— Амалия, — Эл шокировано вглядывается в её глаза.

— У нас траур, понимаешь? Траур! Какая, к чёрту, свадьба? Мы вместе! А они? Она же так долго боролась за него! Она беременна от него! Она… я не могу… не могу поступить так. Я не могу быть счастливой, а Николас умрёт. Я не могу, — нервы у подруги сдают, а у меня ничего. Я наблюдаю, как она цепляется за белое поло Эла и сжимает его.

— Нет, — мой голос раздаётся слишком громко. Сиплый. Севший. Сгоревший.

— Нет. Свадьба состоится. Он ещё не умер. И даже если это произойдёт, то это мой траур. А вы должны быть счастливыми. Вы обязаны ими быть. Вы не имеете права отказываться от будущего. Не имеете… Николас… он рад был за всех вас. Он не винил ни в чём Райли с Сарой. Он не хотел бы, чтобы из-за него, кто-то потерял любимого. Он бы хотел, чтобы у вас было будущее. У каждого. Вы его друзья. Вы близкие ему люди, которые ему помогали. И он бы никогда в своей жизни не разрушил то, ради чего вы теперь живёте. Я против отмены свадьбы. Докажите, что всё не зря. Любовь — это не только боль, но ещё и «долго и счастливо». Докажите это мне.

Замолкаю и стираю слёзы. Они все с такой жалостью смотрят на меня, что противно. Не надо меня жалеть. Я не хочу, чтобы меня кто-то жалел.

— Добрый вечер. Вы решили, кого провести в реанимационную палату? — Интересуется приятная на вид медсестра.

— Да. Я, — киваю ей и поворачиваюсь к Элу и Ами.

— Пожалуйста, докажите, что мне есть во что верить. Сейчас вера и надежда себя исчерпали, — прошу их.

Меня ведут по коридору. Видимо, из операционной Ника перевезли с другой стороны в противоположное крыло. И я не боюсь. Сейчас я чувствую только боль и любовь к нему. Я не боюсь его отпускать, но боюсь бросать землю на его гроб. Я уже это делала. Это очень сложно. И когда умер мой отец, Ник был рядом. Я не знала об этом, но всегда был со мной. Даже сейчас он со мной. В моём сердце. Но этого мало, чтобы дышать легче. Одних воспоминаний очень мало.

Мне на плечи набрасывают халат и открывают стеклянные двери. Множество аппаратов вокруг кровати. Они все пищат. Я вижу, как бьётся его сердце. Очень слабо. Стабильно и слабо. Приближаюсь к Нику, и так больно. Голова перемотана, тело перемотано. В его рот вставлена трубка. Губы все потрескавшиеся и белые-белые, отчего запёкшаяся кровь бросается в глаза. Я вижу, как поступает кислород в его лёгкие. Рядом работает аппарат искусственной вентиляции лёгких.

— Николас, — шепчу я, и мои пальцы дотрагиваются до его руки, лежащей на постели с датчиком.

— Я не знаю, что нужно говорить сейчас. Наверное, прощаться, но я не готова. Пожалуйста, не заставляй меня снова проходить через чёрный ад. Ты обещал, что в темноте я больше не буду одна. Так и ты не будь. Иди на мой свет. Хотя бы на него. Но не на другой… нет, туда не иди. Ты нужен этому миру, Ник. Мне тоже нужен, но я понимаю, что не могу требовать от тебя большего. Но кое-что случилось со мной. Я… я беременна, Николас. Внутри меня живёт твой ребёнок, и я хочу, чтобы однажды, когда ты решишь, что готов увидеть его, приехал к нам. Я обещаю, что избавлю тебя от проблем. Я обещаю… это всё из-за меня. Они все свихнулись из-за меня, и ты закрыл меня собой. Ты… закрыл меня. Ты защитил меня, как и обещал. Но я хочу предложить обмен. Ты будешь жить и наслаждаться каждым днём, хорошо? И я больше никогда в жизни не появлюсь на твоём пути. Я буду любить тебя всё время, но твоя жизнь для меня намного важнее, чем мои прихоти. Я умоляю тебя, вернись. Открой глаза, и ты увидишь, насколько этот мир яркий. Живи в нём. Я желаю тебе найти любовь ещё раз. Я… я готова обменять себя на твою жизнь, как ты сделал это сегодня. Я готова отказаться от тебя и уйти, но пусть кто-то там наверху или внизу, мне плевать, даст тебе шанс. Я готова подписать любой дьявольский контракт, только живи. Живи, Николас Холд, а я буду тебя любить вдали от тебя. Живи, любимый мой. Вернись, — наклоняюсь к его руке и целую холодные пальцы. Прижимаюсь к ним, и так больно, но правильно. Сколько мы прошли с ним. Сколько мы потеряли из-за любви. Она не стоит человеческой жизни. И я меняю её на Ника. Я отдам свою любовь Дьяволу или Богу, меня это не волнует, но условие всегда будет одно — его жизнь, а не смерть.

Первый вдох

Когда у тебя в жизни было достаточно страданий и боли, то вырабатывается привычка. Человек может привыкнуть ко всему, даже к тому, что чудовищно и жестоко. Такова природа человека и она не меняется уже очень долго. Порой приходится делать решающий ход самой. Вырваться из круга, который уже истоптан туда-сюда. Прекратить. Это сложно. Это больно. Это смертельно. Но сердце будет биться дальше. Я считаю, что с первой встречи с Николасом Холдом в торговом центре, всё делала верно. Я повзрослела рядом с ним. Я стала лучше. И я горжусь каждый вдохом, который научилась делать для него.

Открываю входную дверь и пропускаю Сару в квартиру.

— Привезла твоё платье. Тебе нужно примерить его и, если что отвезти подшить или, наоборот, распустить, — улыбаясь, говорит она и кладёт чехол с платьем на кровать.

— Ещё туфли, украшения и саму себя, — довольно добавляя, плюхается на постель.

— Спасибо тебе. Я всё никак не могла доехать. Слишком много всего, и я немного растерялась, — потираю лоб и шумно вздыхаю, толкая коробку вбок и закрывая её.

— Собираешь вещи? — Интересуется она.

— Да, складываю то, что не надену будущей осенью и зимой, — киваю я. — Чай будешь?

— Ага. Но лучше бы что-то покрепче, — усмехается она.

— Прости, другого нет. Сок томатный и… — осекаюсь, но потом делаю глубокий вдох, — апельсиновый.

— Чай.

Нажимаю на кнопку чайника и достаю кружки.

— Ник спрашивал о тебе сегодня. Райли был у него пару часов назад и позвонил мне, чтобы я попросила тебя приехать к нему, — сглатываю ком горечи в горле и пожимаю плечами, всё так же стоя спиной.

— Я была у него. Вчера ночью. Узнала о его состоянии, а сегодня не успела. Я рада, что он пришёл в себя, и его состояние стабилизируется каждый день. Это хорошо, — даже говорить эти слова больно.

Ник вышел из комы через одиннадцать часов. Через сутки он начал дышать сам. Хоть и с трудом, но сам. Он практически постоянно спит, и у него началась реабилитация. Капельницы, уколы и покой. Я видела его вчера через стекло и даже войти не решилась. Я стояла и смотрела на то, как он спит и шумно дышит. Ночью ему дают кислород, чтобы облегчить работу лёгких из-за ранения. Теперь я знаю, что он поправится, значит, могу позаботиться и о себе.

— Не хочешь рассказать, Миша, что за чертовщина происходит? Ты избегаешь его? У тебя посттравматический синдром, или как это называется? — Поворачиваюсь к Саре и передаю ей чай.

— Нет, я его не избегаю, и никаких синдромов у меня нет, кроме беременности. Всё закончилось. Зарина умерла. Я ездила на её опознание вместе с Элом и Райли. Роберт в тюрьме, моя мать… мне плевать на то, где она находится. Лесли мертва, Люси в психиатрической клинике, её мать обратилась за помощью и призналась полиции, что вспомнила о том, как её гипнотизировал Арнольд. Майкла выписали, Кирк тоже уже в норме, Николас поправляется. Это конец, Сара. Конец всего. Я обещала ему, что он будет счастливым. Теперь так и будет. А я… пришло время задуматься о том, что будет со мной и с ребёнком. Я больше не имею права подвергать себя такой опасности. Он выжил, и Пирс говорит, что вновь пережить подобное не сможет. Я собираю вещи не потому, что не буду их носить, а потому, что переезжаю, — тихо признаюсь я.

— В другую квартиру? Майкл уже сообщил тебе, куда именно? — Интересуется она.

— Да, в другую квартиру. В Ванкувере.

— Что? Надеюсь, что Ванкувер — это название нового комплекса, о котором я не знаю, а не противоположная часть Канады?! — Восклицает Сара.

Закусываю верхнюю губу и смотрю на неё исподлобья.

— Миша! Ты рехнулась? Ты не можешь улететь в Ванкувер! — Возмущается подруга, понимая всё по моему выражению лица.

— Могу, Сара. Причин, чтобы оставаться здесь у меня нет. Я уже подала заявку в агентство недвижимости, чтобы обменять эту квартиру на какую-то там или же просто продать её. Я присмотрела для себя несколько мест, где могла бы жить, как и выбрала клинику в Ванкувере, в которой буду рожать. Моя жизнь в Торонто закончилась. Нам двоим с Ником здесь будет очень тесно, и я не хочу, чтобы он помешал мне родить ребёнка, — уверенно делюсь я.

— Но… но, Миша. Он же только что в себя пришёл недавно. Ему нужна твоя поддержка. Он каждый день спрашивает о тебе на самом деле. А мне приходится врать, как и Райли, как и Элу, как и всем, что ты только что вышла за дверь и поехала помогать со свадьбой, не дождалась, когда он проснётся. Так нельзя, Миша! Он же… он…

— Он собирался сделать вазэктомию, Сара. Он ясно дал мне понять, что дети в его планы не входят и никогда не будут входить. Ник говорил ужасные вещи про них, — перебиваю её.

— Господи. Я, конечно, знала, что он не готов к такому, но чтобы вот так категорично, что это дойдёт до вазэктомии, не предполагала. И ты теперь просто бросишь здесь всё? А как же твоя учёба, работа, мы? — Ужасается Сара.

— После свадьбы решу всё с университетом и уволюсь. Я была не таким уж и хорошим работником. А дальше поступлю в Ванкувере на заочный, буду где-то подрабатывать. Я не боюсь будущего. Я готова сделать всё, чтобы мой ребёнок был любим и счастлив, даже без отца. Знаю, что должна сказать Нику об этом и я скажу. Пусть он хотя бы на ноги встанет, и когда у меня всё будет уже готово, билет на руках, то я признаюсь ему во всём. Я сообщу ему о ребёнке… чёрт, у меня смелости не хватает. Я помню это отвращение в его глазах и ту боль, которую чувствовала, когда он говорил о них. Я люблю его, Сара. Я безумно его люблю, но я в безвыходном положении, понимаешь? Здесь он не даст мне жить. Если появится ребёнок, то он станет мишенью для очередной Зарины, которая решит, что Николас принадлежит ей. Я должна подумать о ребёнке. За последние дни я много размышляла, и мне было очень больно. Я чуть не сгорела. Он чуть не умер. Нам чуть не хватило любви друг друга. И это «чуть» стало решающим. У меня нет выхода, Сара. Его просто нет. Я не могу выбирать между Ником и его ребёнком, потому что второй нуждается во мне больше, чем первый. И мне безумно стыдно за своё решение, но я не могу иначе, — горько произношу я.