— Вы.

«Что?» Я замираю.

Отмерев, разворачиваюсь к Сечину. Он стоит напротив меня. На высоких каблуках я почти с него ростом. Рассматривая его спокойные глаза, я силюсь понять: он что, решил меня склеить?

— Мне понравилось, как вы работали перед камерой, — невозмутимо, как втолковывают ребёнку, что дважды два — четыре, поясняет мне он.

— Ах, это, — смущённо смеюсь. — Спасибо, это приятно.

— И если б не вы, — тем же ровным голосом продолжает Сечин, — то эту передачу вполне можно было бы отправить в трэш. Но у вас, по всей видимости, есть редкий дар журналиста даже глупости обращать в золото.

— И вы, видимо, поэтому решили мне ток-шоу сорвать? — с легкой иронией интересуюсь я.

— А что, там было что срывать? — моментально парирует Сечин.

«Так, похоже, он не клеит меня: он меня провоцирует».

Смотрю в невозмутимые и насмешливые глаза, и тут мне в голову приходит одна чудесная мысль. Кажется, я теперь знаю, как подобраться поближе к нему и сделать так, чтобы он согласился взять Даньку на консультацию. Покатав эту идею в голове так и сяк, быстро составляю в уме нехитрый план действий. Для начала отказываюсь от поездки с Сечиным в грузовом лифте и подвожу его к более опрятной лестнице, ведущей на этаж, где находится некое подобие ресторанного дворика. Пока самоуверенный врач в очередной раз воспитанно придерживает для меня дверь, я просачиваюсь мимо него в узкий проём и как бы мимоходом спрашиваю:

— Арсен Павлович, скажите, а какой, на ваш взгляд, должна быть авторская программа о телемедицине?

— Что значит «авторская»?

Я спускаюсь на первую, ведущую вниз, ступень крутой лестницы.

— Ну, смотрите, — начинаю неторопливо втолковывать ему я, — «авторская» означает, что журналист — например, я — выбирает какую-нибудь интересную тему, получает одобрение руководства, самостоятельно строит сюжет, подбирает подходящих героев и… — ещё один шаг вниз, — снимает передачу так, чтобы она была интересной зрителям и не вызывала бы отторжения у специалистов. У меня как раз закончился первый авторский проект, и я хочу выпустить вторую передачу. И эту новую передачу я бы хотела сделать о телемедицине, построив сюжет на том, что вы попытались донести до людей там, в студии. Только я бы изложила это более развёрнуто и обязательно сделала бы акцент на том, что в действительности представляет собой эта услуга. — Развернувшись на узкой лестничной площадке, рассказываю Сечину всё то, что безуспешно пыталась вбить в голову Лиде.

— Да? А, знаете, это неплохая мысль. — Сечин окидывает меня задумчивым взглядом и чуть снисходительно улыбается: — К тому же, у вас, с вашей настойчивостью, это должно получиться.

Скажите, вы знаете, что чувствует семнадцатилетняя школьница, которую хвалит её школьный учитель, на протяжении последних трех лет остававшийся её первой любовью? Не отвечайте, я вам скажу: невероятную гордость («Он меня понял!», «Он меня оценил!») и желание вцепиться ему в руку зубами («Я же женщина, ну посмотри на меня! Посмотри…»). Вот это ровно то, что сейчас чувствую я. За двумя исключениями: мне давно не семнадцать лет. И Сечин мне — не учитель.


— Здорово! — моментально выстреливаю я. — Но есть один нюанс: мне потребуется помощь специалиста. Как, Арсен Павлович, поможете мне с передачей?

«Ну давай, попробуй сейчас однозначно сказать: «Нет». Но ты не будешь — ты не такой. Я уже поняла, что ты не любишь терять лицо ни при каких обстоятельствах». Мысленно поставив себе «пять» за расставленную западню, я с улыбкой гляжу на Сечина, ошеломлённого моим натиском и, главное, внезапностью моей выходки. Впрочем, в себя он приходит быстро. По-моему, даже быстрее меня. Я бы даже сказала, что он и вовсе не дёргался, если бы не заметила, как подпрыгнула дублёнка на его плече, когда он машинально сжал пальцы в кулак.

— Саша, а сколько по времени снимается подобная передача? — разглядывая меня, осторожно интересуется Сечин.

«Хочешь мягко дать задний ход, сославшись на то, что у тебя загруженный график?»

— А жёстких сроков у меня нет, — продолжаю радовать Сечина я. — Могу снимать хоть полгода.

— Полгода? — удивляется он. — Но ведь тогда эта передача будет дорого стоить.

— Ничего страшного, у меня хорошие отношения с руководством, оно потерпит, — жизнерадостно обещаю я и мысленно передаю привет Игорю. Сечин глядит на меня так, словно я НЛО, залетевшее в его «Бакулевский».

— Ну, соглашайтесь, Арсен Павлович, вы же хотите, чтобы «дорогая» передача получилась интересной и познавательной? — добиваю я Сечина, с удовольствием ощущая его моральные корчи.

— Саша, у меня график плотный, — в конце концов признается он.

— Ничего, я под вас подстроюсь.

— Я смогу выделять вам максимум по полчаса в день, — предупреждает Сечин.

— Так и быть, — улыбаюсь я.

— Вы всё-таки хотите дать мне второй шанс? — Он тоже улыбается, но смотрит как-то странно и даже загадочно.

«Второй шанс? Что он имеет в виду?»

— Вы насчёт сорванного вами ток-шоу?

— Нет… Не важно, забудьте. Саша, у меня характер жуткий, — он уже фыркает.

— Уговорили, — киваю в ответ, и Сечин смеётся:

— Ладно. Вы меня — тоже.


Очень довольная тем, как я провернула первый этап задуманного, сбегаю на несколько ступенек вниз и поворачиваюсь к Сечину:

— А мы, кстати, уже пришли. Кофе ждёт вас за этой дверью.

Не сводя с меня этого странного и задумчивого взгляда, Сечин медленно спускается вниз и, остановившись рядом со мной, толкает дверь для меня. Собираюсь юркнуть в проём, когда слышу:

— А вы молодец, Саша.

И это уже совсем другой голос: низкий, уверенный — и пробирающий меня до костей. Вскидываю голову, заглядываю в его зрачки — и забываю, как дышать. Зато с оглушительной ясностью понимаю, что имела в виду Марго, когда сказала, что Сечин при желании может трахнуть глазами. Ощущение находящейся в сантиметре от моей кожи его руки, ненавязчивый аромат парфюма, живое, тёплое, сильное тело рядом — всё расплывается в пятна и распадается на куски, потому что остаются только его глаза: острые, жёсткие. Знающие.

«Господи, — всполошенным воробьём мечется в моей голове, — такое ощущение, что с меня одежда спадает». Сглотнув, инстинктивно отступаю на шаг. Почему-то очень хочется прикрыться руками. За неимением лучшего покрепче вцепляюсь в своё портмоне, а лицо Сечина снова неуловимо меняется. В его проницательных зеленоватых глазах появляется насмешка, окатившая меня ледяной водой, уголок рта изгибается в улыбке, точно Сечин только что подшутил надо мной, сыграв со мной в соблазнителя.

— Саша, я кофе не пью, — дружелюбным голосом произносит он, а у меня мурашки по коже бегают. — Там, в вашем заведении, чай есть? — Я киваю и, кажется, начинаю приходить в себя. — Кстати, — невинный взмах длинных ресниц и короткий взгляд на часы, — у нас осталось всего пятнадцать минут.

Сечин убирает ладонь от косяка и придерживает для меня дверь. Я молча просачиваюсь мимо него в коридор.

Кто-нибудь, скажите мне, как он это делает?


***


Надо сказать, что в телецентре достаточно много мест, где можно перекусить. Расположены они преимущественно в зданиях АСК-1 (большое) и АСК-3 (малое). Правда, ветераны «Останкино» до сих пор с ностальгией вспоминают подземный ресторан телецентра, где, по слухам, была барная стойка длиной аж в сто метров, а пирожные пекли настолько шикарными, что телевизионщики набивали ими огромные жестяные бобины из-под плёнки и приносили эти пирожные домой, чтобы угостить невиданной выпечкой родных и близких. Говорят, что этот ресторан в ближайшем будущем собираются восстановить, но пока все планы ограничиваются лишь разговорами, так что самым пафосным и дорогим в телецентре остаётся ресторан на одиннадцатом этаже, куда ходят преимущественно большие боссы, а самым дешевым — кафетерий в АСК-3, торгующий пиццей и незамысловатыми сосисками в тесте. К слову, эта забегаловка заслужила в народе меткое прозвище «задний проход» из-за своего расположения (кафетерий находится в холле у служебного входа на противоположной от главной, «лицевой» стороны телецентра).

Но самым демократичным и самым популярным в «Останкино» все-таки считается «Джонка» — некое подобие типичного ресторанного дворика, где обедают практически все. «Джонка» объединяет в себе несколько столовых, закусочных и кафе самообслуживания. Именно здесь и находится крошечный бар «Стандарт» — конечная цель нашего с Сечиным путешествия. Бар немного походит на скандинавские кафе (широкие светлые окна, гладкие бежевые стены и коричневые деревянные столики) и выживает в конкурентной среде «Джонки» благодаря двум вещам: во-первых, из-за отсутствия суши в нём никогда не бывает наплыва людей, поэтому здесь можно поговорить спокойно. И, во-вторых, здесь работает официанткой бойкая хохлушка Маруся, которая, по словам иногда поразительно вредного Димки, «ухитряется соответствовать всем вкусам останкинского руководства».

Дойдя с Сечиным до бара, я заглядываю в помещение через стеклянную дверь. Убедившись, что в заведении никого нет (если не считать Маруси, устроившейся за стойкой с книжкой, и двух неизвестных мне молодых людей, которые сидят за расположенным прямо у входа столом, пьют «минералку» и о чем-то мирно беседуют), не дожидаясь помощи Сечина толкаю стеклянную дверь и, пока врач ловко перехватывает её, здороваюсь:

— Маруся, привет!

Получив в ответ беглые любопытные взгляды ребят и характерное Марусино: «Саня, вiтаю[7]!», направляюсь к столику, который стоит в самом дальнем углу, у окна, и не заметен из коридора. Отсеяв таким образом нежелательные визиты знакомых, которые могут увидеть меня из-за стеклянной двери и подойти, чтобы поздороваться, устраиваюсь за облюбованным мной столиком. Сечин, пройдя следом, с интересом осматривается вокруг.