- Вот, - говорит он, запихивая через окно страницы. Они падают мне на колени, несколько соскальзывает на пол. - Если ты не даешь мне объясниться, то прочитай это. Прочти все. Пожалуйста, просто...

Я хватаю горсть страниц с колен и отбрасываю в сторону. Собираю все, что осталось у меня на коленях и пытаюсь выкинуть в окно, но Бен ловит их и запихивает обратно.

Закрываю окно, и слышу его бормотание: - Пожалуйста, не надо меня ненавидеть.

Но, боюсь уже слишком поздно.

Я прошу водителя уезжать и, когда такси оказывается на безопасном расстоянии, на другой стороне парковки, и останавливается, прежде чем выехать на дорогу, я оглядываюсь. Бен стоит перед дверью своей квартиры, обхватив голову двумя руками. Наблюдает, как я уезжаю. Я хватаю столько страниц рукописи, сколько могу достать с пола и швыряю их в окно. Прежде, чем такси отъезжает, я снова оглядываюсь, и вижу, как он в поражении падает на колени.

Мне понадобилось четыре года, чтобы полюбить его.

И всего четыре страницы, чтобы разлюбить.


Шестое Девятое ноября 

Судьба.

Слово, означающее неизбежность.

Судьба.

Слово, означающее приговор.

БЕНТОН ДЖЕЙМС КЕССЛЕР 

Фэллон

Я только что прожила самую длинную минуту в своей жизни.Сидя на диване и наблюдая, как секундная стрелка на моих часах движется черепашьими шагами, сменяя восьмое ноября девятым.

И несмотря на то что секундная стрелка обозначила полночь беззвучно, всё моё тело дернулось, будто сигнал со всех часов с каждой стены в каждом доме только что прозвенел у меня в голове.

Экран моего мобильного загорается через десять секунд после полуночи. Сообщение от Эмбер.

“Это просто дата на календаре, как и любой другой день. Я люблю тебя, и моё предложение остается в силе. Если ты хочешь, чтобы я провела этот день с тобой, просто напиши”.

Я также замечаю не прочитанное сообщение от мамы, которое пришло два часа назад.

“Завтра я принесу тебе завтрак. Открою дверь своим ключом, поэтому нет необходимости устанавливать будильник”.

Дерьмо.

Мне действительно не нужна компания с утра. Ни Эмбер, ни мамы, ни кого–то другого. Хорошо, что отец не помнит об этой годовщине. Это плюс в наших непостоянных отношениях.

Нажимаю на кнопку блокировки телефона, и обнимаю свои колени. Я сижу на диване, в пижаме, которую планирую не снимать до десятого ноября. Я не покину этот дом в течение следующих двадцати четырех часов. Ни с кем не буду общаться. Ну, кроме мамы, когда она принесет мне завтрак, а потом я возьму выходной от всего мира.

После того, что я пережила в прошлом году из-за Бена, я решила, что эта дата проклята. Отныне, независимо от моего возраста и статуса, я никогда не буду покидать свой дом девятого ноября.

Так же я решила, что это будет единственный день в году, когда я позволю себе думать о пожаре. Думать о Бене. Думать о времени, потраченном впустую. Потому что никто не стоит такого количества душевной боли. Никакие объяснения не оправдают то, что он сделал со мной.

Вот почему в прошлом году, сбежав от Бена, я поехала прямо в полицейский участок и подала иск на запрет о его приближении ко мне.

Прошел ровно год, и я ничего не слышала о нем с той ночи.

Я никому не рассказывала о том, что произошло. Ни отцу, ни Эмбер, ни маме. Не потому, что я не хочу, чтобы у него были неприятности, ведь я действительно верю, что он заслуживает того, чтобы заплатить за все, что сделал со мной.

А потому что мне стыдно.

Я доверяла этому человеку. Я любила его. Я всем сердцем верила, что связь между нами была редкой и настоящей, и что мы были одними из немногих счастливчиков, кто нашел такую любовь, как наша.

До сих пор думаю о том, что он врал на протяжении всех наших отношений. Каждый день я просыпаюсь и заставляю себя выкинуть из головы мысли о нем. Я не сдалась и продолжаю жить так, как если бы Бентона Джеймса Кесслера никогда не было в моей жизни. Иногда получается, иногда нет. Большую часть времени нет.

Я подумывала о походе к терапевту. Хотела рассказать маме о нем и его причастности к пожару. Я даже хотела поговорить с отцом о нем. Но это тяжело, ведь большую часть времени я пытаюсь притвориться, что его никогда не существовало.

Я постоянно говорю себе, что станет легче. Что я встречу кого-нибудь, кто сможет отвлечь меня от мыслей о Бене, но до сих пор не могу заставить себя доверять кому–то настолько, чтобы даже просто заигрывать.

Потерять доверие к мужчинам из–за измены, это одно дело. Но Бен соврал мне в таком масштабе, что я до сих пор не могу разобраться, что было правдой, что ложью, а что было подстроено для его книги. Я знаю точно только одно - Бен каким–то образом виноват в пожаре, который чуть не забрал мою жизнь. И мне наплевать, было это сделано преднамеренно или случайно, это не та часть, которая больше всего приводит меня в ярость.

Меня опустошают воспоминания о тех днях, когда он заставлял меня чувствовать себя красивой со шрамами, и ни разу не признался, что это он их создал. Никакие объяснения никогда не оправдают эту ложь. Так что даже смысла нет слушать их.

На самом деле, нет смысла даже позволять себе думать об этом больше, чем я уже это сделала. Мне просто нужно пойти поспать. Может быть, каким–то чудом я просплю большую часть завтрашнего дня.

Я тянусь и выключаю лампу рядом с диваном. Иду в спальню, и тут раздается стук в дверь.

Эмбер.

До вчерашнего дня ей хорошо удавалось не затрагивать сегодняшнюю дату. Несколько часов назад она притворилась, что хотела остаться у меня ночевать просто так, но я отказалась. Знаю, она просто не хочет оставлять меня одну этим вечером, но намного легче хандрить, когда рядом нет никого, кто тебя осуждает.

Я отпираю замок квартиры и открываю дверь.

Там никого нет.

По рукам побежали мурашки. Эмбер бы не стала так делать. Она не видит ничего смешного в том, чтобы так поздно разыгрывать девушку, которая живет одна.

Я сразу же захожу обратно в квартиру, готовая захлопнуть дверь, но в последнюю секунду опускаю взгляд на пол, и вижу картонную коробку. Она ни во что не обернута, но наверху лежит конверт с моим именем.

Оглядываюсь вокруг, но возле моей двери никого нет. Вижу только, как уезжает какая-то машина, и если бы было не так темно, я бы смогла узнать её.

Я снова смотрю вниз на коробку, а затем быстро хватаю её и забегаю в квартиру, заперев за собой дверь.

Она похожа на одну из подарочных коробок, которую в универмагах используют для упаковки рубашек, но содержимое гораздо тяжелее рубашки. Я ставлю коробку на кухонный стол и отрываю конверт.

Он не запечатан. Просто прикрыт, поэтому я вынимаю лист бумаги и расправляю его.


Фэллон,

Я потратил большую часть своей жизни, готовясь к написанию чего–то такого же важного, как это письмо. Но впервые я не чувствую, что в английском алфавите хватит букв, чтобы адекватно выразить словами то, что я хочу тебе сказать.

Уехав в прошлом году, ты забрала в своих руках мою душу, а сердце в зубах, и я знал, что никогда не верну их назад. Можешь оставить их себе, они мне больше не нужны.

Я пишу это письмо, не надеясь, что ты простишь меня. Ты заслуживаешь лучшего. Всегда заслуживала. Я ничего не могу сказать, чтобы быть достойным ходить с тобой по одной земле. Я ничего не могу сделать, чтобы моё сердце было достойно разделить с твоим эту любовь.

Я не прошу тебя искать меня. Я просто прошу прочесть слова на страницах в этой коробке в надежде, что они смогут позволить тебе, а может, даже и мне, пройти через все с минимальными потерями, насколько это возможно.

Ты можешь мне не верить, но всё, что я хочу для тебя – это чтобы ты была счастлива. Это всё, что я когда–либо хотел. И я сделаю все, чтобы это произошло, даже если это означает помочь тебе забыть меня.

Слова, которые ты прочитаешь, никто никогда не читал, кроме тебя, и никогда не будут прочитаны никем, кроме тебя. Это единственный экземпляр. Когда закончишь, можешь делать с ним всё, что угодно. Знаю, ты мне ничего не должна, но я не прошу тебя прочитать эту рукопись ради меня. Я хочу, чтобы ты прочитала ее ради себя. Потому что когда ты любишь кого–то, ты обязан помочь ему стать лучше, чем он может быть. И как бы это ни было больно это признавать, ты станешь лучше без меня.

Бен

Я аккуратно кладу листы на стол рядом с коробкой.

Поднимаю руку к щеке, проверяя, есть ли слезы, потому что не могу поверить, что их нет. Я была уверена, что когда снова услышу о нем, я эмоционально сломаюсь.

Но этого не произошло. Мои руки не дрожат. Сердце не болит.

Прикладываю пальцы к горлу, проверить, если ли у меня пульс. Потому что в прошлом году я потратила не так много сил, создавая эмоциональную стену настолько высокой, что даже такие слова, как те, что он написал, не смоли ее преодолеть.

Но боюсь, что это именно то, что случилось. Не то, что Бен больше никогда не разрушит эти стены, боюсь, что он вынудил меня построить их настолько прочными и высокими, что я всегда буду за ними прятаться.

Он прав только в одном. Я ничем ему не обязана.

Я иду в спальню и заползаю в постель, оставляя непрочитанной каждую страницу на кухонном столе. 

• • • 

Сейчас одиннадцать пятнадцать.

Я щурюсь, значит, светит солнце. А это значит, что сейчас одиннадцать пятнадцать утра.