Лина Мур - 50 и одно дыхание глубже

– Ты пришёл… пришёл сюда, ублюдок, – рычит Николас. Взглядом вырываю что-то блестяще в его руке.

– Это я Мишель. Николас? Ты что? – Делаю шаг назад, рассматривая нож, что крепко держит.

«…лунатик во время сна не видит ничего, кроме того, что происходит в его голове», – проносятся слова перед глазами. Сглатываю от этого. Сердце бьётся уже с сумасшедшей скоростью.

– Я убью тебя! Где она? Куда ты спрятал её? – Кричит, надвигаясь на меня.

– Николас! Ник! Это я! – Отвечая так же, отступаю назад.

Он спит. Но глаза открыты. Страшно, до ужаса внутри, до паники, что всё было правдой. Не знаю, что делать. Разбудить его? Но как, если он идёт на меня с ножом?

– Николас! Проснись! Это я! Мишель! – Продолжая кричать, выбегаю в спальню. Не успеваю я двинуться дальше, как, хватая меня за руку, с силой толкает обратно. Падаю на копчик, корчась от боли, и издавая стон. Распахиваю глаза, которые начинают слезиться от страха.

– Николас…

– Где она? – Это не он говорит. Не его голос, полный ненависти, злости и желания убивать.

– Это я…я…Мишель, – отползаю назад. Замахивается ножом. Вскрикиваю и перекатываюсь в сторону. Подскакиваю на ноги, слыша его крик за спиной.

Успевая забежать в ванную комнату, закрываю за собой дверь.

– Ублюдок! Я достану тебя! Я убью тебя! Отдай мне её! Отдай! – Крик полный боли наполняет меня дополна. Ударяет по двери, меня отталкивает, но надавливаю сильнее. Плача, упираюсь ногами в пол. Нет задвижки, тут нет ничего, что сможет спасти меня. Трясёт так сильно, что думать не могу.

– Отдай! Мишель! Отдай её! Где ты? Мишель! – Ударяет по двери снова. Отдаётся во мне его сила. Закрывая глаза, продолжаю упираться ногами, но они скользят из-за влажности.

– Это я! Ник! Это я! Мишель! Это не он! Я! Здесь только я! Проснись! – Кричу, сотрясаясь в рыданиях.

Но моей силы не хватает на следующий удар, меня отбрасывает спиной к душевой кабине. Ударяюсь позвоночником. Взгляд мутнеет, а губы трясутся.

– Это я… Ник… Николас… я… – шепчу. От ужаса при ярком свете ламп вижу, насколько страшен лунатизм. Он контролирует его. Словно зомби, полный силы и злости. Такого я ещё не видела. Такого мандража внутри я не испытывала. И нож, что держит в руке, пугает до паники.

Лицо Николаса искривляет гримаса гнева. Поднимает руку с оружием и кричит, пытаясь вонзить в меня острие. Визжа от страха, забираюсь в душевую кабину. И нет пути к спасению. Поскальзываясь на воде, пячусь назад. Один удар. Кричу. Дверца висит на петлях.

– Николас… пожалуйста… это я… проснись… прошу тебя, – плача, смотрю, как входит ко мне и ничего не видит перед собой. Это страшно, этот взгляд, он пустой. Действительно, пустой в нём нет ничего. А во мне только ужас от происходящего.

Хватая одной рукой меня за горло, сильно сжимает его, до хрипов, до моего крика, до моих попыток оторвать его руку. Но я бессильна. Царапаю его, бью, пытаясь хоть как-то не задохнуться.

– Я убью тебя, ублюдок… убью тебя, тварь… она моя… моя… – шипение и заносит руку с ножом. Ищу хоть какое-то оружие. Баночки с гелем для душа падают на поддон, туда же летит всё, куда добираюсь руками. А дышать с каждым разом всё тяжелее. Только кран. Судорожно открываю его, одновременно жмурюсь от предстоящей боли, что должна быть.

Ледяная вода моментально попадает на него. На меня, практически уже теряющую сознание от нехватки кислорода. Вода скатывается по лицу, и я падаю на колени. Шум в ушах и слишком много воздуха в лёгких. Кашляю, пытаясь отдышаться, перед глазами прыгают яркие огни. Сотрясается всё тело от кашля. Поднимая голову, смотрю на нож, лежащий на дне кабинки.

– Мишель? – Тихий и полный ужаса голос, знакомый, родной, прорывается сквозь шум в голове. Дрожит. Его голос дрожит. Сильно.

– Да… да… – киваю я, продолжая кашлять.

Смотрю на Николаса, как быстро расширяются его зрачки, являя мне животный страх. Как белеет его лицо, иссыхают губы, как судорожно отползая от меня, ударяется спиной о стеклянную стену и хватается за голову.

– Николас, – шепчу я, пытаясь придвинуться.

– Нет! Нет! Я…я ранил? Я… что ты делаешь здесь? – Кричит, хватая быстро ртом воздух. Паника, что овладевает им, мне видится в первый раз. Он боится. Безумный.

– Нет, всё хорошо, – заверяю его, а по щекам текут слёзы. Больно видеть его в таком состоянии, больно, что я виновата в этом. Больно, просто больно, потому что люблю его.

– Уходи… я опасен… сказал… нет… уходи, – мотает головой, а я, подползая к нему, обнимаю за шею.

– Нет, всё будет хорошо, Николас. Всё будет хорошо, – обнимаю его.

– Уходи! Я опасен! – Пытается оттолкнуть.

– Нет… нет… всё хорошо, – плачу, удерживая свои руки на нём. Шепчу ему какие-то слова.

– Я могу убить тебя! Убить! Мишель! – Кричит на меня.

– Нет! Всё хорошо! – Снова отталкивает, а я держу.

– Николас… я люблю тебя… люблю тебя… – беру его мокрое лицо руками. Ресницы, слипшиеся от воды, что поливает нас. А я смотрю в его глаза и понимаю, что любовь уже есть.

– Нет… прошу тебя… ты видела. Я опасен, для всех опасен. Для общества. Для тебя. Уходи, Мишель, уходи… мне надо лечиться… в психиатрической клинике… уходи, – пытается снять мои руки со своего лица.

– Ни за что, понял? Ни за что я не уйду, – хлюпая носом, глажу его лицо.

– Никакое лечение тебе не нужно. Ничего не нужно, ты здоров, – снова обнимая, утыкаюсь носом в горячую шею. Целую её. Лихорадочно покрывая быстрыми поцелуями его кожу, поднимаюсь к подбородку.

– Мишель, – обречённый стон, и мне так больно за него. Его руки обнимают меня до хруста костей. Сжимает в своих объятиях, словно это поможет ему. Хоть бы помогло.

– Всё будет хорошо… всё будет хорошо… – шепчу я, поднимая голову. Не могу не плакать, делаю это, улыбаясь ему, хотя страшно. Да, мне страшно, но ещё страшнее видеть, как ему сложно сейчас, как разрывают эти же чувства его внутри.

– Я люблю тебя, Николас. Люблю. Именно тебя, – продолжаю я, вглядываясь в его глаза, наконец-то, говорю и понимаю то, что сейчас происходит.

– Нет… ты не можешь… я ведь другой… сломанный. Жалок, я больше не тот, кем был раньше, – качая головой, хватает меня за локти. Хочет оттолкнуть, но не даю, цепляясь пальцами за его футболку, забираюсь на него сверху.

– Могу. Могу тебя любить. Иначе, чем раньше, Николас, – плачу, гладя его по волосам, по лицу.

– Это другой уровень любви. Глубже, намного глубже. И я хочу быть рядом. Ты нужен мне, очень нужен. И мы справимся, обещаю тебе, справимся. Только не отвергай меня, – прошу я, приближаясь к его лицу. Губы трясутся, меня уже сотрясает от холода воды, что покрывает наши тела.

– Любишь? Ты же сказала, что нет… любила, но не меня, – недоверчиво, даже опасливо переспрашивает. Слышу, как быстро дышит, под моими руками, опустившимися к его груди, стучит рвано сердце, что люблю до боли.

– Да. Люблю. Очень люблю. Другого мужчину я не вижу в своей жизни. И мне неважно, кто ты сейчас. Ник или Николас. Имя не имеет значения, а только то, что ты мой. Мой любимый…

– Ещё раз… скажи это ещё раз… пожалуйста, – берёт моё лицо в руки.

– Мой любимый, – повторяю я. – Люблю тебя и буду продолжать это делать. Плевать на всё. На прошлое. На будущее. Только ты.

– Мишель, родная моя, я так боюсь за тебя, – утыкаясь лбом в мой лоб, обхватывает руками мою голову.

– Будем бояться вместе. Просто вместе. Ты и я. Переживём, найдём выход, но я ни за что больше не оставлю тебя ночью, – сжимаю пальцами его шею. И готова заверять его постоянно в этом. Свободна. Свободна от мыслей, от непонимания. Свободна и честна сейчас. Легко. Страшно и легко. Рядом с ним.

– Глупая, ты у меня такая глупая. Мне плевать на себя, крошка. Я мог ранить тебя. Это причиняет…

– Ты этого не сделал, Николас, – перебивая его, дотрагиваюсь до его губ своими. – Всё будет хорошо. Просто обними меня.

Целую его. Мучается. Решается. Покрываю поцелуями его губы, как дрожат его руки, проходящие по моей спине, сжимающие меня.

– Останься. Останься со мной, Мишель. Моя Мишель, – шепча, он находит мои губы, впиваясь в них горячительным поцелуем, что перекрывает кислород. И в то же время даёт возможность дышать.

– Конечно, – сквозь поцелуй говорю.

– Прости меня…

– Не за что тебя прощать…

– За любовь, – отрываясь от моих губ, с болью смотрит в мои глаза.

– Она так претит тебе? – Шепчу я.

– Нет. Я не умею правильно. Мне нравится любить тебя, но сейчас… я ещё не отошёл от того, что было. И мне страшно в этой жизни только за тебя, – гладит моё лицо, обнимает.

– Так люби и всё будет хорошо, – сжимаю его шею и так прекрасно в этих руках.

Я дома. Не место играет роль. Руки. Дыхание. Сердцебиение. Оно всё родное. Моё. И я дома в его руках, в его аромате опасности и любви. И я счастлива. Плевать на страх, на гордость, на всё. Я счастлива даже сейчас, тихо плача на его плече, пока он раскачивается, поглаживая меня и успокаиваясь.

Только так мы сможем идти дальше. Теперь наверняка вместе. Да, я люблю его. Люблю именно его. Люблю его сердце. Люблю его слова. Люблю его мысли. Люблю его тайны. Люблю… полностью.

– Я люблю тебя, Николас. Люблю.

– Тебе надо переодеться. Ты заболеешь.

А я и забыла, что вода продолжает бить по моей спине. Так и сижу на его ногах, обнимая его и наслаждаясь тихими минутами спокойствия, что нагрянули после такой бури и страха.

Поднимая голову, смотрю в спокойные карие глаза, сейчас полностью восстановившие свой блеск.

– Я никуда не уйду, – напоминаю ему. Лёгкая улыбка трогает его губы.

– И не отпущу, но переодеться тебе надо. А мне спрятать нож или выбросить его, – помогает мне подняться. Выключает воду. Мои ноги дрожат, то ли от неудобного положения, то ли от усталости, что полностью поглотила мои силы. Но крепко держу его руку.