Вообще-то, все гели и одеколон я покупала для него, но раз он хочет забрать и их, то пусть. Меня это подавляет.

— Всего доброго, Майкл, — с благодарностью произношу я и открываю дверь. Выскакиваю под дождь и бегу к дому, а капли попадают на меня. Оборачиваясь, проверяю, идёт ли Николас за мной. Идёт. Он распахнул зонт и не спеша направляется ко мне. Хорошо. Ладно, пусть это будет поводом, чтобы он поднялся. А что делать дальше? Завести разговор и всё решить прямо сегодня или же промолчать, чтобы не нарываться на новые проблемы и оскорбления? Я опасаюсь, что Николас снова унизит меня в моих же глазах, поэтому меня немного потряхивает. Я жутко нервничаю, когда мы входим в лифт и становимся в нескольких шагах друг от друга. Краем глаза кошусь на Николаса. Его лицо суровое, и не понять, зол он или же сильно зол. Чёрт, меня это так пугает.

Выхожу из лифта первой и направляюсь к двери. Открываю замок и вхожу в квартиру. У меня бардак. Всё валяется, и я быстро подбираю одежду, бросая её в шкаф.

— Проходи в гостиную, я сейчас принесу тебе всё, — говорю, панически вспоминая, куда засунула его одежду, которую со злости запихала в какой-то пакет. Чёрт.

Роюсь в шкафу и нахожу помятую и грязную одежду Николаса, пытаюсь наспех сложить её более презентабельно и выбрать пакет получше. Но у меня нет других пакетов такого же размера. Чёрт. Хватаю сумку для продуктов и складываю всё туда. Нормально. Хотя бы так. Направляюсь в ванную и сгребаю все его вещи прямо на костюм.

Появляюсь в гостиной, а моё дыхание жутко сбито. Нервно поправляю волосы, заправляя их за ухо, и ставлю сумку на диван, недалеко от места, где сидит Николас.

— Вот. Это всё, что было твоим здесь, — сдавленно произношу я.

— Хорошо, — он кивает и поднимается.

— Может быть, хочешь чай или кофе? — Предлагаю я. Я теряю уверенность с каждой минутой. Меня уже явно трясёт от того взгляда, каким он смотрит на меня. Там безумие. Я видела его крайне редко за всё время нашего знакомства, но это никогда не сулило ничего хорошего.

— Чай. Чёрный, — кивает Николас.

— Сейчас, — поворачиваюсь и иду к чайнику. Нажимаю на кнопку, судорожно вспоминая, что у меня есть. Кексы. Я их готовлю слишком часто в последнее время. Но я боюсь их предложить Николасу, хотя они стоят по центру кухонного островка, накрытые полотенцем. Я их ночью готовила. Думала, позавтракаю ими, но не смогла.

— Ты печёшь или это покупные кексы? — Раздаётся его голос за спиной. Кружки чуть ли не вываливаются из моих рук. Не оборачиваясь, киваю.

— Это я пекла. Они невкусные… они не получились… отдам их голубям… вечером, — боже, я готова разреветься от страха. Жду, когда закипит чайник, и наливаю кипяток в две кружки. Поворачиваясь, передаю Николасу одну вместе с блюдцем, его пальцы касаются моих, отчего я вздрагиваю и едва не выливаю на него кипяток. С моих губ срывается нервный смешок, и я пододвигаю к нему коробочку с разными видами чая.

— Часто ты печёшь? — Спрашивает он.

— Когда как. На день рождения Марка пекла. За последнее время раз пять. Амалия берёт их иногда с собой, — сажусь напротив него и завариваю себе чай.

— Для кого ещё? — Поднимаю взгляд, встречаясь с его тяжёлым.

— Ни для кого. Для себя. Иногда меня это успокаивает и отвлекает от проблем, — тихо отвечаю я.

— Я могу их попробовать?

— Нет, — резко говорю я и быстро отодвигаю корзину. Николас изгибает брови, беззвучно спрашивая, почему такая реакция?

Вот и пришло время сказать.

Переставляю корзину поближе к раковине и возвращаюсь на стул.

— Я не хочу, чтобы ты снова оскорбил меня и унизил. Конечно, я не имею достаточного опыта, но учусь. Я стараюсь. И в то утро я тоже старалась. Другим нравится, а тебе нет. Я боюсь, что мне снова будет больно, если ты скажешь, насколько они дерьмовые, как и всё, что связано со мной. Лучше не повторять ошибок. Мне с ними очень сложно живётся. Практически невозможно. Я их приготовила первый раз за долгое время, потому что ты сказал, насколько это безобразно противно, — потираю запястья, не зная, куда себя деть от нервозности.

— У меня серьёзные проблемы с алкоголем. Каждый вечер я выпиваю не менее бутылки бренди, водки или виски, — неожиданно признаётся Николас.

— Зачем ты это делаешь? — Шепчу я.

— Тогда реальность размывается. Я вижу тебя. Я снова переживаю кошмары, но они больше похожи на сны, а в них есть ты, Мишель. Алкоголь позволяет мне увидеть тебя. Рядом с собой. Панкейки были вкусными. Очень вкусными. Я разозлился, поэтому так повёл себя. Я повёл себя отвратительно по отношению к тебе. Я представил, что не только для меня ты приготовила их. Другому. Он сидел на этом же месте и завтракал с тобой, после бурной ночи, которую я провёл вместе с бутылкой, а ты с другим. Ты ушла от меня. Ты снова меня бросила, Мишель, — Николас говорит как-то замедленно низким голосом, словно предупреждая о том, что сейчас нападёт на меня.

— Я никого не кормила завтраками. И не с кем не проводила ночи. Большинство из них я провела в слезах и в ожидании твоего вердикта, Николас. И я не ушла от тебя. Мне просто нужно было время, чтобы прийти в себя после сильнейшего потрясения. Я…

— Я читал, — перебивает он меня. — Я читал твой контракт и письмо мне. Я знаю всё. Меня не Майкл привёз. Я сам приказал ему привезти меня туда, где находишься ты. Мои люди доложили, что ты едешь в сторону пристани, и я понял, что ты собираешься воспользоваться паромом. А потом ты сказала мне очень серьёзные слова. Я увидел, насколько я разрушил и раздавил тебя собой. Я увидел подтверждение написанного в письме в твоих глазах. Я наблюдал за тем, как ты плачешь. Я смотрел на то, как ты одинока, и мне было очень паршиво. Я чувствовал себя последним ублюдком, похожим на своего отца, который превращает тебя в затравленную и напуганную жертву насилия. Я не хочу быть им, но я не изменился. Я старался, привыкал к тебе и к тому, что теперь я не один в своей жизни. Я несу ответственность не только за то, что делаю с тобой в постели, но и за каждый твой шаг. Рядом со мной ты никогда не сможешь быть счастливой, Мишель.

Моё сердце окончательно разрывается на части от его слов. Выходит, что всё было зря. Он решил не в мою пользу, и сейчас этот разговор для нас обоих слишком болезненный. Для меня, по крайней мере, это сравнимо со смертью. Для меня Николас стал больше, чем просто человеком, которого я люблю. Он воздух, которым я дышу. А в эту минуту у меня его отнимают.

— Мы не будем вместе, да? Мы, действительно, расстаёмся? — Каждое слово я проговариваю, но мне сложно это делать. Ком в горле не позволяет даже вздохнуть.

— Расстаёмся. Я не хочу, чтобы ты ломала свою жизнь, Мишель. И в моей сейчас всё очень погано. Изначально мы были разными. Слишком разными, чтобы у нас получилось что-то серьёзное. Я больше не имею права водить тебя за нос и обманывать. На этом всё, — закрываю лицо руками, и слёзы всё же вырываются из глаз.

Господи. Всё. Он это сказал. Боже. Я не могу поступить сейчас, как эгоистка. Если он настолько несчастлив со мной, то я должна отпустить его. Почему отпускать так больно?

— Мишель…

— Всё в порядке, — по моим щекам катятся слёзы, когда я встаю на ноги и подхожу к нему.

— Сейчас, секунду… я… всё в порядке, — я задыхаюсь. Ни черта не в порядке! Мне так больно в груди! Её дерёт! Горло дерёт!

Делаю глубокий вдох, но губы дрожат. Тянусь к браслету на запястье и расстёгиваю его.

— Я это тебе возвращаю, — кладу браслет перед Николасом. — Ты больше не мой. Я…

Облизываю губы и ощущаю соль от слёз на них. Поднимаю взгляд на Николаса и стараюсь улыбаться. Не могу сейчас позволить себе истерику, я должна быть сильной.

— Спасибо тебе за всё. Я была счастлива, хоть и несколько странным образом. И я хочу… — ещё немного, я обязана правильно попрощаться с ним. Ведь Николас не просто мой друг или кто-то из знакомых, я его любила. Я и сейчас безумно его люблю, отчего прощаться ещё сложнее.

— Будь счастлив, ладно? Просто делай то, что тебе хочется, и не вини себя ни в чём. Ты заслуживаешь счастья, Ник. Ты больше всех его заслуживаешь. И не пей. Ты не твой отец… ты его противоположность, потому что у тебя есть сердце, и ты умеешь чувствовать, — моя дрожащая, бледная рука тянется к его, но Николас встаёт и отходит на шаг от меня, хватая браслет и пихая его в карман брюк.

Я с ужасом понимаю, что ему больше неприятны мои прикосновения. Он их избегает. Его лицо непроницаемо, как и глаза. В них нет боли, нет разочарования, нет страданий. Там лишь пустота и скука.

Николас подходит к сумке со своими вещами, а я не могу смотреть, как он навсегда уходит из моей жизни. Вот так, не оставив чего-то хорошего, значимого для меня. Он забирает надежду, забирает моё сердце с собой и уходит. Уходит, чёрт возьми!

Я не могу смотреть на это. Просто не могу.

Постоянно всхлипывая и утирая слёзы, отворачиваюсь, впиваясь взглядом в стену. Кусаю губу. Захлёбываюсь болью.

— Ты была первой и последней, кого я целовал, Мишель. Я больше никогда этого не сделаю.

Зачем он это говорит? Ему нужно причинить мне ещё больше боли, но её и так достаточно сейчас. Я задыхаюсь, поворачиваю к Николасу голову и вижу его, размытый от слёз, силуэт.

— Я могу попросить тебя о прощальном поцелуе? Я не знаю… хочу запомнить его, потому что больше я никогда не решусь на что-то подобное, как было с тобой, — его голос садится. Становится ниже.

— Что? Поцелуй? — Издаю нервный смешок и переспрашиваю. Как, вообще, ему это в голову могло прийти? За что так издеваться надо мной?!

— Да. Последний. Прощальный. Своего рода красивое завершение наших отношений. Хотя бы поцелуй. Твой для меня. Мой для тебя. Извинения мои. И… — Николас проводит ладонью по волосам, опуская сумку на пол.