— Да… да… я пойду, — хриплю, принимая правила игры и делая вид, что поддалась на гипноз, но двигаюсь боком к двери. — Вы защитите меня. Он хочет меня убить. Он… он не любил меня. Он просто пользовался мной. Из-за него умер мой отец. Он его убил. Он всех убивает… и меня убьёт. Но вы же здесь… вы рядом со мной и убережёте меня. Николас привёз меня сюда в дом. В это место, о котором никто не знает, чтобы ему не мешали завершить дело. А я верила ему. Всегда верила, а он предал меня. Он изводил меня и наслаждался моей болью. Я боюсь его. Он ненормальный. И здесь, в этом доме, больше никого нет, чтобы помочь мне, кроме вас, Арнольд. Ведь вы его отец и знаете его лучше, чем я.

И вот он шанс бежать. Найти что-то такое, чтобы драться за свою жизнь. Срываюсь на бег и несусь в гостиную, ища глазами что-то потяжелее, но времени нет. Бегу дальше, ноги болят, но я ничего не чувствую. Залетаю в кухню и хватаю со стола нож, лежащий на доске. Выставляю перед собой одновременно с появлением Арнольда.

— Неплохая актриса, но до меня тебе очень далеко, — усмехается он, а в руке держит пистолет, направляя его на меня.

— Он заряжен. И он готов стрелять. Я могу ранить тебя, но не убить, Мишель. Жаль, что вчера ты не умерла. Это было бы намного проще. Очень просто. Николас находился бы в таком горе, которое его медленно убивало бы. Он ничего бы не видел и не замечал. Ты мешаешь мне. Ты мешаешь моей семье. Ты разрушила её, шлюха малолетняя. Ты забрала у меня хорошую дойную корову, которая обеспечивала мою жизнь. И мне плевать на тебя, а вот благодаря тебе и тому, что ты ещё жива, я возьму то, что хочу. Опусти нож, Мишель. Против пистолета это ничто. Опусти нож, ведь чем дольше ты сопротивляешься, тем больнее Николасу, — сглатывая, кладу нож на стол и поднимаю руки.

Он его забрал.

— Это всё из-за денег? Вы всё это делаете из-за денег? Убиваете людей из-за чёртовых денег? — Всхлипывая, спрашиваю я.

— А из-за чего же ещё? Я встретил эту семью, и их повесили на меня. Я терпел их истерики и долго ждал, когда мне заплатят за то, что пришлось разрушить собственную жизнь из-за них. Нет, конечно, Эмбер была красоткой, и трахать её было одно удовольствие, пока этот наглый и необразованный мальчишка не сбежал. Он разбогател и не сказал нам. Он скрывал всё, и только ты знала, а ещё Люси. Она мне всё рассказала. Дура. Ей легко было внушить, что она любит своего брата так, как любит его женщина, а не сестра. Манипулировать ими было просто, когда я нашёл соратников. Пошли, Мишель, твой Верхний уже давно ждёт тебя. Извращенцы, сегодня всё закончится, я обещаю. Ты умрёшь, а он будет жить, но не так, как раньше. Двигайся, Мишель, иначе я тебя раню. Ты же не хочешь этого? — Он нажимает на курок, и я кричу, когда сбоку от меня разлетаются на кусочки бокалы, лежащие в сушке.

— Видишь, мне всё равно, куда стрелять. Так ты идёшь добровольно или мне причинить тебе боль? Напоминаю, чем дольше ты здесь стоишь, тем хуже Николасу. Влюблёнными мужчинами легко руководить. Они сами идут в руки, как и любящие женщины. Любовь — порок, а вы попали в его сети. Давай иди, — Арнольд указывает пистолетом вбок, и я выхожу из-за стола.

— Так если бы вы попросили, он бы дал вам денег. Зачем убивать? — Шепчу я.

— Не твоего ума дело, Мишель. Закрой рот и выходи на улицу, — Арнольд подходит ко мне и толкает меня в спину пистолетом.

Я ловлю себя на мысли, что мне не так страшно, как должно быть. Может быть, я привыкла к тому, что мне постоянно угрожают. Может быть, моя психика уже полностью сломлена, и я попросту не ощущаю этого липкого и неприятного ужаса, который должен быть. Не знаю, почему я так спокойна. Я делаю всё, что мне говорят. Прохожу мимо бассейна, направляясь к теннисному корту, а в мою спину наставлен пистолет. Прямо в сердце. Я не боюсь. Это конец. Сегодня наступит конец, и я не могу угадать, каким он будет. Но я знаю, что сделала всё, что могла. Бежать бесполезно, я не подвергну ребёнка опасности. Пусть лучше дальше будет страшно, но не сейчас.

— К лодке, — говорит Арнольд, когда мы выходим на зелёное поле.

Надеюсь только на то, что Сара всё слышала. Пусть я буду мертва, но улики оставила. Всю правду оставила им, и я молюсь только о том, чтобы Райли догадался и спас Ника.

— Говорят, что Зевс заманивал сюда невинных девушек, не так ли, Мишель? — Едко спрашивает меня Арнольд, останавливаясь перед лодкой.

Молчу. Ничего не отвечаю. Я хочу сделать ещё одну попытку. Хотя бы последнюю, чтобы окончательно снять с себя вину за то, что я так просто сдалась. Николас научил меня бороться, как и папа верил в меня. Ради них я должна постараться.

— Но почему-то никто и никогда не говорил о том, что он убивал их после своих утех. Это женская участь — дать нам то, что мы хотим, и умереть. На большее вы не годны, а ваши истерики надоедают, — ехидно добавляет Арнольд.

Краем глаза кошусь на него. Пистолет утыкается в лопатку. Один глубокий вдох.

Резко ударяю ногой Арнольда, даже не зная, куда попадаю и моментально падаю в сторону. Раздаётся выстрел прямо в пустоту, а я, переворачиваясь на земле, снова бью его по ногам. Бью так сильно, насколько могу сейчас, изнывая внутри от боли в ступнях. Но мне плевать. Арнольд падает на землю, и из его рук выскальзывает пистолет. Я должна его схватить. Делаю рывок, но он перехватывает меня за талию и толкает обратно на землю. Я кричу, дёргаюсь под ним, а затем мощный удар прямо в челюсть, от которого всё лицо взрывается от боли, даже раздаётся какой-то треск и неприятный скрежет зубов.

— Сука тупая, — шипение прямо в моё лицо, а я скулю от боли. Я даже двигаться не могу больше. Глаза открыть не могу, вся челюсть ноет и пульсирует. Неожиданно что-то мокрое распыляется на моё лицо, попадая в нос, и я вдыхаю странный аромат. Меня начинает тошнить от боли, а голова становится огромной. Тело превращается в желе, и я теряю сознание с мыслью о том, что хотя бы попыталась.

Третий вдох

Обычно мы бежим от опасностей, скрываемся от них и пытаемся спрятаться, чтобы они не настигли нас. На самом деле, чтобы решить проблемы, не стоит от них отворачиваться. Мы должны посмотреть им в глаза, и как бы страшно ни было, решить. Только тогда всё закончится. Это пугающе и жестоко. Это не так просто, как слова о ней. Это трудно, ведь мы, люди, всегда ищем путь, чтобы выжить, даже если приходится быть трусливыми. Чувство самосохранения, и оно всегда включается, когда жизни грозит опасность. От него не избавиться. Оно будет диктовать свои условия и легче их принять. Принять и тогда бороться снова. Дать возможность нашему мозгу искать варианты самому. Ведь не просто так он дан нам. Он тоже должен на что-то сгодиться. Хотя бы на шанс драться дальше. И не стоит думать о том, что не получится. Изначально мы настраиваем себя на такой результат. Нет. Думать здесь опасно. Надо чувствовать. Поэтому у нас есть сердце, и это не просто мышца, только не все это понимают. Мы обязаны подарить самим себе шанс двигаться, а не бояться этого. Мы обязаны не преуменьшать своих умений, потому что именно они помогут. Сила есть у каждого. Главное, об этом не забывать.

Голова раскалывается от боли. Всё лицо пульсирует, а челюсть ноет. Я не могу пошевелиться. Приоткрываю глаза и вижу только неясные пятна перед ними. В ушах звенит. Я пытаюсь пошевелиться, но ощущение, словно меня натянули, как струну, и только могу раскачиваться, отчего сильно тошнит. Голова заваливается вбок. Хочу сделать вдох, приоткрыть губы, но не могу. Их сжимают. Я рот не могу открыть, чтобы закричать, чтобы хоть как-то дать понять самой себе, что я жива. Снова делаю попытку открыть глаза, и опять те же круги и размытые картинки, которые невозможно понять.

— Приходишь в себя? Или врезать тебе ещё раз, чтобы ты быстрее это сделала? — Эхом отдаётся в моей голове мужской голос. Арнольд. Я узнаю его.

— Ах, нет, ты же предпочитаешь что-то пожёстче, не так ли, Мишель? Палка сойдёт? — Скулю от резко вспыхнувшей боли в ногах и жмурюсь, раскачиваясь из стороны в сторону. Чёрт, прямо чуть ниже ягодиц. Это ужасающе больно, особенно если ударить по обнажённой коже и со всего размаха.

Мычу, желая сказать, чтобы отвалил от меня. Но только сейчас осознаю, что не могу пошевелить губами из-за скотча на них. Он стягивает губы. А мои руки подняты над головой и привязаны к потолку, скорее всего. Я не чувствую земли или пола, значит, меня подвесили. И самих рук я не чувствую. Даже пальцами не могу пошевелить.

— Теперь лучше стало? — Меня хватают за подбородок, отчего становится ещё больнее от прошлого удара по лицу.

Открываю глаза, и зрение медленно восстанавливается. Темно. Вокруг нас темно, но яркий свет бьёт прямо над головой. Я не узнаю этого места, а вот лицо напротив меня прекрасно знаю. Арнольд.

— Да ты посмотри, Николас, она ещё и возмущена, — усмехается он, отпуская меня, и отходит в сторону.

Моргаю, чтобы видеть лучше, и теперь те неясные, размытые картинки превращаются в настоящий электрический стул, к которому привязан Ник. На его голове шлем, куча датчиков вокруг. Он лишь в одних спортивных штанах, босой и с синяком на скуле. Его рот тоже заклеен, и он смотрит на меня с такой болью и сожалением.

Всё в порядке. Я в порядке. Это закончится, Николас.

Пытаюсь сказать это одним только взглядом, чтобы он не винил себя хотя бы сейчас. Не время. Потом я помогу ему восстановиться, но не в эту минуту.

— Поиграем немного? Или сразу приступим к делу? — Интересуется Арнольд, приближаясь к трансформатору.

Ник дёргается, но это не помогает. Ремни для того и созданы, чтобы осуждённый не сбежал и не смог проявить сопротивления.

— Да, брось, ведь именно такое развлечение вы практиковали с ней, Николас. Или я что-то путаю? Нет, вряд ли. Сам видел, занимательное зрелище. Посильнее или послабее, что скажешь, Мишель? Накажем его за то, что он сделал с тобой, и за смерть твоего отца? — Жмурюсь и отрицательно мотаю головой.