— Не в этом дело, — Ритка упрямо качает головой, — дело не в тайнах, а в том, каким образом человек пытается их спрятать. У нормальных людей — например, таких, как ты или я, — шкафы с скелетами открываются, если подобрать к ним соответствующий ключик.

— Рит, если ты о моих отношениях с Игорем, то это давно не тайна. — Я принимаюсь с преувеличенным интересом разглядывать каблук туфли. — В «Останкино» только ленивый не в курсе, что я с ним сплю.

— Точно, это все знают, — кивает Ритка. — Но для всех по-прежнему остаётся загадкой не почему ты с ним спишь, а что так долго держит тебя рядом с ним? Соловьев ведь не твой уровень, это же ясно.

Пауза. Удивление, злость. Минутный гнев на слишком умную Ритку. Злоба на любопытных, мусолящих по углам мою личную жизнь. И хотя то, что я ощущаю, не самое лучшее из человеческих чувств, но все же это гораздо лучше, чем мой панический страх перед тем, что сделает Игорь, если узнает правду.

— Хорошо, будем считать, что я безумно люблю Игоря, — наконец нахожусь я. — А у Сечина что за проблема?

— А у Сечина тайна системы тетрис, — не моргнув глазом, заявляет мне Рита.

— Что, что? — приподнимаю брови я. — Это что, какой-то новый психологический термин?

— Нет, — усмехается Рита, — это не термин, это мне, Саш, в голову пришло, когда я с ним пообщалась. Такое ощущение, что с Сечиным как в той компьютерной игре: чтобы выиграть у него и его тайну раскрыть, надо сначала пройти все уровни.

— Как в китайской шкатулке, да? Чтобы секрет отыскать, надо открыть один ящик, за ним второй, третий, четвертый и так до бесконечности, пока спрятанное не найдёшь?

— Почти, но только тут посложней. На первом уровне тебе вообще предстоит понять, где находится этот шкаф со скелетом. Поймешь — перейдёшь на второй уровень, чтобы найти ключ к шкафу. Оттуда доберешься до третьего уровня, где и выяснится, что это даже не шкаф, а бронебойный сейф, в которой спрятан сам Сечин. И он так надежно там сам себя запер, что — я клянусь тебе! — я даже скрежет слышала, когда пыталась отмычку к нему подобрать. Ты, когда интервью Сечина слушала, случайно ничего не заметила?

«Я? Заметила. Я заметила, что этот очень неглупый врач пытался аккуратно поставить тебя на место, хотя при желании мог заткнуть тебя очень грубо и быстро».

Но Ритку мне жалко, а Сечин мне абсолютно никто, так что я осторожно спрашиваю:

— Рит, а тебе не кажется, что тот диагноз, который ты пытаешься ему навязать, как-то плохо сочетается с его профессией? Он же врач, хирург. Он в социальной сфере работает. А там социопатов не держат в принципе.

— Вот и я, Саш, сижу и думаю: а как это в нем сочетается? — Ритка склоняет голову к плечу. — Ну, сама посуди: ты и я — мы, при всех своих комплексах, люди довольно открытые. А Сечин за полчаса интервью ухитрился не ответить мне прямо ни на один вопрос. Спросила о дне рождения — он сослался на паспорт. Спросила его о родителях — он от них чуть ли не открестился. Ему что, вообще нечем гордиться? Саш, так не бывает. Просто так не бывает — и всё.

«А ведь в рассуждениях Ритки что-то есть», — думаю я и, невольно заинтересовавшись, задаю новый вопрос:

— Ну хорошо, предположим. А ходячий секс тут причём?

— А от него сексуальным опытом бьёт, как от оголённого провода током, — деловито заявляет Ритка и отчаянно скребет локоть.

— Как от Игоря, что ли? — усмехаюсь я.

— Ага, как от Игоря, — иронично кивает Рита и, бросив чесать локоть, вытягивает из пакетика последнего мишку. Глядит на него. — Игорь твой — ты уж прости меня — когда на женщин смотрит, он их глазами лапает. Ну или облизывает взглядом, как конфету. А Сечин при желании может трахнуть тебя глазами, да так, что встанешь на задние лапки и попросишь ещё. Разницу улавливаешь?

Выдав это, Ритка закидывает мишку в рот и жует, пока я пытаюсь переварить сказанное.

— У тебя фотка Сечина есть? — прихожу в себя я.

— Честно? Хотела его щелкнуть. Но он как чувствовал — не давался. То глаза прикроет, то наоборот глаз с меня не сводит. Но я в отместку организовала ему место в студии на подиуме, ровно посередине между Репиным и Бастрыкиным, так что он у меня теперь на все телеэкраны страны попадёт, — мстительно обещает Ритка.

— Спасибо, — на полном серьёзе благодарю я, потому что это место в кадре действительно самое выигрышное.

— Саш, ты всё-таки с ним поосторожней, — грустно советует Рита. — А то я, когда увидела его, то от радости чуть не взвизгнула, а он в итоге меня чуть ли ни полчаса лицом по столу возил.

— А зачем ты его к Алику отвела? — напоминаю я.

— Что? А ну да, было. — Ритка смущенно морщит нос, — хотя я, правда, рассчитывала, что он под таким стрессом сломается и чего только о себе не наговорит.

— Вот он тебе и наговорил, — заключаю я, и Ритка обидчиво пожимает губы. — Ой, да ладно тебе, перестань, — дружелюбно тяну её за короткий рукав черной футболки. — Лучше скажи, — начинаю смеяться я, — Сечин Алика как воспринял?

— Как? А никак, — Рита пожимает плечами. — Вёл себя так, словно ему всё сообщество ЛГБТ каждый день глаза хором красит.

— Значит, непрошибаемый?

— Непрошибаемый, значит, — вздыхает Ритка и принимается теребить свою синюю чёлку, а до меня вдруг доходит...

— Рит, а ведь он тебе правда понравился, — очень тихо говорю я.

— Что? — Рита поднимает на меня вспыхнувшие глаза. Сообразив, что я поймала её, хмыкает, но огрызается: — Смотри, как бы он тебе не понравился!

— Спасибо, у меня уже Игорь есть, — кланяюсь я.

— Это, Саш, к счастью, — серьезно говорит Ритка и, смяв хрустящий пустой пакет, отправляет его в мусорное ведро под стол, на котором сижу я.

— Ещё раз спасибо, — изображаю поклон до земли.

— Ты, Саш, зря смеёшься. — Ритка переводит задумчивый взгляд за окно, рассматривает мокрый снег, хлопьями оседающий на откосе. — Игорь твой, несмотря ни на что, всё равно при тебе будет, потому что ни он, ни ты не умеете оставаться исключительно в позиции превосходства. А вот Сечин умеет. И он как бы ничей, понимаешь? — Словно что-то вспомнив, Ритка разворачивается ко мне и окидывает меня оценивающим взглядом. — Слушай, — тянет она, — а я только сейчас поняла: у тебя-то как раз есть все шансы заинтересовать его.

— Это что ещё за фантазии? — хмурюсь я.

— Нет, это не фантазии, — возбуждённая своим открытием Ритка не замечает моей реакции и усаживается ровней. — Там, в гримёрке у Алика, Сечин всё засматривался на один плакат. Тот, что с блондинкой, помнишь?

— Не помню, — немедленно открещиваюсь от плаката с обнаженной девицей.

— Нет, помнишь, — злорадно говорит Ритка. — Игорь твой, когда увидел ее, всем тогда рассказал, что ты на неё очень похожа. Вот рядом с этим плакатом Сечин и крутился минут пять, пока бегал от меня.

«Так, всё, приплыли», — думаю я и начинаю злиться.

— Рита, — довольно сурово прерываю её романтичные изыскания я, но тут дверь распахивается, и в комнату влетает разъяренная Лида, за которой следует не менее разозленный режиссёр канала.

— Лидия Викторовна, мы не договорили! — возмущается режиссёр и, спохватившись, кивает нам с Риткой: — Здрасьте.

— Здравствуйте, добрый день, — отвечаем мы вразнобой.

— Нет, не добрый! — взвизгивает Лида и поворачивается к режиссёру: — Так, нечего за мной бегать.

Режиссёр идёт красными пятнами:

— Лидия Викторовна!

— Я вам всё сказала! И я вам в последний раз повторяю, что я больше не буду снимать передачу ни в этой студии, ни с этими декорациями.

— Ну нет у меня для вас другой студии, ну нет. — Главный режиссер чуть на стенку не лезет.

— Мм, я на следующей планерке генеральному так и скажу, — мстительно обещает Лида.

— Но… — взывает к её совести режиссер.

— Всё, — махнув на него рукой, Лида глядит на меня: — Так, Аасмяэ, готова?

Я медленно поднимаюсь со стола. Лида, пожевав губами, быстро обегает меня и поправляет мне волосы, сколотые в низкий узел на шее. Нечаянно смазав грим, морщится:

— Где гримёрша?

Ритка (она сидит за спиной Лиды) выразительно глядит на меня, после чего красноречиво закатывает глаза, поднимается с кресла и неторопливым, прогулочным шагом направляется в смежную комнату, откуда и возвращается вместе с девушкой, которая меня красила.

— Грим у ведущей подправь, — командует Лида.

Девушка, очертя голову, стремглав несется за чемоданчиком. В комнату заглядывает Таня.

— Двадцать минут до эфира! — кричит Таня и делает страшные глаза.

— Двадцать минут до эфира, — повторяет металлический голос в динамиках. Из распахнутых дверей, которые Таня забывает закрыть, до меня доносятся топот и нестройный гул голосов, постепенно заполняющих студию. Моё сердце ёкает, пульс привычно пускается вскачь, во рту пересыхает, а кончики пальцев становятся совсем ледяными. Говорят, то же чувствует перед премьерой любой актёр, но я никогда не была в шкуре актрисы. Таня, чудом ухитрившись не налететь на главного режиссера, подбегает ко мне с наушником и миниатюрным приёмником в руках. Режиссёр исчезает в дверях, успев кинуть на меня любопытный взгляд, когда Лида по-свойски расстёгивает на мне пиджак, чтобы закрепить приёмник к поясу моих брюк. Тут все вокруг меня принимаются кричать, суетиться и бегать. Я закрываю глаза, чтобы мысленно отгородиться от них, и начинаю медленно считать до десяти, одновременно представляя себе то, что делается сейчас в студии.

За годы работы в «Останкино», я видела это десятки раз, и это всегда начинается одинаково. Примерно за два часа до записи передачи в холле при студии собирается массовка, пятьдесят процентов которой составляют старожилы «Останкино». «Наша мафия», — любовно называет их Игорь. На самом деле, основное отличие старожил от других членов массовки состоит в том, что первые всегда оказываются в зрительном зале на самых выигрышных местах — либо на первых трех рядах, где можно попасть в камеру, либо на галёрке, где в глаза не будет бить ослепительный свет и вся студия как на ладони. (К слову, с верхних рядов не только виден весь съёмочный процесс, но и прекрасно слышно, как под лестницей матерятся охранники.)