Из бледно-голубой глубины монитора выступает моё отражение. На голове — аккуратный пробор, в голове — бардак, на лице — вся палитра бессонной ночи. Последнего в мониторе, разумеется, не видно, но я-то знаю, что это там есть! А с учетом того, что в душе у меня сейчас царит полный раздрай, то надо ли мне рассказывать вам, какое у меня настроение?


Да и что рассказывать-то? Что мне дико стыдно за ту интимную сцену, которая позавчера разразилась у нас с Сечиным на парковке? Но мне не стыдно — мне, скорей, неприятно, что эта сцена вообще была, потому что она абсолютно лишняя в свете моих отношений с Игорем. Что я испугалась, когда поняла, что я могу потерять Даньку, если слухи об этой сцене докатятся до Игоря? Да, я испугалась тогда и очень боюсь сейчас, потому что надо быть идиоткой, чтобы так глупо подставиться. И не надо тут про влечение и взаимную страсть — поверьте, если у тебя голова на плечах, то с желанием можно справиться. По крайней мере, раньше я считала именно так.

Так что же изменилось сейчас?

Похоже, пора наконец перестать себе врать и сказать правду. А правда заключается в том, что за эти коротких два дня мой мир затрещал по швам, перевернулся и встал с ног на голову, а я потеряла равновесие, потому что больше не знаю, как теперь вести себя с Сечиным. Что я не высыпаюсь вторую ночь, потому что до трёх утра разглядываю потолок и мучительно пытаюсь понять, как так случилось, что мужчина, которого я знаю всего каких-то два дня, ухитрился превратить мой покой в мишуру и вытащить из меня женщину, которой я когда-то была?

Полгода назад Игорь убил меня. Подстрелил одной ловкой фразой: «Подставишь меня — и потеряешь Данилу». И я стремглав полетела в каменный душный тёмный мешок, где не было даже воздуха. Отчаяние, боль и растерянность — меня шантажировал не чужой мне, в общем-то, человек. Но если б я тогда знала, что Соловьев попробует это выкинуть, я бы дала ему отпор. По крайней мере, никогда бы не завела разговор о Даниле. Я бы нашла другой способ забрать «зайца»: например, попыталась бы убедить свою мать усыновить его, может, даже надавила бы на неё. Но случилось то, что случилось, и теперь, когда Соловьев заглотил крючок в виде эстонского паспорта, мне остаётся лишь расхлебывать кашу, которую я же и заварила.

И всё же даже тогда, несмотря на его грязный шантаж, где-то в глубине души я знала, я чувствовала, что рано или поздно, но я смогу выбраться из западни, в которую он заманил меня, потому что Игорь всегда был немного слащавым и чуточку надувным. Что, кстати сказать, и подтвердилось в последующие шесть месяцев, когда я планомерно, спокойно и даже с шутками отвергала все его притязания, популярно ему объяснив, что раз уж мы теперь по его милости жених и невеста, то и он прекрасно потерпит до свадьбы. На что Игоряша, очевидно, решив, что я набиваю себе цену, самодовольно улыбнулся и согласился, как он выразился, «подождать до алтаря». Но это уже история нынешних дней. А тогда Игорь добил меня, объяснив мне, кто я в его жизни и сколько я точно стою. «Я выбирал разумом, Саша, ну, а ты сердцем. Но мы всегда у него в дураках».

Он произнёс это, и во мне словно умер котёнок. Ушла женщина, которая очень хотела любить. Последующие шесть месяцев довершили моё преображение. Я полгода ни с кем не спала. Растворяясь только в Даниле, научилась не подпускать к себе близко, а потом и вообще к себе подпускать. Перестала верить подругам, друзьям, рассказывать маме о личном. Стала раздражаться из-за взглядов мужчин — особенно из-за тех, что воровато брошены вслед из-за плеча. Перестала любить подолгу рассматривать себя в зеркале. Забыла, где живёт моя тушь для ресниц. Фен и утюжок для волос переехали на холодильник, а пакеты с новой одеждой, регулярно присылаемой мамой, теперь нераспечатанными валялись в шкафу. Красоту заменило удобство. Свитер, джинсы, кроссовки и куртка составили лучшую «ходовую» часть моего гардероба. Окончательно поплыть мне не давало только «Останкино», периодически напоминая о том, что в жизни женщины есть ещё место юбкам, духам и приличному кружевному белью. Но это было не правило, а исключение из правил, и ровно так я к этому и относилась.

За полгода никто не привлёк моего внимания. За шесть месяцев я ни разу не захотела ничьих объятий. Повторяю, это не был вынужденный целибат — просто я так жила и мне было в этом уютно. Мне даже нравилось, что я стала жёстче, сильней.

Так всё и продолжалось, пока беготня по врачам не привела меня к Савушкину Валерию Ивановичу, тот не рассказал мне про Сечина, а я не прицепилась к Игорю, настаивая, чтобы Соловьев нашёл его для меня, потому что Даньке требовалось пройти обследование у хорошего кардиолога. То есть по факту я сама создала себе головняк в лице Сечина. Правда, забавно? Ага, обхохочешься. И это было бы ещё веселей, если б мне теперь не пришлось ломать голову, как я буду выкручиваться из всей этой ситуации, потому что Сечин явно положил на меня глаз, а мне — хочу я того или нет — предстояло, как минимум, месяц бегать к нему в «Бакулевский», чтобы снять эту проклятую передачу, иначе меня отымеет ещё и моё руководство с канала.

Но самое несмешное во всей этой абсолютно дурацкой истории заключается в том, что за эти два дня женщина, которая когда-то жила во мне, начала поднимать голову и наглядно продемонстрировала мне, что забытьё тела — блеф, что чувства можно задеть, спокойствие — распотрошить, а эмоции — вытащить, если перед тобой окажется человек, который словно создан для этого. И что ты поплывешь, когда за секунду до поцелуя увидишь его глаза, в которых так много — боль, ярость, желание и даже растерянность, точно он этого не хотел, но всё равно сдался мне. И даже икорка здравого юмора, точно он предупреждал: он сдаётся, но лишь за тем, чтобы поставить меня рядом с ним на колени. И что, когда он попросится в мой рот, я буду стонать. И что всё, что случится потом, станет дикой, отчаянной смесью влечения, порыва, бесстыдства и опыта, который он использовал как оружие.

И что просто так это всё не закончится, потому что Сечин — не Игорь. Не мой слащавый и надувной Соловьев, а самолюбивый, жёсткий и агрессивный мужчина, который прекрасно знает, как заинтересовать женщину, как быстро её получить и как потом красиво вытереть об неё ноги. Кстати, на мысль о последнем меня навело появление той «сумасшедшей» — холёной, самоуверенной женщины, которую Сечин на моих глазах всего за одну минуту превратил в полное ничто. Правда, мысль о том, что у них могли быть близкие отношения, пришла ко мне несколько позже, а точнее, в тот самый момент, когда он попытался продолжить со мной «у себя, где поближе». Что, в общем, мне и добавило. И я, окончательно растеряв свой апломб, откровенно позорно сбежала.

И вот теперь, когда мы разобрались, что я, кажется, влипла по полной, потому что в моём отношении к Сечину слишком мало здравого смысла, зато чересчур много эмоций, мне остается лишь рассказать, что было вчера в поликлинике и почему я битый час пялюсь в компьютер, рву заусеницы, злюсь и порчу себе нервы и маникюр.


Собственно говоря, всё началось днем, когда я заехала за «зайцем» в детдом, чтобы отвезти его на приём к Литвину.

— Привет, Саш, что случилось? — первым делом поинтересовался Данила, забираясь в машину и закидывая назад свой рюкзак. Пожала плечами и отвела глаза:

— Да ничего.

— А если без врак? — и «заяц» прищурился.

— А если без врак, то на работе устала, — включая «поворотник», огрызнулась я. Данька надулся и молча отвернулся к окну, что меня, кстати, устраивало.

— Если тебя кто-то обидел, то так и скажи, — помолчав, добавил Данила.

«О да, конечно! Прямо представляю себе, как вываливаю четырнадцатилетнему мальчишке всю историю про свой интим на парковке», — подумала я и кивнула:

— Мм. И что тогда будет? — покрутив головой, выехала со двора.

— Увидишь, — мрачно пообещал «заяц».

— Безусловно. А теперь лучше ты мне расскажи, что у тебя в школе? Почему Марина Алексеевна опять на тебя жаловалась? Почему «пара» по географии? И что это за шутки такие, когда учительница на уроке вам говорит: «Скорость прироста населения Земли скоро составит триста тысяч человек в день, я вам обещаю», а ты отвечаешь: «Уж вы постарайтесь!»[14] Ты, кстати, в курсе, что тебе из-за этого «неуд» по поведению в четверти светит?

— О блин, ну всё. Завелась! — «Заяц» закатил глаза и стек вниз по сидению. Куртка горбиком задралась на спине, коленки очутились выше головы. Покосился на меня и вздохнул: — Между прочим, так, чисто для сведения: я перед ней уже извинился.

— Между прочим, так, чисто для сведения: я в последний раз тебе повторяю, что школа — это не место для твоих шуток.

Вот за такой «милой» беседой мы и доехали до поликлиники. Я припарковалась на свободном квадрате стоянки рядом с черной, узорной решеткой забора, опоясывающей здание, и скомандовала «зайцу»:

— Вылезай.

Пока Данила отстёгивал ремень и забирал с заднего сидения свой рюкзак, зазвонил телефон. «Игорь? Или кто-то с работы?» Покосилась на определитель. Оказалось, Савушкин.

— Да, здравствуйте, Валерий Иванович. Мы уже подъехали, — потянула из гнезда «Хонды» ключ.

— Здравствуйте, Сашенька, а я звоню, чтобы сказать: я, увы, не приеду. Извините, форс-мажор приключился — коллега приболел, и теперь придётся взять его смену. Так что вы меня не ждите и сразу идите к Литвину, — с лёгкой виной в голосе сообщил Валерий Иванович.

— Хорошо, конечно. А вы не напомните мне, какой у Литвина кабинет? — Я выбралась из машины и передала «зайцу» забытую им шапку: — На, держи.

— Кабинет номер сто пять. И, кстати, напоминаю, что Литвина зовут Андрей Евгеньевич.

— Да, спасибо, это я помню. — Заперла «Хонду» на сигнализацию, махнула Даньке, чтобы он не отставал, и пошла к поликлинике.