«Зачем ты брал деньги?» — очень хочется спросить мне.

— Зачем ты хочешь уехать сейчас, если мы с тобой договаривались подождать до лета?

— У меня изменились планы, — ледяным голосом отрезает Соловьев. — Вчера я разговаривал с генеральным о своем повышении… — («То есть?.. И кто врет, он или Марго?») — и понял, что мне ничего больше не светит. Свои активы с точки зрения роста карьеры я выгреб полностью и дорос до потолка. — («Да ты же сам ещё месяц назад меня уверял с пеной у рта, что тебе обещали должность вице-президента!») — К тому же, позволь напомнить тебе, что в стране сейчас кризис, заплаты падают, затраты растут, а дальше будет только хуже, потому что…

Но — что дальше, я уже не слушаю. «И почему все всегда приплетают страну? — думаю я. — Причем тут страна, Господь Бог, псевдо-завистники и почему у одних все всегда получается, а у других вечно все виноваты? Соседи, недоброжелатели, коллеги, злой рок и Бог знает, кто ещё…» Но, по большому счету, сейчас мои философствования ни к чему, так что я просто качаю головой:

— Нет, до лета я помочь тебе ничем не смогу.

— Почему? — на полном скаку осекается Игорь.

— Потому что без Данилы я никуда не уеду.

— Ах да, хорошо, что напомнила, — Игорь фальшиво смеется, прихватывает стул и садится напротив меня. — Совсем забыл, — поправляет пиджак, преувеличенно-аккуратно раскладывает на груди галстук. — Знаешь, что я сделал вчера, вечером? Я подал документы на усыновление Данилы.

Пауза. После чего в моей голове буквально возникает взрыв. И если раньше я просто плавала брюхом вверх, то сейчас мне кажется, что меня подкинуло в воздух и выбросило на берег, приложив о землю с высоты метров в двести.

— Ты… что ты сделал? — не веря ушам, спрашиваю я.

— Документы подал, — со снисходительной улыбкой повторяет Игорь и, кажется, с удовольствием наблюдает за выражением моего лица, на котором сейчас одно потрясение. — Ну, что ты окаменела?

— Ещё раз: ты — что ты сделал? — медленно повторяю я.

— О Господи, да документы на усыновление подал! Я же тебе обещал? — манерно вздыхает Игорь и откидывается на спинку стула. Расставляет ноги, постукивает подошвой ботинка о пол, изгибает брови: — Мы же так с тобой договаривались?

— Мы договаривались, что сначала я ребенка вылечу! — моментально вскипаю я и, стараясь держать себя в руках (а заодно, и не вцепиться ногтями в лицо Игоря), кладу ногу на ногу.

— Отлично, вылечишь его в Эстонии, — усмехается Игорь. Судя по тону его голоса, мое поведение его забавляет. Но недолго, потому что я кладу ладони на подлокотники стула и, постукивая ногтями по кожаной обивке, говорю:

— Не получится, дорогой. Данилу через пару недель операция ждет.

У Игоря, который этого явно не ожидал, расширяются зрачки.

— Мда, проблема, — задумчиво цедит он.

— Да, проблема, — передразниваю я. — А потом у ребенка будет длительный реабилитационный период. И ни в какую страну я Даньку не повезу до тех самых пор, пока он не встанет на ноги.

Я говорю это, старательно подбирая слова, пытаясь не нагнетать лишнего, может, даже спустить ситуацию на тормоза, сохранив ровный тон и такую же ровную позицию. «Главное — не поддаваться истерике, что бы он ни говорил и как бы себя ни вел», — напоминаю я себе. Меня тут словно и нет — так, одно изображение. Потому что сама я в другом месте: там, где до зубовного скрежета, до вопля и до брызнувших из глаз слез я ненавижу себя за то, что мальчик с больным сердцем стал предметом для торга. Как стал и моим сильным плечом и рукой, за которые я цепляюсь, чтобы не дать человеку, который полгода назад сломал меня, ещё раз меня разрушить. А ещё я думаю о том, что случись этот разговор с Игорем три дня назад, и я бы, скорей всего, дала Соловьеву выплеснуться. Спросила бы, из-за чего он так спешно хочет сменить российский паспорт на эстонский? Пожалела бы его или, вообще, промолчала и не мешала ему плыть по волнам вранья и придуманного им сценария.

Так я сделала год назад. Так бы я сделал позавчера, вчера, но — не сегодня. Потому что сегодня мне плевать на его угрозы, а ещё потому, что я от него очень устала.


— Игорь, — я медленно поднимаюсь со стула и, обхватив ладонями кожаную спинку, задвигаю стул обратно к столу, — послушай меня, — тру лоб, — я все понимаю: и то, что у тебя кризис, и что ты хочешь поскорее уехать, и что идея купить в Таллинне недвижимость давным-давно свила гнездо у тебя в голове, и что на канале у тебя, видимо, появились проблемы. Но я тебе русским языком повторяю: Я. Никуда. Не уеду. И до тех пор, пока Данила не встанет на ноги после операции, которую ему проведет врач, которого я видела и которому я имею все основания доверять, все твои телодвижения относительно усыновления — пустой звук, потому что… — я поворачиваюсь к нему, — я костьми лягу, но сделаю так, что ты не сможешь спекулировать на Даниле. Кстати, так, чисто для сведения: органы опеки и попечительства всё равно у него спросят, хочет ли он, чтобы ты его усыновил, а он скажет, что не хочет.

— Предпочитаешь оставить его в детдоме? — Игорь тоже поднимается со стула и с высокомерным видом сует руки в карманы брюк. Переваливается с пятки на носок — примерно так, как делал Сечин вчера в ординаторской «Бакулевского». Только тогда мы с ним обсуждали не Даньку, а Димку. А ещё этот человек никогда не пытался меня шантажировать.

— Я, Игорь, предпочитаю на текущий момент оставить все, как есть, — отвечаю я. — Хочешь — продолжай собирать документы. Но только попробуй… — я упираюсь рукой в стол, — только попробуй хитростью или обманом использовать ребенка, как способ умотать из страны. Потому что тогда я настучу на тебя в службы ЕС, и тебя за границу даже в турпоездку не выпустят.

— Ты… ты белены объелась?! — вскрикивает Игорь. Его глаза темнеют, лицо наливается алой краской. — Ты… ты соображаешь, что ты говоришь? Ты кому грозишь?

— Да, безусловно, — киваю я. — И если это все, что ты хотел мне сказать, то на сегодня наш разговор окончен.

Разворачиваюсь и, не оглядываясь на Игоря, который стоит в центре своего нарядного кабинета и беззвучно хватает ртом воздух, берусь за ручку двери. Позади меня раздается грохот перевернутого стула, быстрые, явно взбешенные шаги, и Игорь резко хватает меня за запястье.

— Руки, — голосом, который меня саму напугал, напоминаю я и оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Игорь разгоняет другую руку — то ли чтобы влепить мне пощечину, то ли чтобы оторвать меня от двери. Прищуриваюсь: — Только попробуй.

— И — что ты сделаешь? — Игорь довольно зло улыбается, но руку, тем не менее, опускает и вдруг начинает истерично хохотать. — Господи, надо же, а? — Смеясь, он отходит и плюхается на свой красивый диван, который жалобно скрипнул под его немаленьким весом. — Нет, ну ты подумай! — Игорь прячет в ладонях лицо, трясет головой. — Я, идиот, взял ее на канал, пристроил, всему научил, даже врача для её мальчишки нашел, а в ответ получил вот такую суку!

— Вот именно, — вполне философским тоном заключаю я, открываю дверь и выхожу в «предбанник». Смотрю на зависнувшую над стулом Ларису, которая с испуганным лицом прислушивается к тому, как Игорь истерично смеется.

— Туда… туда можно? — зачем-то спрашивает она у меня, что, вместе с растерянным выражением ее лица, выглядит даже забавно.

— Не знаю, постучи, — предлагаю я.

Прихватываю свой полушубок и прогонами останкинских коридоров следую к лифтам. Спустившись, выхожу на улицу и, застегиваюсь, иду к парковке, искать «Хонду», Димку — и человека, по которому я успела соскучиться.


***

Примерно через два часа я стою в вестибюле «Бакулевского» с полным ощущением, что у меня дежавю: то же место, тот же турникет, так же не пускающий меня внутрь охранник. Впрочем, от вчерашней картинки ситуация отличается тем, что рядом с мной насмешливо топчется Димка, а упрямого молодого человека в форме ЧОПа сменил кряжистый мужчина лет пятидесяти, с широкими плечами и тяжелой, выбритой до синевы, челюстью.

— Вы к Сечину? — голосом, привыкшим отдавать команду «кругом марш!», гаркает он.

— Да, — киваю я, делая осторожный шажок к турникетам.

— Одну минуту! — Охранник останавливает меня категоричным взмахом руки, второй прижимает к уху телефонную трубку быстро нащелкивает трехзначный номер и рапортует: — Приветствую, это Быков с поста номер два. Вы просили позвонить, если к Сечину придут. Что?.. Да, внизу стоят… Да, двое: Александра А… Аас…

— Аасмяэ, — подсказываю я.

— Асмяэ, — повторяет охранник, — и молодой человек по фамилии Абгарян. Что?.. Так точно! — Охранник вешает трубку и произносит чуть мягче: — Вас просили здесь подождать, за вами сейчас спустятся. Можете пока присесть, — и он указывает мне на до боли знакомый диван под колонной с зеркалом, после чего кивает женщинам, которые стоят в очереди позади нас: — Подходите!

— Ничего так, тепленько тебя здесь встречают, — язвительно комментирует Димка. — И что, тут так всегда?

— Не поверишь, в первый раз, — отрезаю я.

Абгарян, красноречиво хмыкнув, но промолчав, берет сумку и лениво ползет к дивану. Плюхается на него и, обняв наш багаж, закрывает глаза. Черные ресницы отбрасывают тени на его смуглые щеки. Я принимаюсь измерять шагами холл, стараясь ступать так, чтобы попадать носком одной ступни в пятку другой.

Кошусь на электронные часы, висящие над входом (счетчик перепрыгивает с деления 17:05 на 17:06), на Димку («Симпатичный парень, но до чего же вредный характер!»), на охранника («Ну и челюсть, такой пополам можно перекусить») — одним словом, куда угодно, только не на лифты, откуда сейчас, по моим расчетам, должен появиться Сечин. Спохватившись («Как я выгляжу?»), бросаю взгляд на себя в зеркало и одновременно с этим краем глаз ловлю, как в одной из лифтовых ниш разъезжаются двери, выплескивая в холл толпу людей, от которой отделяется потрясающая брюнетка Карина. Сегодня на Карине надет короткий белый халат, под ним — такое же короткое черное платье плюс элегантные «лодочки» на каблуке высотой сантиметров в десять. Плавно покачивая чуть полноватыми бедрами, которые нисколько её не портят, а, скорей наоборот, подчеркивают убийственную женственность её фигуры, Карина подходит к охраннику, что-то ему говорит, и тот, к моему удивлению, указывает ей на нас с Димкой. Дальше меня ждет ещё большее потрясение, потому что Карина раздвигает в улыбке сочные губы и совершенно по-дружески машет мне, показывая, чтобы я подошла к турникетам.