Вероятно, именно поэтому она одета в рубашку с длинным рукавом. Это не позволяет каждому увидеть то, что находится под ней.

И, конечно же, эта мысль снова возвращает меня к ее грудям. Они тоже покрыты шрамами? Как много ее тела в действительности повреждено?

Я начинаю мысленно раздевать ее, но совсем не в сексуальном плане. Мне просто любопытно. На самом деле любопытно, потому что я не могу перестать пялиться на нее, и это совсем не похоже на меня. Моя мама воспитала меня бόльшей тактичности, но она не предупреждала, что в жизни встречаются такие девушки, как Фэллон, которые подвергают испытанию все манеры едва ли не самим фактом своего существования.

Проходит целая минута, может две. Я съедаю почти всю картошку фри, наблюдая за тем, как Фэллон смотрит на меня. Она не выглядит раздраженной, или испуганной. Сейчас она даже не делает попыток спрятать от меня шрамы, которые так отчаянно скрывает от всех остальных.

Ее глаза медленно опускаются вниз до тех пор, пока не останавливаются на моей рубашке. Некоторое время изучает ее, а затем переводит взгляд на мои руки, плечи и лицо. Она останавливается, добравшись до моих волос.

– Куда ты так торопился этим утром?

От этого крайне чудного вопроса я замираю, так и не дожевав до конца. Я думал первый вопрос, который она задаст, будет о том, почему я взял на себя смелость вмешиваться в ее личную жизнь. У меня уходит несколько секунд на то, чтобы проглотить еду, запить, вытереть рот, и откинуться на спинку сиденья.

– Что ты имеешь в виду?

Фэллон указывает на мои волосы.

– У тебя на голове полный беспорядок. – Потом указывает на мою рубашку. – И на тебе вчерашняя рубашка. – Далее ее взгляд перемещается на мои пальцы. – Но ногти чистые.

Откуда она может знать, что на мне вчерашняя же рубашка?

– Итак, почему же ты в такой спешке покинул место, где проснулся утром? – спрашивает она.

Я смотрю вниз на свою рубашку, а потом на свои ногти. Каким образом, черт возьми, она узнала, что сегодня утром я собирался в спешке?

– У людей, которые не следят за собой, не бывает таких ухоженных рук как у тебя, – продолжает она. – Этому противоречит горчичное пятно на твоей рубашке.

Я снова оглядываю свою рубашку с горчичным пятном, которое до сих пор не замечал.

– На твоем бутерброде майонез. А горчицу вряд ли добавляют в завтрак, тем более ты с такой жадностью вдыхаешь запах своей еды, словно не ел ничего со вчерашнего вечера. Следовательно, это пятно, вероятнее всего, осталось на твоей рубашке от вчерашнего ужина. И очевидно, что ты не смотрел на себя в зеркало сегодня, иначе ты бы не вышел из дома с таким бардаком на голове. Ты что, принял вчера душ и лег спать, так и не высушив голову?

Она дотрагивается своих длинных волос, и пропускает их сквозь пальцы. – Потому что такие густые волосы, как у тебя, загибаются, если уснуть с мокрой головой. И их невозможно выпрямить, не намочив снова. – Фэллон поддается вперед, и с любопытством рассматривает меня.

– И как, черт возьми, можно так сильно помять волосы спереди? Ты на животе что ли спишь?

Кто она? Сыщик?

– Я… – в недоумении смотрю на нее. – Да. Я сплю на животе. И я опаздывал на занятия.

Она кивает так, словно каким-то образом уже знала это.

Появляется официант со свежей порцией еды, и наполняет ее стакан водой. Парень смотрит так, словно хочет что-то сказать Фэллон, но она не обращает на него внимания. Она бормочет ему спасибо, но продолжает смотреть только на меня.

Официант вроде собирается уходить, но останавливается и поворачивается к Фэллон. Заламывает свои руки, очевидно нервничая перед тем, как задать вопрос.

– Значит…мм-м. Донован О’Нил? Он ваш отец?

Фэллон смотрит вверх на официанта со скукой на лице.

– Да, – равнодушно отвечает она.

Услышав ее ответ, официант расслабляется и улыбается.

– Вау, - отвечает он, качая головой от восхищения. – Разве это не круто? Когда твой отец сам Макс Эпкотт?

Фэллон даже не улыбается в ответ. Ничего на ее лице не выражает то, что она слышала этот вопрос уже миллион раз. Я жду ее саркастического ответа, потому что учитывая, как она реагировала на глупые комментарии своего отца, у бедного официанта нет никаких шансов остаться невредимым.

И когда я думаю, что Фэллон вот-вот закатит глаза, она неслышно вздыхает и улыбается.

– Это абсолютно нереально. Я самая счастливая дочь на свете.

Официант усмехается.

– Это действительно круто.

Когда он поворачивается и уходит, Фэллон снова смотрит на меня.

– На какие занятия ты опоздал?

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем она, потому что я все еще пытаюсь осмыслить ее бредовый ответ официанту. Я чуть было не спрашиваю ее об этом, но потом передумываю. Уверен, ей гораздо проще давать людям ответы, которые они надеются услышать, чем выкрикивать правду. И, наверное, она самый преданный человек, которого я когда-либо встречал, потому что не уверен, что смог бы сказать то же самое про этого мужчину, если бы он был моим отцом.

– Курс писательского мастерства.

Фэллон задумчиво улыбается и берет вилку.

– Я так и поняла, что ты не актер.

Затем она берет кусочек лосося и, не успев его проглотить, запихивает в рот еще один. Следующие несколько минут проходят в полной тишине, пока мы вдвоем доедаем. Я опустошаю свою тарелку, но Фэллон отодвигает свою в сторону, не съев даже половину.

– Ну, давай, рассказывай, – говорит она, наклоняясь вперед. – Почему ты решил, что я нуждаюсь в твоем спасении со всей этой чепухой про фиктивного парня?

Ну вот. Я расстроил ее. Так и знал, что будет именно так.

– Я не думал, что ты нуждаешься в спасении. Просто временами мне очень сложно контролировать свое негодование в присутствии абсурда.

Фэллон на это выгибает бровь.

– Ты определенно писатель, потому что кто, черт возьми, так выражается?

Я смеюсь.

– Извини. Полагаю, я пытался сказать, что могу быть неуравновешенным идиотом, и мне не следовало лезть не в свое дело.

Фэллон перекладывает салфетку с колен на тарелку, и пожимает плечом.

– Я была не против. – С улыбкой произносит она. – Это своего рода удовольствие, наблюдать за отцом, когда он так нервничает. И у меня никогда раньше не было фальшивого парня.

– А у меня никогда раньше не было настоящего парня. – Отвечаю я.

Фэллон переводит взгляд на мои волосы.

– Поверь мне, это и так понятно. Ни один гей, которого я знаю, не вышел бы из дома в таком виде.

Мне кажется, что Фэллон не имеет ничего против того, как я выгляжу, ну почти так же, как хочет это показать. Уверен, она со своей стороны уже получила изрядную долю физической дискриминации, поэтому мне трудно поверить, что Фэллон тот тип девушек, которые ставят внешнюю привлекательность на первое место в своем списке приоритетов в парне.

Однако от меня не ускользает то, что она поддразнивает меня. Если бы я не знал наверняка, подумал бы, что она флиртует со мной.

Да-а-а. Мне давным-давно следовало уйти из этого ресторана, но это один из тех немногих случаев, когда я действительно благодарен за избыток плохих решений, которые я так склонен принимать.

Официант приносит счет, но прежде чем я успеваю его оплатить, Фэллон сгребает пачку купюр, которые ее отец бросил на стол, и расплачивается ими.

– Вам нужна сдача? – спрашивает официант.

Фэллон отмахивается от него.

– Оставьте себе.

Официант убирает со стола и, когда он уходит, нас уже ничего не держит. Неизбежное окончание обеда заставляет меня почувствовать легкую нерешительность, так как я не уверен, что сказать, чтобы задержать ее здесь. Девушка переезжает в Нью-Йорк и, скорее всего, я больше никогда ее не увижу. И я не знаю, почему эта мысль так меня тревожит.

– Итак, – начинает она. – Теперь мы должны «расстаться»?

Я смеюсь, несмотря на то, что все еще пытаюсь понять, то ли ей присуще невероятно невозмутимое остроумие или же полное отсутствие индивидуальности. Существует тонкая грань между двумя этими понятиями, хотя я готов поспорить, что здесь на лицо первое. В любом случае, надеюсь, что это так.

– Мы даже не «повстречались» и одного часа, а ты уже хочешь меня «бросить»? Неужели я не очень хорош в роли парня?

Фэллон улыбается.

– Наоборот, слишком хорош. Если честно, мне даже от этого как-то не по себе. Разве это не тот момент, когда ты разрушаешь последнюю иллюзию наших «отношений» и признаешься что обрюхатил мою кузину, пока мы были в ссоре?

Я не могу удержаться и снова смеюсь. Определенно невозмутимое остроумие.

– Она залетела не от меня. Когда я с ней переспал, она была уже на 7 месяце беременности.

Мои уши заполняет заразительный смех, и я никогда не был более благодарен за свое не совсем приличное чувство юмора. Я не позволю этой девушке исчезнуть из моего поля зрения до тех пор, пока не услышу ее смеха, по крайней мере, еще три или четыре раза.

Ее смех постепенно исчезает, оставляя за собой улыбку на ее лице. Она смотрит в направлении двери.

– Тебя на самом деле зовут Бен? – Спрашивает она, и переводит взгляд обратно на меня.

Я киваю.

– О чем ты больше всего сожалеешь в жизни, Бен?

Странный вопрос, но я все же отвечу. Странность кажется абсолютно нормальной для этой девушкой, и не важен тот факт, что я никогда никому не скажу о своем самом большом сожалении.

– Не думаю, что уже пережил его, – вру я.

Фэллон задумчиво смотрит на меня.

– Значит ты порядочный человек? Никогда никого не убивал?

– Пока нет.

Фэллон пытается скрыть улыбку.