Отец поднимает голову с подушки, удивлённо смотря на меня, как и я на него. По нему видно, что все эти капельницы, трубки в его теле истощили его. Под глазами залегли тёмные круги, а глаза потеряли жизненный цвет, кожа приобрела неприятный желтоватый оттенок, а лицо отекло.

– Мишель, – потрескавшимися губами шепчет он.

– Здравствуй, папа. Я пришла, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь? – Сглотнув, спрашиваю, продолжая стоять у двери и не имея сил сделать шаг к нему.

– Отвратительно, словно в меня не вливают витамины, а выкачивают жизнь, – он приподнимает уголок губ, и я усмехаюсь от его фразы.

– Хорошо… наверное, так и должно быть, – говоря, перевожу взгляд на окно, за которым всё так серо, как и в палате.

– Доченька, подойди ко мне, присядь. Я думаю, что должен объясниться. Я…

– Нет, не хочу этого слушать. Нет, – перебиваю его, резко разворачиваясь и хватаясь за ручку, чтобы сбежать. Дура, не надо было ехать сюда.

– Почему ты не дашь и мне шанс объяснить причины своего поведения? Почему он стал для тебя таким драгоценным, и ты готова прощать только его, а другие перестали быть для тебя людьми? – Слышу полный горечи голос отца, и это останавливает меня.

– Потому что вы все были против него, – шепчу я.

– Да, против него, дорогая, но не против тебя. Когда у меня случился приступ, первое о чём я подумал, что умираю. А второе, что оставляю тебя одну. Одну с ним, и у меня не хватило времени найти для тебя хорошего мужчину, который будет всегда защищать тебя. Я не успел, и мне стало страшно, хотелось бороться, лишь бы ещё немного дали времени, чтобы я всё сделал. Мишель, я прошу тебя, поговори со мной, выслушай меня.

– Хорошо, – киваю я, разворачиваясь и подходя к койке. – Только не оскорбляй его.

– Постараюсь, – хмыкает отец, нажимая на пульт и выключая телевизор.

Пододвигая стул, сажусь на него, нервно сжимая руки в замок.

– Я слушаю, – произношу я, и отец моргает, концентрируя взгляд на мне.

– Сначала, – его рука с капельницей на внешней стороне тянется ко мне, но я отшатываюсь от неё, подаваясь назад. Опустив взгляд из-за слёз, скопившихся в глазах отца, я чувствую себя гадко, но пока… не могу позволить ему трогать меня. Мне больно, сейчас я открыта для нападения, я слаба без Ника, и более чувствительная, чем раньше.

– Прости меня, доченька. Прости, что, вообще, поднял на тебя руку, что толкнул, что вот так всё вышло. Я даже не помню, как это произошло. Но меня трясло от злости и от отчаяния, что ты уходишь от меня. Ты моё сокровище, кроме тебя, у меня никого нет. Я любил тебя всю жизнь, работал ради тебя, чтобы ты никогда не знала, каково это – предавать, обманывать и даже мошенничать. Я много делал в жизни ужасных вещей, но всё это было ради тебя, ради твоего будущего. И я не мог остановиться, понимаешь? Просто не мог. А когда я услышал слова про любовь, про честность, про преданность, обращённые к Холду, а не ко мне, то у меня, наверное, помутился рассудок.

– Это всё началось раньше. Ника не было, когда мне было шестнадцать, и ты заставил меня встречаться с Теренсом, а в четырнадцать я участвовала в домашнем показе мод, чтобы мужики, сидящие у нас, могли дома дрочить на ребёнка. Его не было, когда ты то и дело всем рассказывал какие языки я знаю, что умею, чем увлекаюсь, какой у меня характер. Твой рассудок помутился раньше, и это никак не было связано с Николасом Холдом. Это был ты, – отрезаю я, и от вскипевших внутри воспоминаний я вскакиваю, затем снова сажусь.

– Я не думал, что Теренс и правда мог быть наркоманом. У них же есть определённые зрительные отличия, а у него не было, – отвечает он на мои обвинения.

– Потому что с вами он встречался, всегда приняв дозу. У него были расширены зрачки, мокрые ладони, он много пил воды. Но вы всё это списывали на нервы, вот они и были подтверждением моих слов. Проще было обвинить меня в обмане, чем поверить. Ведь никому проблемы не были нужны, а тем более тебе. Его родители только пригласили вас прокатиться на своей круизной яхте по Средиземноморью. Вы никогда не думали о своих детях, поэтому не надо распинаться и говорить тут о любви, – огрызаюсь я.

– Но это прошлое, Мишель. Ведь я сделал всё, чтобы никто больше не мог тебе навредить. Я отдал сумасшедшие деньги за уничтожение доказательств и твоей причастности, – оправдывается он.

– Они обманули тебя, – качаю я головой.

– Что?

– Они взяли деньги и обманули тебя. Мне Ник сказал, потому что он проверил это дело, и это он нашёл каждого из той истории и наказал, как и уничтожил улики. А тебя просто надули, – усмехаюсь я.

– Господи, о Господи, он и об этом знает, – отец издаёт слабый стон, хватаясь рукой за сердце. И я подскакиваю, страх внутри и моя причастность к новой смерти, к смерти отца заставляет меня простить моментально всё, что было, и я кладу руку на его ладонь.

Он поднимает голову, с блестящими глазами от слёз, и я поджимаю губы, не давая себе расплакаться.

– Родная моя, девочка моя, это его… он поступает. Зачем? Зачем же ты сама выкопала себе яму? Я думал, что ты не расскажешь ему. Как сильно он запустил в тебя свои когти, Мишель? Доченька, он сохранит это. Всё, что он делает для тебя, он вскоре пустит против тебя, – быстро шепчет отец, и я отрываю свою руку, отшатываясь от него и его слов.

– Что ты несёшь? – С отвращением кривлюсь я, понимая, что его никогда не изменить. – Он помог нам, он…

– Нет же, сядь и послушай. Ещё пару месяцев назад я был бы счастлив, если бы ты была с ним. Я был бы только за, даже если взять во внимание то, что не он владелец корпорации. Но по словам людей, он был богат. В Оттаве я познакомился с одним человеком, и я упомянул о Холде. Он предложил мне встретиться в более спокойном и тихом месте, обещал рассказать про него. И я согласился, – говорит папа, а я медленно опускаюсь на стул рядом с ним.

– Так вот… – он вздыхает и закрывает глаза.

– Тебе плохо? Может быть, воды? – Предлагаю я, и он отрицательно мотает головой, откидываясь на подушку.

– Я узнал. Но то, что я узнал… я был в шоке. Я испугался и обрадовался тому, что он, как мне показалось, в тот момент не заинтересован в тебе. Я молился, чтобы это было так, – продолжает он, приоткрыв немного глаза.

– А что тебе рассказали? Ведь это мог быть обман, папа. Николаса Холда многие ненавидят из-за зависти, из-за его силы, из-за стиля жизни.

– Это был, к сожалению, не обман, доченька, – качает он головой.

– Тогда я хотела бы послушать, – уверенно говорю я.

– Ты поймёшь почему я так веду… вёл себя, отчего был таким ужасным. Это всё страх за своего ребёнка. Это…

– Папа, переходи к делу, у меня занятия ещё. И мне нельзя опаздывать, – нетерпеливо перебиваю я его.

– Николас Холд до сих пор состоит в числе крупных дилеров по распространению наркотиков, особенно синтетических. Я видел документы, которые подтверждают это. Там была его подпись о товаре, отправленном в Южную Америку. И суммы, которые он получает за это. Райли Вуд бывший наркоман, которому помог Холд, но помог не так, как ты уже представила. Вуд до сих пор сидит на лёгких наркотиках вроде кокаина. И Холд его снабжает, поэтому Вуд держится за него. Он зависим от него. Если это всплывёт, это будет скандал, это будет бомба.

– Какой бред! – Возмущаюсь я. – Тебя обманули, папа. Это ложь. Я знаю, что… нет, он не состоит нигде. Он просто работает на Вуда, вот и всё. Никаких наркотиков. Я ведь знаю больше, я жила с ним. И я бы уловила это, уже проходила.

– Мишель, он хитрый, он скользкий, он отвратительный тип. Его мать была проституткой…

– Даже не смей, – зло перебиваю я его. – Не смей Эмбер обзывать! Она прекрасная женщина!

– Я даже не удивлён, что тебе так показалось. Его отец был сутенёром, Мишель. Он был пьяницей и наркоманом, а когда заканчивались деньги, как ты думаешь, где он доставал? Он использовал его мать, об этом знают все, кто жил с ними рядом в Берлингтоне. И его убил один из таких вот недовольных клиентов. Холд с рождения был психически ненормальным и таков его сын. Его мать, после длительного лечения от зависимости, отправила и его. Но он был агрессивным, он набрасывался на врачей и его заперли в психиатрической клинике. Нет никакой информации о Холде в период с одиннадцати до шестнадцати лет. Он был там и вроде притворился, что всё помогло. Но нет, ему ничего не помогло, у него до сих пор есть психотерапевт. И он болен, Мишель. Этот человек, который предоставил мне всю информацию, брат девушки, которую он покалечил. И она не единственная, остальные просто боятся, мне предоставили полный список. И это около восьмидесяти девушек, некоторых уже нет в живых. Он превратил её в овощ на инвалидной коляске, и я видел это. Я был в больнице и видел эту девушку. А ей было всего восемнадцать тогда. Он набросился на неё, избил до полусмерти и сбежал сюда, в Торонто. Связался с наркотиками и ему помогли запугать брата его жертвы, они грозились убить его детей и жену. Он предостерёг меня, что Холд поначалу всегда добрый, щедрый, прекрасный и заботливый мужчина, пока ему девушка не надоест. И он это продолжает по сей день, доченька. И ты попала к нему в руки. Что мне оставалось? Как мне было ещё защитить тебя, если ты скрывала от меня, что с ним? Я не успел, но сейчас, прошу тебя, уйди от него. У меня есть счёт на твоё имя, сними деньги и уезжай. Куда угодно, только улетай из страны. Тем более что после интервью, которое я дал со всеми обличающими его фактами, он убьёт тебя.

Я моргаю, отходя от шока из-за слов отца. Мои руки начинают трястись, и я закрываю глаза, чтобы понять, где правда, а где ложь.

– Ты… ты передал газетам это? – Выдавливаю я из себя.

– Да, я не знаю, как его остановить. Он ужасный человек, он ублюдок, монстр, которого надо посадить за всё. Пожизненно! Ты ведь моя кровиночка, моя доченька, я не переживу, если он тронет тебя. Не переживу этого, Мишель. А он уже на исходе, он уже не контролирует себя, как в ту ночь. Я специально это говорил, я подставил себя под удар, чтобы проверить слова того человека. Он тоже так пытался забрать свою сестру, и тот его избил, сильно избил и набросился на девушку. Он душил её, лупил, он повредил ей позвоночник. Неужели, после всего этого, ты не поверишь мне? Какой смысл уже мне тебе лгать, и у меня есть доказательства. Бумаги, курсы лечений, обследования. И они хранятся у адвоката, который передаст их после статьи в суд. Мне больше неважно, что будет со мной. Но эта правда ляжет на тебя, он отомстит тебе, как и обычно. Поэтому улетай, спаси себя, прошу, – папа приподнимается на постели, и я вскакиваю, начиная метаться по палате.