, что перезвонит. Проходил час, Борис с детским нетерпением звонил снова, и Арина снова шептала, что перезвонит, а потом брала машину и отъезжала от дома, чтобы поговорить с ним.

Этот телефонный роман длился несколько дней. Она как во сне ездила в театр и на занятия, пела в спектаклях. То, что она почти всякий раз отвечала, что занята и не может говорить, нисколько не смущало Бориса. Казалось, эти сложности только раззадоривали его. Разбогатев, он привык к тому, что с помощью денег и связей все проблемы быстро разрешались – им самим или группой помощников, среди которых особо доверенным лицом был его адвокат. Именно она по его просьбе звонила Арине по домашнему телефону, чтобы не вызывать у мужа подозрений, как будто у Арины не менялся голос, когда на том конце провода Борис спрашивал ее: «Ну как ты?» Но Толик словно ничего не замечал. Или только делал вид?

Наконец они договорились о встрече: Борис пригласил ее вечером в офис.

Когда была в его кабинете в первый раз, Арина не заметила дверь слева от стола. Она вообще мало что тогда заметила, зато теперь стала более внимательной. Чуть дальше, под стеклом, висела огромная икона Всех Скорбящих Радость, вышитая жемчужным бисером монахинями далекого монастыря в благодарность за финансовую помощь. Рядом с иконой – длинная застекленная полка с подарками от тех, кому еще довелось помочь. Над рабочим столом, рядом с портретом президента, большая карта. И президент, и карта были ярко освещены, а по карте проложен красный путь, извилистый, как линия жизни. Перехватив взгляд Арины, Борис с гордостью сказал:

– Это наша труба.

– Ваша?

– Наша, твоя и моя.

Арина усмехнулась: «Ты, я, он, она – вместе целая страна!»

– Послушай, я все хотела тебя спросить… – Борис недовольно дернулся и замер. – А почему у всех твоих машин красные номера?

– Так надо, – как будто вновь расслабился он. – Я являюсь консулом одной из бывших советских республик. Это дает много преимуществ обеим сторонам… Мои преимущества заключаются в том, что я не должен платить налоги за свои дорогие автомобили…

«Все от налогов прячутся, – подумала правильная Арина, – и обычные люди и миллиардеры. Только миллиардеров, наверное, ловить сложнее, когда красные номера…»

– Еще вопросы есть? – деланно строго спросил Борис. И после секундной паузы продолжил уже с иной, какой-то демонической интонацией: – Если нет, пойдем дальше. – Последние слова он произнес, взяв ее за руку и увлекая в комнату, которая скрывалась за незамеченной прежде дверью.

Здесь стояли два дивана и кресло, плазменный телевизор во всю стену и журнальный столик. На столе натюрморт: ваза с фруктами и разнообразные напитки. Ни стаканов, ни салфеток, ни фруктовых ножей. Должно быть, здесь положено есть руками и пить из горла´, решила Арина.

За небольшой слегка просвечивавшей японской ширмой она увидела массажный стол. Интересно, где это происходит, на диване, в кресле или на массажном столе? У Арины вновь началось раздвоение личности: одна Арина активно участвовала в происходящем, а другая словно смотрела на все со стороны, резонерствовала и не вмешивалась.

Борис открыл еще одну дверь, которая вела в следующую комнату. Здесь уже был разложен диван, и, не говоря ни слова и ничуть не стесняясь, он начал стелить белье.

«Сам стелeт постель, видно, это не до мельчайших деталей продуманное мероприятие…»

– Ванная здесь.

В его голосе было столько повелительно-мужского, что Арина безропотно послушалась. Впервые за долгие годы ей, сильной, все на себя бравшей женщине, захотелось подчиниться. Она расслабилась, и на какое-то время раздвоение исчезло: Арина разумная уступила место Арине влюбленной.

Когда она вернулась, Борис был уже раздет.

Он такой естественный, думала Арина. Секс как утоление жажды? Как стакан воды? Коллонтаевщина в духе двадцатых годов: «Секс полезен для здоровья! Занимайтесь сексом, товарищи!» Арина вновь отметила, как прекрасно он сложен, и поймала себя на том, что рассматривает его почти как мужчина рассматривает женщину, как несколько дней назад он сам смотрел на нее в бассейне. Это была последняя разумная ремарка, а все, что происходило потом, – теплом разливалось по телу, пьянило и – обжигало.

Что-то совпало, словно было точно рассчитано. Удивление и радость оказались такими острыми, что в ее голове отчетливо прозвучало: «А вдруг он и есть мой мужчина?! Вдруг я все-таки встретила свою половинку?!» Она всегда верила, что в жизни ничто не бывает просто так и ни один человек не появляется на твоем пути случайно, только вот самой главной своей встречи она слишком уж долго ждала.

«Как хорошо, что ни завтра, ни послезавтра нет спектакля!» – мелькнуло в голове.

– Говорят, оперным нельзя заниматься сексом, – словно вновь услышал ее мысли Борис.

– Это у всех по-разному. Но нам, меццо, можно все, кроме шампанского! – засмеялась Арина.

– Почему кроме шампанского?

– От него тускнеет голос… А вот сейчас, мне кажется, у меня получится какой-то особенный звук…

И она запела, повышая на дыхании голос, это была ария Кармен – в сцене гадания. Медленные тягучие звуки разливались в полумраке, наполняли пространство теплом и страстью. Когда она закончила петь, Борис нежно поцеловал ее и сказал:

– Тогда я не смотрел на сцену, сначала услышал твой голос, а потом увидел тебя. И ты, и твой голос… – необыкновенные… – Повисла короткая пауза, после которой четким, дневным голосом он вдруг заговорил: – Я родился в Караганде…

«Странно, – подумала Арина. – Неужели он не чувствует, что, рассказывая именно теперь о своей жизни, словно отдаляется от меня?» Или, может, он хочет заполнить словами возникшую пустоту? Ведь они еще так мало знают друг друга, а им необходимо стать родными, и это должно случиться как можно скорее, лучше прямо сегодня, сейчас, и им следует знать друг о друге все, с самого рождения.

– …Мой отец из поволжских немцев. Его родителей выслали в 1941-м, когда он был еще подростком. Представляешь, каково ему пришлось в военные годы с именем Франц и фамилией Вальтер! Может, поэтому он позднее открещивался от своей немецкой родни, хотя имя и фамилию не менял. В конце 1950-х он встретился с русской девушкой, медсестрой, приехавшей по комсомольской путевке поднимать целину, ей и медаль потом дали – «За освоение целинных земель». Отец влюбился. Мария, так звали маму, быстро забеременела, но тут вмешалась его семья и настояла, чтобы отец женился на немке. Он их послушался, бросил маму и женился на другой. Знаешь, в немецкой семье, да может и в русской в те годы, дети слушали родителей. Я не виню отца, хотя все, что он сделал для меня, – дал свою фамилию и отчество: в метрике в графе отец прочерка у меня не было. И я за это ему благодарен, я – законнорожденный и появился на свет от любви, которой помешали. Фамилия Вальтер, сама понимаешь, была не подарок, меня в детстве часто принимали за еврея, а ты ведь, наверное, слышала, чем это было в конце шестидесятых. Отца я в детстве не видел и даже не знаю, оставался ли он в Караганде после моего рождения. Жили мы бедно. Мама работала в нескольких местах, а я по ночам помогал ей мыть полы в больнице. Мне всегда хотелось есть, и даже сейчас, когда думаю о детстве, мне прежде всего вспоминается чувство голода.