— Узнать, когда к вам подъехать, — удивленно поясняет эстонка.

— Зачем? — продолжаю ломать комедию я.

— Мы с вами вчера договаривались, — Аасмяэ пытается говорит равнодушно.

— А, ну да... Ладно, через десять минут подъезжайте.

— То есть как через десять минут? Но… но вы же понимаете, что я не успею? — на секунду зависает она и зачем-то добавляет: — Я сейчас на велотреке в Крылатском!

— На велотреке? Отрадно слышать, — «хвалю» её я и планомерно её добиваю: — Спорт — это дело для сердечной мышцы полезное. Так вы к нам на велосипеде подъедете? Вам парковка для велосипеда нужна? Или мне тросик с замком для вас поискать? У нас, по-моему, где-то был один в ординаторской.

Повисает пауза. Эстонка молчит (то ли переваривает мои шутки, то ли готовится послать меня к черту, что мне, в общем, и требуется), но терпение у неё, видимо, бесконечное, потому что она издаёт короткий, хотя и судорожный вздох и произносит вполне ровным голосом:

— Арсен Павлович, а вы знаете, какой казус со мной приключился?

— Откуда? У меня же хрустального шара нет, — любезно откликнулся я.

— Мне сегодня утром позвонил лечащий врач Данилы. Кстати, вам его имя — Валерий Иванович Савушкин — ни о чем не говорит?

— А должно?

— Мм... Ну так вот, Валерий Иванович мне сказал, что Данилу берут на обследование в «Бакулевский». Вернее, не в сам «Бакулевский», а в поликлинику, которую ваш медцентр обслуживает. За нас с Данилой один очень хороший человек попросил. И знаете, о чём я подумала?

— Понятия не имею.

— Я подумала, а не ваших ли рук это дело? — отрезает Аасмяэ.

— Саш, — едко хмыкаю я, — я, конечно, догадываюсь, что у вас, как у всех журналистов, очень пытливый ум. Но будет лучше, если вы иногда будете давать ему отдых.

В ответ новая пауза, за ней — её рваный вздох.

— А знаете что, Арсен Павлович? — судя по резкому тону Аасмяэ, она всё-таки завелась. — Я к вам приеду! Тем более, что моё начальство уже подписало смету под эту программу, так что деваться мне, в общем, некуда. И хотя я прекрасно понимаю своим «пытливым» умом, что вы сейчас в очередной раз попробовали от меня избавиться, я думаю, что в конечном итоге мы с вами найдем точки соприкосновения.

Не знаю, что конкретно она имела в виду, но мужское воображение — штука довольно жуткая. И хотя я далеко не пошляк, а мой гнев на эстонку должен был по идее меня остудить, но он поддаёт жару, и моё не в меру живое воображение моментально подтягивает мне сцену, где Аасмяэ, постанывая своим чудным голосом с чувственными модуляциями, на которые я успел клюнуть вчера, находит со мной все нужные точки соприкосновения. А с учетом того, что я как раз стою напротив кабинета с цифрами «69», я думаю, вы понимаете, что происходит дальше. Выброс адреналина, беспомощная мысль: «Ты что, придурок, делаешь?», но рот уже наполнился слюной, а поскольку в этот момент я как раз готовился словесно ей врезать, то слюна попадает в дыхательное горло, и я, захлебнувшись, захожусь в зверском кашле.

Эстонка, пискнув, отдергивает трубку от уха.

— Простите, — отдышавшись, выдавливаю я.

— Что это с вами? — подавив смешок, воркует Аасмяэ.

— Так, короче, — рявкаю я в ответ, — у меня есть свободное время в три часа дня и в шесть вечера. Говорите, во сколько будете?

— В шесть, — поразмыслив, отвечает эстонка. — К трем я не успеваю: мне ещё нужно Данилу в детский дом отвезти.

«Черт тебя подери! — злобно думаю я. — Ну зачем, скажи, мне эти подробности и напоминание о детдоме?»

— Хорошо, тогда в шесть. Вы на машине?

— Да.

— Вам парковка нужна?

— Если можно, то да.

— Можно. Номер и марка автомобиля?

— «Хонда Сивик», 567, — размеренно начинает эстонка.

— Смс-кой пришлите!

— Хорошо, — миролюбиво говорит Аасмяэ и спохватывается: — А как я вас в «Бакулевском» найду? У вас же несколько корпусов. Или мне вам позвонить, как подъеду?

— Встретимся в вестибюле у центрального входа. Да, и ещё… ваш размер?

— То есть? — замирает эстонка.

— Размер одежды у вас какой?

Аасмяэ откашливается и осторожно спрашивает:

— Арсен Павлович, простите, вы в себе?

— Я-то в себе, — усмехаюсь я, — а вот вас в больницу никто без халата не пустит. Какой размер у вас? Или хотите в мужском безразмерном ходить?

— А-а, — успокаивается Аасмяэ, — тогда «М», но можно «S»-ку.

— Саша, — я тяжко вздыхаю, — мы с вами не в «Маркс & Спенсер» идем. Российский размер у вас какой? Сорок четыре — сорок два в худшие дни?

— Да... А откуда вы знаете?

«Опыт подсказал», — очень хочется ответить мне.

— Догадался. Всё, жду вас в шесть, — отрезаю я и нажимаю отбой.

Вы думаете, это я её сделал? Ага, чёрта с два: это она второй раз поимела меня. Вчера, воспользовавшись моим невольным проколом, навязала мне эти съёмки, а сегодня, одной случайной фразой выбив почву у меня из-под ног, заявится по мою душу в «Бакулевский».


«Черт-те что происходит. Судьба, что ли, на её стороне? Или это мне с ней везёт, как утопленнику?» Я стою и раздраженно тру переносицу. Тут, как на грех, «Nokia» издаёт короткую трель: Аасмяэ только что прислала мне марку и номер машины. Мотнув головой, прикусываю губу и размашистым шагом направляюсь к ресепшен, где сидит ещё розовая после моего наезда Терёхина. Продиктовал ей данные, попросил сделать пропуск на служебной парковке, где меньше машин.

— Александра Аасмяэ? Я не ослышалась? — Ленка Терёхина делает брови домиком. Я машинально киваю, продолжая раздумывать о своём. — Так она же на МУЗ-ТВ виджеем работала!

«Ещё лучше», — думаю я и с неудовольствием гляжу на Терёхину.

— Ой, как она мне нравилась! — не замечая моих играющих желваков, продолжает исповедоваться Терёхина и мечтательно закатывает глаза. Полюбовавшись на потолок, что-то припоминает и поворачивается ко мне. Во взгляде — одно любопытство и сплошной интерес: — Арсен Павлович, а вы не знаете, она сейчас какие-то передачи ведёт? А когда она приедет? А можно будет с ней познакомиться?

«Теперь совсем здорово». Чтобы не сорваться, делаю глубокий вздох.

— Лен!

— Что? — бледнеет Терёхина и вжимает голову в плечи.

— Просто. Закажи. Ей. Пропуск.

— Хорошо, Арсен Павлович, — барабанит скороговоркой Терёхина, хватается за телефон и, трусливо поглядывая на меня, принимается в спортивном темпе нажимать на кнопки.


Тут опять пиликает «Nokia». С мыслями: «Их там что, всех прорвало?», мрачно кошусь на дисплей. А там, на определителе уже красуется фотка: на фоне Театра Российской армии стоит и зазывающе улыбается моя «экс» — Юлия. «Ну, эта-то как раз вовремя», — думаю я и нажимаю на вызов:

— Ну привет.

— Привет, — грустно начинает Юлия, — а что ты делаешь?

— То же, что и всегда. Ты что-то хотела? — поймав взгляд любознательной Ленки Терёхиной, я отхожу к окну. Сдвигаю в сторону цветок в горшке и, откинув полу халата, присаживаюсь на подоконник. Смотрю на улицу: снегопад закончился, и из-за рыхлых мохнатых туч готовится выглянуть солнце.

«Почему же я всё-таки не сказал ей: «нет»? — думаю я об Аасмяэ. — Я же мог. Я же хотел — и не стал… Наваждение, морок какой-то!»

— Я хотела с тобой поговорить. Мы вчера не на том закончили, — меланхолично продолжает Юлька.

«Вообще-то, мы с тобой вчера вообще всё закончили», — мысленно отвечаю я, разглядывая запорошённые снегом деревья. Через пять с половиной часов через эту аллею проедет одна очень юная и очень упрямая женщина. У этой женщины невыносимый характер и самые чистые глаза, какие я когда-либо видел. Она поставит машину, войдёт в вестибюль, и наши пути снова пересекутся.

«Зачем? Для чего? Дело ведь не в её «дорогой» передаче, это же ясно... Просто это я хотел доказать кому-то, может быть, даже себе, что такие, как я и она, могли друг у друга случиться. Но всё это — глупость и блеф, потому что я и она — мы совершенно разные. Нас ничего не связывает. Мы вообще на двух полюсах: у неё — та профессия, которую я ненавижу. Я постоянно вру себе, что мне хочется новизны, но на самом деле очень быстро перегораю и, по большому счету, ценю лишь спокойствие и тишину. Во мне вообще слишком маленький запас прочности, чтобы кого-то любить. Впрочем, я и себя-то, по-моему, не люблю. Тогда зачем это всё? К чему?»

— Ни к чему, — медленно говорю я.

— Ты так считаешь? — напрягается Юлька. — Так у тебя… правда другая?

— Юль, — сообразив, что мои мысли увели меня не туда, перебиваю я, но Юля меня уже не слышит. А может, и никогда не слышала. — Так у тебя действительно роман с той студенткой, из ординатуры? — дрожащим голосом заводит вчерашнюю песню Юлька. — Но я так не думаю… я тебя знаю: ты просто хочешь сделать мне больно! Знаешь что, нам действительно нужно серьёзно поговорить. Давай я к тебе приеду. Во сколько ты сегодня заканчиваешь? В шесть, в семь вечера? — Юлька лихорадочно ищет пути к сближению, и, если честно, то это уже начинает напоминать не трагедию, а водевиль.

— Арсен Павлович, Арсен Павлович! — зовет меня Ленка Терёхина.

— Юль, погоди, — прикрываю трубку ладонью. Гляжу на медсестру, которая сидит за столом и тоже держит в руках трубку, правда, не мобильного, а АТС. — Ну, что?

— Это из телемедицинского центра. Напоминают, что они вас ждут и что у вас консультация с Ижевском на полвторого назначена, — рапортует Терёхина.

— Да? — Я удивлённо перевожу взгляд на часы. Вообще-то, сейчас только четверть первого. И у меня есть как минимум десять минут, чтобы вежливо распрощаться с Юлией и перейти в другой корпус, но — скажите мне, что изменится, если в очередной раз попытаться объяснить женщине, что ты никогда её не любил, а она тебя даже не слышит?