— А было что-то другое, Ник? Было ещё что-то, кроме парашюта? — Тихо спрашиваю его.

Отпускает мои руки и отворачивается.

— Николас, что ещё было? Я хочу знать. Это не просто угрозы. Они пытались взорвать меня в машине! Я хочу всё знать, Ник. Говори, что было ещё, и о чём ты мне не сказал. Ты обещал, что будешь честным. Говори, — настойчиво хватаю его руку и сжимаю её пальцами.

— Я не хочу тебя пугать…

— Не хочешь пугать? А я уже напугана, Ник! Я очень напугана и желаю знать, чего мне ожидать дальше! Ты должен сказать, что происходит на самом деле! Кто тот парень? Ты знаешь кто он, да? Ты уже знаешь об этом, но не хочешь говорить мне! Если ты не скажешь, то я сейчас же выйду на улицу, и пусть меня убивают к чёртовой матери! — Кричу я. Прикрывает глаза, а затем с невыносимой болью смотрит на меня.

— Хорошо. Дай мне воды выпить, ладно? Воды только, — киваю и отпускаю его.

Наблюдаю за Николасом, и я знаю, что он тянет время. Ему сложно сейчас собраться и выложить всю правду, которая может просто прикончить меня. Но не меня одну. Я уже не одна, и теперь всё, что касается меня, очень важно. Я должна знать буквально каждый нюанс прошлого. Я обязана защитить своего ребёнка от того, кто хочет меня убить. И почему меня?

— Ты сегодня же переедешь ко мне с вещами, Мишель. Это не обсуждается. В моей квартире ты будешь в безопасности. Там охрана. Там личный лифт. Там постоянно за тобой будут приглядывать, — безапелляционно говорит Ник, отставляя бокал.

— Сначала ты расскажешь мне всё, а потом решим, — отвечаю я.

— Ты готова жертвовать своей жизнью из-за характера и упрямства? Я не готов. Если понадобится, я тебя вытащу отсюда за волосы и запру. Тебя могут убить одним выстрелом. И никто не успеет. О работе тоже можешь забыть. Ты теперь мишень для них, а я понятия не имею, кто это такие, и чего они хотят добиться. Ты не осознаёшь всей опасности…

— Так дай мне осознать, Николас. Я прошу только о том, чтобы ты выложил мне всё так, как есть. Я готова переехать к тебе хоть сейчас, но прежде расскажи. Мне страшно, Ник. Я готова это услышать, чтобы увидеть всю ситуацию такой, какой она есть. Пожалуйста, в данный момент я боюсь, — перебиваю его и указываю взглядом на диван.

— Думаешь, я не боюсь? Мне чертовски страшно, Мишель. Я не помню такого страха ни разу в жизни. Даже в тот момент, когда отец пытался изнасиловать сестру, я не ощущал такого бессилия, как сегодня. Вот причина, почему я постоянно метался. Я знал, что тебе грозит опасность, и всё же люблю тебя. Я ненавижу себя за это. Ненавижу, крошка. Это моя вина. Я не знаю, где мне искать начало. В ком? Если бы не я… — Ник замолкает и падает на диван рядом со мной.

— Николас, не кори себя. Ты не можешь отвечать за действия других людей. Я слушаю тебя. Я рядом, — придвигаюсь к нему ближе и кладу ладонь на его плечо в знак поддержки. Я понимаю, что ему трудно. Я всё это понимаю, но без чёткой картины, я сойду с ума от страха.

— Хорошо. Тогда начну с самого начала. Это будет неприятно, но мне, наверное, уже давно нужно было это сделать. Клуб, — Ник бросает на меня тяжёлый взгляд и вздыхает.

— Та ночь, когда я наказал тебя в клубе. С неё всё началось. Может быть, раньше, я точно не знаю. Но именно с того дня я начал замечать странности в случайных событиях. Когда ты ушла, я направился за тобой. Я кричал, звал тебя, когда осознал, что сделал. До меня дошли твои слова, и я побежал вниз. Но тебя уже не было. Элиза передала мне конверт, который ты для меня оставила.

— Да, твоя записка и видео, которое ты хотел передать моему отцу, чтобы отомстить мне, — шепчу я.

— В том-то и дело, крошка. Записка была не от меня. Почерк схож с моим, но не мой. Я не писал этого. Я бы никогда так не поступил с тобой или с кем-то другим. Это табу. Я не настолько был монстром. И видеозапись. Они все до единой уничтожаются после каждой удачно проведённой сессии. Буквально все. Оставлять видеозаписи запрещено, это прописано в правилах, и я давал стопроцентную гарантию, что в клубе люди защищены. Я вспомнил об этом через день и вернулся в клуб, чтобы потребовать объяснений. Я просчитал, какая смена работала в день нашей сессии, и кто мог передать эту запись. Мне сообщили, что эта смена не выходила. Один из охранников сказал, что не может дозвониться до своего напарника. Я был у него, говорил с ним, и он ничего не знает об этом. Я понял, что этот мужчина ни при чём. Он был сильно напуган и не рисковал бы так, у него семья и ребёнок, а со мной связываться смерти подобно. Оставался второй, который пропал. Он не подходил к телефону и не открывал дверь. Его бывшая жена не знала ничего, прекратила с ним общение. Мне нужны были зацепки, и я послал ребят, чтобы они взломали дверь и обыскали его съёмную квартиру. Они это сделали, — Николас замолкает и сжимает руки в замок.

— Нашли что-то? — Тихо спрашиваю я.

— Да. Труп. Этот человек повесился на турнике. Он висел там три дня. В его квартире обнаружили сумку с наличными, которые, видимо, ему заплатили за предательство. А также он собирался бежать, но не успел. Я посчитал, что его вина загрызла и страх. Но по отчётам из морга, которые получил на следующий день, было ясно — его убили. На его теле были следы борьбы и ссадины, также его ударили по голове. Его убили, чтобы он не открыл рот и не рассказал, кто его купил, — ужасаясь, прикрываю ладонью рот, слушая Ника. Боже мой, это просто чудовищно. И от этого ещё страшнее.

— Парашют. Я не просто так спрашивал тебя о том, встречалась ли ты лично с Марком для обсуждения этого. Это была не ревность, но я был рад, что ты не догадалась и именно так восприняла мои вопросы. В твоём телефоне стояла прослушка, поэтому связь была такой плохой. Эхо. У тебя вытащили телефон, когда ты находилась в клубе. Никто не увидел, слишком много алкоголя и людей. Твоя сумка валялась, и любой мог обокрасть тебя, как и вставить в твой телефон прослушивающий чип. Хотя нет, не любой. Очень умный и ловкий хакер, который вскрыл «Айфон», а затем заклеил его, словно ничего и не случилось с ним. Они слушали все твои разговоры и были в курсе точной даты и времени, когда подвернётся случай напугать меня. Если бы они хотели убить меня, то не оставили бы запасной парашют не повреждённым. Они именно нацелились на тебя, Мишель. Они нацелились на единственного человека, из-за которого я буду готов отдать всё что угодно, но только бы он жил. Это ты, — Ник делает глоток воды, а я сижу в шоке. Это так странно и пугающе, и я понятия не имела о прослушке. Я не помню, с кем говорила за всё это время. Я не помню, что именно говорила. Но единственное, что меня радует — они не знают о том, что я беременна.

— Твоя машина. Так просто сломалась. Я должен был догадаться, что не может такого быть, но из-за того, что твой отец и ты сама не проходили технический осмотр, который предписан, не посчитал это чем-то опасным. И ошибся. Твою машину увезли и вернули уже с бомбой. Я не рассчитываю сейчас на то, что найдут людей, которые это сделали. Твоя машина стояла здесь всё время, и у них был шанс спокойно подойти к ней и приклеить к низу бомбу. Они были рядом и наблюдали издалека. Я в этом уверен. И теперь, когда у них не получилось тебя убить, они будут пытаться снова и снова, — горько заключает он.

— А фотографии… теперь они не кажутся мне просто снимками, те, что мне прислали от твоего имени, чтобы разрушить дружбу между мной и Райли. Они хотели, чтобы я выгнал тебя, чтобы ты осталась одна. Ты и осталась одна, и у них была прекрасная возможность тебя убить. Но я понимаю, что они хотят сделать это на моих глазах или чтобы я знал об этом и никак не мог помочь тебе. Они за что-то мстят мне, а за что я не понимаю, — тяжело вздыхая, Ник поворачивает ко мне голову.

— Почему нужно убить именно меня? — Шепчу я.

— Я не знаю, Мишель. Я столько вариантов уже перебрал, и ни один не подтвердился. Я не знаю. Они даже угроз не присылают. Никаких требований. Ничего. Ты их цель, и даже если я уйду, то они всё равно не остановятся. Поэтому я решил, что бессмысленно мучиться, надо принять всё так, как оно есть. И я обещаю, что буду защищать тебя, крошка. Я клянусь, что сделаю всё, ради твоей безопасности, — он пододвигается ко мне ближе и дотягивается ладонью до моей щеки.

— Это может быть связано с моим отцом и его делами? — Дрожащими губами от ужасающих меня мыслей, спрашиваю я.

— Вряд ли. Надо переждать, и какое-то время делать вид, что ничего не случилось. Но ты будешь жить со мной в моей квартире, это не обсуждается. Я не приму ни отказов, ни твоих слов о том, что надо подождать. И на остров отправить тебя я боюсь. Самолёт может упасть, или что-то случится с тобой. Ты должна быть всегда у меня на глазах. Каждую минуту. Там, где никто до тебя не доберётся. Хорошо? — Я быстро киваю, и он заключает меня в объятия.

— Мне очень страшно, Николас. Очень, — хлюпая носом, признаюсь я.

— Я рядом, крошка. Я буду с тобой. Они не доберутся до тебя. Я найду их, и давно уже пора было забрать тебя к себе. С первого дня, когда я увидел тебя, должен был заявить все права на тебя и не отпускать ни на секунду, — Ник гладит меня по волосам, прижимается к моему виску губами, а я не могу даже представить, что нас ждёт дальше. Это, действительно, очень опасно быть одной на улице. И мой малыш… он тоже в опасности. Мы оба в опасности.

— Тебе нужно принять душ и смыть кровь. А потом мы соберём твои вещи и дождёмся, когда вернётся Майкл. Полиция начнёт дело и поможет их поймать, — Ник немного отклоняется, натянуто улыбаясь мне.

— Хорошо… да, хорошо, — шепчу, поднимаясь с дивана.

— Я буду здесь. Не подходи к окну, поняла? Я задёрну все шторы, но не подходи к окнам. Они могут выстрелить в них, — предупреждает он.

Господи, какой ужас. Быть заложницей в собственной квартире.

Снова киваю и направляюсь в ванную. Закрывая за собой дверь, медленно сползаю по ней, и меня разрывает от слёз. Заглушаю их ладонью, но не останавливаю их. Это правильно. У меня сильнейшее потрясение, и я вот так справляюсь с ним. Мне безумно страшно.