— Хорошо, что вы позвонили, Саша. — Её резкий голос ножом разрезал моё бормотание. — Я и сама хотела вам позвонить, но всё не получалось. В ближайшее время не приезжайте к Даниле — утром у него был приступ. Мы вызвали «Скорую», его забрали в больницу.

Стены, лица людей, потолок, нарядные вывески «Джонки» — всё задрожало, смешалось и завертелось перед моими глазами. Краски померкли. Даже шорохи вылетели за пределы моих ощущений, забрав разом все мысли и оставив лишь вопящее чутьё дикого зверя. И я наконец осознала то, что никак не могла понять: это не моя совесть плакала — это Данила почувствовал, что я готовлюсь его предать и что больше я к нему не приеду.

Выбросив руку вперёд, я оперлась о стену. Попыталась дышать — и не нашла воздуха.

— Вы, Саша, простите, но больше я разговаривать с вами не могу, у меня пересменок, — догнал меня голос Добровольской. — Мне нужно идти, до свидания.

— В какой он больнице? — я наконец смогла сделать вдох. Добровольская помолчала, потом неохотно ответила:

— В Боткинской. Но вас не пустят к нему.

Не дослушав, я бросила трубку.


Пальто, кошелек, паспорт, права. Ключи от машины. И три самых черных, три самых страшных часа в моей жизни — дорога туда, где лежал и мог умереть ребенок. Странно, но в те минуты я не думала ни о чём — я просто молилась: просила судьбу сделать так, чтобы мальчик, который понял меня, услышал меня хотя бы ещё один раз. Третье транспортное кольцо, трамвайные пути, стадион и подъезд к больнице. Охранник на входе пытался меня не пустить: «Приёмные часы закончены». Молоденькая медсестра с уставшим лицом постаралась меня образумить: «Пожалуйста, приходите завтра». Я плюхнулась на продавленный пластиковый стул в приемном покое и уставилась себе под ноги.

— Девушка, — кто-то потряс меня за плечо.

— Я никуда не уйду, — четко и раздельно повторила я.

Рука убралась, но тот же голос поинтересовался:

— Вы Саша?

Подняла голову: молодой врач. Кажется, практикант. Стоит, улыбается.

— Это вы рветесь к Кириллову? — Я медленно кивнула. — Тогда пойдемте, — он махнул рукой, приглашая меня следовать за ним.

— Куда? — Я поднялась. Стояла и покачивалась на трясущихся ногах.

— Как куда? — удивился врач. — К Даниле.

Мне бы в ноги этому парню упасть. Вместо этого я прошептала:

— Спасибо.

— Не меня благодарите, а медсестру: вон, сжалилась над вами.

Я обернулась и встретила усталый взгляд девушки.

— Спасибо, — повторила я.

Та нахмурилась:

— Пальто снимите, — и отвернулась.

Врач сунул мне в руки халат, толкнул дверь в коридор. Переход, лестница, пандус, лифт, ещё один коридор и наконец дверь, ведущая в палату Данилы. Я переступила порог, взгляд тут же вычленил мерно гудящий аппарат, тянущиеся от него провода, узкую койку и белое лицо на подушке. И пронзительный взгляд двух зеленых глаз, до которого сжался мой мир.

— Здравствуй, — с трудом разлепив губы, прошептал он.

А я заплакала.

Говорят, самое важное в жизни — это понять, что она даётся тебе всего только раз. Но в ту минуту я открыла другой закон: я поняла, зачем мне её дали. Никогда не объяснить, почему ты, не захотевшая рожать собственных детей, прикипела сердцем к чужому ребёнку. Это было, как удар — мои прозрение и пробуждение, оглушившие меня пониманием, что этот мальчик — мой, что так будет всегда, и что это никогда не пройдет и никуда не денется.

Оттерев слезы, шагнула к «зайцу», попыталась присесть рядом с ним на койку. Врач ловко придвинул мне стул, похлопал по плечу:

— У вас есть пять минут.

— Нет.

Он нахмурился, попытался что-то возразить. Я вытащила кошелек, выгребла из него всё, что там было, и сунула ему это в руки:

— Пожалуйста!

Парень в белом халате посмотрел на меня, задумчиво взглянул на Данилу.

— Ладно, — решительно произнёс он и спрятал купюры в карман. — Считайте, что вам повезло: сегодня моя смена. Так что пока сидите, только пациента мне не утомляйте. Впрочем, я к вам ещё загляну, — предупредил он и ушёл.

А я нашла руку Данилы. Пальцы у него были тоненькие, сухие, горячие. Я осторожно стиснула их и ещё раз мысленно повторила то, в чем поклялась ему на той страшной дороге: «Я тебя никому не отдам. Я всё для этого сделаю».

— Значит, решила присматривать за мной? — разглядывая меня, тихо спросил он.

— Читаешь мои мысли? — Я улыбнулась сквозь слезы.

— Читаю… — Он вздохнул и напомнил: — Саш, мы ведь не родные. Меня тебе не отдадут.

— Дурачок, я тебя знаю. Ты мне как младший брат. Но мы разыграем другую карту.

Я объяснила ему, что я хочу его усыновить, но сначала нам нужно поставить его на ноги. Он внимательно выслушал.

— Саш, только сделай так, чтобы меня никогда не вернули в детдом. У меня это было уже три раза. В четвертый я не выдержу — сломаюсь, — он судорожно всхлипнул, в уголках его глаз начала набухать соленая прозрачная влага.

— Тихо, тихо, только не плачь, тебе нельзя, — испугалась я.

— Без тебя знаю, — буркнул он и беспомощно вцепился в моё запястье.

Он так и заснул, но даже во сне не перестал держать меня за руку. «Вы не сможете усыновить этого мальчика из-за разницы в возрасте», — помните эти слова Добровольской? Возможно, именно она, сама о том не зная, и подала мне идею, как обойти этот запрет. У нас с «зайцем» было тринадцать лет разницы в возрасте. Но между Данилой и Игорем разница в возрасте составляла семнадцать лет. Вот тогда-то я и подумала, что для усыновления можно попробовать использовать Игоря.

О том, что я пропустила своё собеседование на Первом канале, я вспомнила лишь под утро. Вспомнила — и не сдержала улыбки. Всё потеряло значение, потому что моё счастье уже было со мной: тихо сопело в подушку, улыбалось чему-то во сне и доверчиво держалось за мою руку.


Данилу выписали из больницы через неделю.

Скрепя сердце, я проводила его обратно в детдом и приступила к выполнению задуманного: собрала документы Данилы, справки и карту лечения, наметила медицинские центры, куда я могла бы свозить его. Как заставить Соловьева усыновить Данилу я пока что не знала, но для начала мне требовалось хотя бы снова сойтись с Игорем. Но сходиться с ним мне не пришлось: первый шаг сделал сам Игорем.

Утром, едва я появилась в «Останкино», он позвонил мне:

— Александра, привет, — в своей любимой манере, чуть свысока поздоровался Игорь. — Слушай, ты когда в детский дом собираешься?

— Сегодня хотела съездить, — удивленная таким вопросом, ответила я. — А что?

— Давай вместе туда сгоняем?

— Вместе? Ну, ладно, давай.

«Интересно, что у него на уме?» — подумала я.

— Всё, разгребусь с делами и зайду за тобой. Ты где будешь? — Игорь чем-то прошелестел в трубке.

— До двенадцати просижу в бизнес-центре, — я оглядела кипу бумаг с разработкой тем для ток-шоу.

— Договорились.

К моему удивлению, Соловьёв появился как-то подозрительно быстро. Разыскал меня в бизнес-центре, когда на часах ещё не было одиннадцати, перекинул мне мою джинсовую куртку. Пока я одевалась, нацепил на нос так шедшие к его лицу солнцезащитные очки. Свёл меня вниз, подождал, пока я заберусь в его «Гелендваген» (никогда не любила этот квадратный дом на колёсах, но Игорю он нравился: он считал, что тачка подчеркивает его статус). Сел за руль, газанул, лихо вклинился в ряд и с ветерком довёз нас до Карамышевского проезда.

— Ты сюда ездишь? — Соловьёв выпрыгнул из машины и посмотрел на школьный двор, полный детей, у которых была перемена.

— Ну да. — Я захлопнула за собой дверцу. Игорь выкинул вперед руку с брелоком, квакнул кнопкой сигнализации:

— Ясно, — и с интересом покосился на шушукающихся на крыльце старшеклассниц. — Ну, веди.

Мы прошли чуть больше половины пути, когда из шеренги сверстниц выпрыгнула рыжеволосая девочка лет семнадцати:

— Игорь Борисович, а вы правда из «Останкино»? — Игорь заулыбался, кивнул. — Ой, а мы вас по телевизору видели. Можно с вами сфотографироваться? — покраснев, выпалила она.

— А, пожалуй, можно. — Игорь потянул с лица очки, не спеша убрал их в нагрудный карман своей бледно-розовой рубашки «поло» и вопросительно поглядел на меня: — Александра, ты как? К нам присоединишься?

— Что вы, Игорь Борисович, зачем такой кадр портить? — Стараясь не рассмеяться, я прикусила губу. — Давайте я лучше фотографом поработаю… Соловьёв, только я тебя очень прошу, не увлекайся, — предупредила Игоря я, пока девочки, споря, выбирали для съемки мобильный по принципу «чей телефон лучше». — Нас Данила ждет.

— Понял, — сказал Игорь, но, тем не менее, попозировал с каждой из школьниц. В итоге, представление затянулось на десять минут.

— Игорь Борисович, а можно вас поцеловать? — в заключении кокетливо спросила рыженькая.

— Обязательно, — Игорь уже пристроился подставить ей щеку, но тут на крыльцо, как на грех, выкатилась Добровольская. Впрочем, Соловьёв и здесь не терялся: убрал с лица сладкую улыбку, нацепил другую, более подходящую к случаю, и подсуетился: поцеловал Добровольской ручку.

— Решили приехать к нам? — проворковала Марина Алексеевна, благосклонно глядя на склоненную к ее руке темноволосую макушку Игоря.

— Да вот, Александра уговорила, — просвистел в ответ Соловьёв.

«Чего, чего?» Я насмешливо вскинула бровь. Игорь сделал вид, что он этого не заметил.

— Ну что ж, милости прошу, — Добровольская приглашающе махнула рукой и направилась к школе. Игорь за её спиной заговорщицки подмигнул мне, обежал Добровольскую и предупредительно распахнул перед ней дверь.