— Дим, — медленно говорю я, — вставай. За нами пришли, кажется.

«И кажется, — думаю я, — мне это начинает не нравиться…»

— Н-да? — Димка без особого энтузиазма приоткрывает левый глаз и, почесав шею под воротом водолазки, поднимается. Забирает сумку, которую успел переложить на диван, вяло закидывает её на плечо, поворачивается — и то, что происходит после, заставляет меня жутко пожалеть о том, что я уже никогда не смогу запечатлеть выражения лица Димки, чтобы впоследствии размножить эти снимки и в отместку Абгаряну украсить ими весь наш останкинский бизнес-центр.

— Господи, кто это? — выдыхает Димка. — Саш, ущипни меня...

— Как, прямо при ней? — хмыкаю я, прозревая наконец весь смысл происходящего. Нет, надо, конечно, обладать изощренным умом и чувством юмора Сечина, чтобы догадаться подсунуть моей останкинской «дуэнье» Бакулевскую красотку Карину, которой никакая отечественная телезвезда в подметки не годится. Оригинально, простенько и со вкусом — короче, Сечин-style.

— Только попробуй! При ней… — Димка даже отодвигается от меня. Спохватившись, ревниво крутит головой: — Слушай, а кому она машет?

— Как кому? Конечно, тебе, — я продолжаю паясничать, одновременно раздумывая, а не воспользоваться ли мне ситуацией и не подыграть ли Димке, чтобы хитроумный прощелыга в белом халате пожалел о своей выходке? И вот тогда будет Саша-style.

— То есть, мне? — Димка с подозрением глядит на меня.

— О Господи, да пошли уже! — Фыркнув ему, я вполне дружелюбно улыбаюсь Карине и делаю шаг к турникетам. Слышу, как позади меня ускоряется Димка. Обернувшись, вручаю ему пропуска. Абгарян, обогнав меня, протягивает их охраннику, но при этом не сводит с Карины жадных и ищущих глаз. Карина снисходительно улыбается, но выглядит так, словно давным-давно знает, какое впечатление она производит на окружающих мужчин и смертельно устала от этого.

«А вот это уже интересно», — думаю я и мысленно ставлю «галочку».

— Добрый день, вы Александра Аасмяэ? Это вас я вчера видела у ординаторской? — Карина переводит взгляд на меня, улыбаясь гораздо искренней.

— Добрый день, да. А вы?.. — делаю красноречивую паузу, намекая, что она не представилась.

— Карина Мцехарулидзе, ординатор, последний курс Сечина.

«Грузинка? Судя по фамилии, смуглому лицу и теплым черным глазам — да».

— Очень приятно. А это наш сценарист, Дмитрий Абгарян. — Я уступаю место Димке, который стоит позади меня и чуть ли не роет плитку ботинком.

— Очень приятно, — дружелюбно, но сухо кивает Карина, которая вблизи выглядит ещё лучше, чем издали.

— И мне, — моментально отзывается Димка.

— Пойдемте? — предлагает Карина и направляется к лифтам.

— Безусловно, — подхватывает Абгарян и, настраивая свой чисто мужской навигатор, начинает забрасывать Карину теми вопросами, которые обычно задаёт молодой человек, чтобы разговорить понравившуюся ему девушку.

— А вы здесь работаете? А чем вы занимаетесь? Ах, вы пока ещё учитесь? А как будет называться ваша профессия? — почти без пауз долетает до моих ушей.

Карина отвечает быстро, охотно, но преимущественно односложно и пытается вызвать лифт. Димка, подсуетившись, первым нажимает на кнопку и получает в ответ мимолетную благодарную улыбку Карины.

«В принципе он ей нравится, но у нее кто-то есть», — прихожу я к выводу, профессионально (и по-женски) оценив все улыбки и взгляды Карины, брошенные ею на Димку. Увы, в них нет ни смущения, ни теплоты, ни даже грамма кокетства. И это меня совершенно не радует, потому что я — чего уж греха таить? — начинаю бояться, а нет является ли этот «кто-то» Сечиным.

«Посмотрим», — неопределенно обещаю себе я, заходя в лифт следом за Димкой. Наблюдаю, как Карина нажимает на третий этаж. «Так мы в музей едем? Отлично, будет шанс по душам поболтать с Вероникой Андреевной».

Пока я мысленно радуюсь, Карина поворачивается ко мне:

— Саша… простите, а вы не против, если я буду вас так называть? — с чисто грузинской вежливостью спрашивает она. Киваю в ответ с чисто эстонской галантерейностью. — Саша, Арсена Павловича сегодня не будет, но он просил показать вам медцентр. Я решила начать с музея. Вы как, не против?

— Нет, конечно, — отзываюсь я, одновременно гадая, какого черта затеял Сечин и почему сегодня его в «Бакулевском» нет? — А Вероника Андреевна сейчас в музее? — забрасываю я удочку.

— Ах, вы уже были там … — у Карины потухают глаза.

— Я не был! — встревает Димка и, пользуясь тем, что стоит в пол-оборота ко мне, выразительно щиплет меня за запястье.

— Ничего страшного, я ещё раз посмотрю, — украдкой отпихиваю его руку. — А Вероники Андреевны нет, потому что она… Простите, она хорошо себя чувствует?

«Все-таки не шутка — девяносто пять лет. Да и погода сегодня на редкость мерзкая...»

— Нет, нет, с ней все хорошо, — уверенно отвечает Карина, — просто сегодня она у нас дома. В смысле, она у себя дома — она с внучкой сидит.

«Так, а ты почему сначала сказала «у нас»?» — начинаю разгонять в голове я и ещё более вежливо интересуюсь:

— Надеюсь, с внучкой тоже всё хорошо?

— Да-да, всё хорошо, — смущенно лепечет Карина и делает вид, что поправляет сережку. Смотрит на счетчик этажей. — А мы уже приехали! — с явным облегчением выдыхает она и быстро, первой выходит из лифта.

— Карина, а кто же тогда экскурсию для нас проведет? — выйдя следом за ней, я прислушиваюсь к стрекоту ее каблуков и одновременно рассматриваю освещенные стеклянные стены музея. Это глупо, конечно, но мне почему-то кажется, что сейчас откроется дверь, оттуда с улыбкой появится Сечин, и…

— Сашка, только попробуй мне интригу с девчонкой сорвать, — как ледокол, сердитым шепотом врезается в мои мысли Димка.

— Можно подумать, что у меня на тебя планы, — успеваю язвительно бросить я, прежде чем Карина, сделав изящный пируэт на каблуке, разворачивается к нам и торжественно объявляет:

— А экскурсию для вас проведу я!


«А она ничего так, умная и толковая», — примерно через десять минут вынуждена признаться я, понаблюдав за тем, как Карина, внятно и четко изложив историю «Via Sacre», переходит к витрине, где стоят скульптурные портреты профессоров Бакулева и Бураковского.

— А когда началась хирургия сердца в СССР? — явно что-то обдумывая, Димка прищуривается на неё.

— Двадцать четвертого сентября 1948 года, когда Александр Николаевич Бакулев выполнил первую операцию при врожденном пороке сердца — перевязку открытого артериального потока, — уверенно шпарит Карина. — Хотите, покажу операционный журнал с протоколом этой операции?

— Будет очень интересно взглянуть, — снисходительно соглашается Димка.

«Сто процентов, она у Тригориной научилась», — мстительно думаю я, и мне очень хочется задать Карине вопрос, а в каких, собственно говоря, она отношениях с Вероникой Андреевной? Но это не то, что можно спросить у мало знакомого человека, так что я предпочитаю промолчать и отойти к стенду с изображением операционной 1959 года.

Рассматривая старые, изъеденные временем снимки, ловлю себя на мысли о том, что через три дня, когда придут результаты анализов Даньки, мне надо будет позвонить Савушкину и подъехать к Литвину, чтобы договориться с ним о дате проведения до дрожи пугающего меня исследования — того самого, при котором, по словам Литвина, «зайцу» в сердце введут катетер, после чего нам с Данькой озвучат наш окончательный приговор, и «заяц» ляжет на операцию. И это очень пугает меня. «По крайней мере, — утешаю себя я, уныло уткнувшись носом в фотографию допотопной операционной, — «зайца» ждет не этот стол с ужасной, желтой от стерилизации, простыней, а совсем другая история».

Но от этой, другой истории, мне тоже не легче, потому что «зайца» я, наверное, не доверила бы никому, кроме, пожалуй, Сечина. Но Арсен детей не оперирует, он сам так сказал. Что касается Литвина, то какой он хирург, я не знаю. Хотя руки у него крепкие и очень сильные. Когда я уже прихожу к мысли о том, что, вообще-то, стоило поинтересоваться у Литвина, кто, а главное, где будет оперировать «зайца», Димка, отвлекшись от любования ногами Карины, припоминает, зачем он, собственно говоря, находится тут и бежит к сумке, оставленной им у входа. Выгребает «планшетник» и, спохватившись, оборачивается к девушке:

— Карин, слушай, а здесь можно снимать? — совершенно по-свойски интересуется он.

«Как, они уже успели на «ты» перейти? Ничего себе, быстро Димка работает…»

— Ну, если съемки официальные, то нужно взять разрешение, — задумчиво тянет Карина.

— Да нет, это не официально. Это мне для работы нужно.

— А-а, ну тогда можно, наверно... Только фотографии без разрешения никуда не выкладывай, хорошо?

— Как можно, без разрешения? — хмыкает Димка и, удерживая подбородком «планшетник», прихватывает пару стульев. Нагруженный этим добром, возвращается обратно к Карине.

— Так, — чуть сдавленным голосом («планшетник» всё ещё прижат подбородком к его груди) начинает он, ставит стулья и перехватывает («планшетник» рукой, — садись и ещё раз повтори, почему лечение ритмов сердца и проводимости считается наиболее сложным в кардиохирургии? Кстати, — поворачивается ко мне Димка, вспомнив, что я существую, — присядешь с нами? Могу тебе стул принести.

— Нет, спасибо, я уже насиделась в машине.

— Как хочешь… Карина! — зовет Абгарян и хлопает ладонью по стулу. Карина, бросив на меня виноватый взгляд (словно извиняясь, что увела у меня Димку), тем не менее, охотно присаживается рядом с ним, и эти двое с энтузиазмом принимаются за работу.