— Привет, мам, не отвлекаю? — Я сунула в рот сигарету.

— Да нет, не очень, — задумчиво произнесла мама. — Я к выставке готовлюсь.

— Здорово. А папа где? — Я чиркнула колесиком «Крикета».

— А папа твой в магазин пошел: у нас хлеб закончился. Хочешь перезвонить, когда он придёт?

Вообще-то с папой я разговаривала вчера.

— Вообще-то я хотела поговорить с тобой, — призналась я.

— Да? Ну давай поговорим… Нет, подожди-ка… — Судя по шороху в трубке, мама отложила в сторону кисть и вытерла тряпкой руки. — Ну-с, я тебя слушаю. Как телевидение? Игорь как? — вежливо поинтересовалась мама.

— Нормально... мама, я хочу взять опекунство над мальчиком из детского дома! — бухнула в трубку я.

Возникла пауза. Неприятная.

— Ма-ам? — позвала я.

— Так, теперь сначала и по порядку, — суховато отозвалась мама Ира. Тон у неё уже не был приветливым, но я выложила ей всё. На это «всё» ушло ровно двадцать минут. Оказывается, ровно в такой промежуток времени можно уложить рассказ о ребёнке, секреты другой семьи, твою и чужую боль. Выслушав меня, мама помедлила. Потом осторожно спросила:

— Скажи, ты уже что-то обещала этому мальчику?

— Нет. Вернее, пока нет. — Моё сердце упало и покатилось вниз: я поняла, мама Данилу не примет. — Мам, ты не знаешь его, — я пристроила сигарету в пепельницу, — он очень хороший, он рисует, он…

— Тебе нужен совет? — У мамы был очень спокойный тон, но голос звучал непреклонно.

— Да. Нет. Не знаю, — я зашагала по комнате, пытаясь понять, как убедить маму в своей правоте.

— В таком случае, прежде, чем разговаривать с ребенком относительно опекунства или что ты там придумала, взвесь всё ещё раз. Потому что я не считаю верным… вернее, мне бы не хотелось, чтобы ты это сделала, Саша.

«Приговор окончательный и обжалованию не подлежит», — стукнуло, как молотком судьи, в моей голове.

— Почему? — тем не менее, поинтересовалась я.

— Саша… — очень мягко позвала меня мама.

— М?

— Саша, ты прекрасно знаешь, что я, по возможности, предпочитаю быть на твоей стороне. А ты у нас своевольная и всегда поступала по-своему. Не захотела остаться с нами, уехала к бабушке — и я была на твоей стороне, потому что понимала: с нами ты жить не хочешь. Тем не менее, это я настояла на том, чтобы ты получила эстонский паспорт, что давало и даёт тебе право в любой момент вернуться к нам с папой. Но ты выбрала московский журфак, а когда умерла бабушка и ты решила остаться в Москве, я оформила на тебя квартиру, хотя тебе было всего двадцать четыре. Но ты к тому времени уже работала, практически сама себя содержала, и, откровенно говоря, совершенно не нуждалась в том, чтобы мы с отцом указывали тебе, как жить, где работать и с кем встречаться. Именно поэтому ты всегда была с нами откровенна и ещё со школы привозила к нам в Отепя всех своих молодых людей, включая и твоё последнее увлечение — Игоря. Кстати, напоминаю, что я была очень рада с ним познакомиться.

— Да безусловно! Он с тобой тоже. — Я ещё помнила, как Игорь в Отепя делал всё, чтобы очаровать её.

— Ага, безусловно, — отрезала мама. — И хотя я не могу сказать, что твой Игорь мне очень понравился, самым главным для меня было то, чтобы он нравился тебе. И кстати, справедливости ради, хочу заметить, что несмотря на очевидные минусы, у Игоря есть и плюсы.

— Да? Это какие же? — Я покосилась на тлеющий в пепельнице сигаретный «бычок» и раздавила его.

— Ну, во-первых, он тебя старше. Во-вторых, он, в отличие от тебя, крепко стоит на ногах. И, в-третьих, он привязан к тебе, причем больше, чем тебе это кажется. И просто так он тебя никому не отдаст и никогда не отпустит. — Поскольку я на это ничего не ответила, мама послушала тишину и вздохнула: — Ладно, в конце концов, это ваши с ним отношения, и ты не по поводу Игоря мне звонишь… так что возвращаемся к этому мальчику. Кстати, прости, я забыла, как его имя?

Я заскрежетала зубами:

— Данила.

— Ах да … Так вот, я, — мама снова помедлила, — я, в общем, догадываюсь, почему ты решилась на этот шаг: у Данилы непростая судьба. Но я не понимаю, почему ты не можешь просто так приезжать к нему, навещать его? К чему все эти сложности с опекунством? Да, ты к нему привыкла. Быть может, он тоже успел привязаться к тебе, но то, что ты хочешь сделать, раз и навсегда изменит твою жизнь — именно твою, Саша. Так что я тебе очень советую: не торопись и прежде, чем давать мальчику надежду или вообще, обсуждать эту тему с отцом, обдумай всё ещё раз. Если хочешь, можешь даже обсудить это с Игорем.

— Мама, я уже всё обдумала, — устало сказала я.

— Нет, ты не обдумала: ты просто пошла на поводу у своего сердца.

Расстроенная мама попрощалась и первой повесила трубку. Я не стала перезванивать ей: всё, что хотела, она мне сказала и больше обсуждать было нечего.


Утром в «Останкино» я впервые за много дней откликнулась на приглашение Игоря съездить с ним в центр куда-нибудь пообедать, а после, садясь с ним в машину, впервые задала себе вопрос: а может, моя мама права? И может быть, Добровольская, которая не доверяла мне, тоже была права? Она, с её опытом, не могла не знать, какие меня ждут сложности. В довершении ко всему, тем же вечером мне позвонили из отдела кадров «Останкино».

— Здравствуйте, Саша, — многозначительно произнёс администратор Сережа, которого я в своё время таскала к Марусе. — Скажите, пожалуйста, а вы не могли бы завтра подойти в АСК-1? С вами хочет пообщаться руководитель отдела информационных программ Первого канала.

— Первого? — не поверила своим ушам я. — Конечно, приду!

Ещё бы я не пришла: от собеседования на Первом в «Останкино» никакой журналист не откажется. Это — самое престижное место работы, самая высшая точка твоего карьерного взлета, о которой в телецентре грезили все нормальные люди, а на нашем коммерческом канале — все поголовно.

— Ну, — рассмеялся Серёжа, которого позабавила моя реакция, — откровенно говоря, на Первом тоже были слегка удивлены, когда увидели ваше резюме: у них почему-то упорно ходили слухи, что вас от Игоря Соловьёва переманить невозможно. А тут такая удача: и у них начался отбор новых лиц для осенней сетки программ, и вы, можно сказать, сами идёте к ним в руки.

— Да уж, удача, — жизнерадостно согласилась я. — На какое время назначено собеседование?

Перехватила трубку плечом, поискала глазами обрывок бумаги и ручку, чтобы всё записать и ничего не забыть.

— Завтра, в семь вечера.

Завтра в семь вечера я должна была быть у Данилы — я ему обещала.

— А перенести нельзя? — упавшим голосом спросила я.

— Не желательно, — моментально посуровел Серёжа. — Вы же понимаете, что это Первый? У них конкурс, желающих — масса, да и вообще…

«И вообще, кто ты такая, чтобы люди с Первого за тобой бегали?» — мысленно закончила фразу я.

— Хорошо, я там буду.

Сергей с облегчением продиктовал мне номер кабинета, дважды, чуть ли не по слогам повторил имя-отчество руководителя информационных программ Первого и отключился. Послушав короткие гудки в трубке, я медленно нажала отбой.

«Нужно предупредить Данилу, что я не приеду».

Но я не смогла.

«Сделаю это завтра».


Моя бабушка (мамина мама) очень любила повторять одну фразу: страшно быть человеком с совестью, но ещё страшнее то, что совесть начинает мучить тебя не сразу. Она подкрадывается к тебе незаметно, как вор, потихоньку забирается к тебе в душу, начинает постепенно глодать её изнутри, выжигая в тебе всё живое. И в конце концов, она не оставит тебе ничего, кроме чувства вины.

Именно так прошла моя ночь. «Ничего страшного, приеду к «зайцу», когда всё утрясется», — утешала себя я, но утром всё валилось из рук. Я с трудом соскребла себя с постели. Отдернула шторы, сварила кофе, но кофе мне в глотку не лез. Еле-еле заставила себя выбрать подходящий для собеседования костюм, налепила на лицо макияж, захлопнула дверь и вышла из подъезда на улицу. Во дворе было тихо, как в склепе. Я посмотрела на небо, набухшее серым дождем. Спускаясь вниз по ступеням, прокатилась ладонью по холодному поручню лестницы. Город был укатан молчанием. «Презумпция слепой невиновности спящего[10]...» Втянув голову в плечи, я села в машину и поехала в телецентр. Но даже там я не знала, куда себя деть. Слоняясь по кабинетам, зашла к Марго, но там зачем-то сцепилась с Лидой. В итоге, прихватив с собой Димку, пошла в «Джонку» на кофе, но, сев за стол, тупо уставилась в чашку.

— Ты сегодня, как неживая, — небрежно заметил Димка, но его глаза настойчиво блуждали по моему лицу: — Что-то не так?

— Что? — не сразу поняла я. — А, нет, всё так.

— Да? Ну, как скажешь. — Димка пожал плечами и тут же сменил тему: принялся рассказывать мне веселые сплетни из жизни телецентра. Я кивала, делала вид, что слушаю и смеюсь, но при этом постоянно ловила себя на том, что кошусь на часы: время неумолимо приближалось к семи. Я должна была позвонить Даниле.

— Дим, — наконец устав есть себя, я решительно отодвинула чашку, — ты прости меня, но я отойду на минутку.

— Секретный звонок? Валяй, — Димка обнажил ровные зубы в улыбке. Я поднялась, обогнула стол, вышла из кафетерия. Покрутив головой, нашла рядом с лестницей подходящий тихий уголок и, покусав губы, набрала Добровольской.

— Марина Алексеевна, добрый вечер, — изобразив бодрый голос, затараторила в трубку. — Я звоню вам, чтобы предупредить: сегодня я не приеду. Вы, пожалуйста, передайте Даниле, что у меня дела, но я ему ещё наберу, и...