– Какие у вас познания, мисс Пейн, – смеётся он. – Может быть, вы разрешите мне со временем заткнуть ваш очаровательный ротик, но, думаю, легко могу найти совершенно иной, более глубокий способ, – его лучистые глаза снова накаляются магической силой и сексуальной электрической энергией, что жмурюсь от этого и мотаю отрицательно головой.

– Я хочу, чтобы ты выбрала себе стоп-слово, Мишель, – серьёзно произносит Ник, я отставляю бокал с вином, и опускаю голову.

– Зачем? Я… мы же договорились… я не хочу, – выдавливаю из себя слова.

– Должна, – он поднимает мой подбородок указательным пальцем.

– Почему?

– Ты должна иметь силу против меня. Я сросся со своим миром, тем, которого ты боишься. И это единственное, что может остановить меня, если ты ощутишь боль. Хоть какую боль, даже душевную, как сегодня. На каждое чудовище есть своё противоядие. Для меня это стоп-слово. Я не услышу ни твои мольбы, ни твои слёзы, ничего. Только его. Привык к этому. Пожалуйста, Мишель, крошка… не хочу больше раскаиваться в том, что сделал. Не хочу видеть тебя такую, как сегодня. Боюсь этого. Боюсь за тебя, и это сильно бьёт по мне. Я… мне кажется, чувствую тебя. Твои слёзы… твои глаза… моё. Это словно всё моё. Ты моя. Помоги мне, Мишель. Помоги мне остаться с тобой, не ходить туда. Сейчас меня трясёт от желания причинить боль, так скажи стоп-слово. Забери меня, я так устал.

Неоднократно пытаюсь вздохнуть, но грудь полна различных эмоций и бурных чувств к нему. Мои глаза бегают по его лицу, искажённому безмолвной болью и в то же время взволнованному ожиданием.

Боже, способна ли я на что-то невообразимо сильное внутри, чтобы до конца… до окончательной победы быть с ним и не сдаться? Ради него. Ради себя. Ник… он другой, он ведь совершенно другой. Я не знаю, что мне преподнесёт судьба через пять минут в его компании. Вдруг он снова решит или же поменяет мнение?

– Мишель, – шепча, закрывает глаза, в которых успеваю прочитать острое разочарование.

– Теренс, – выпаливаю я, а он распахивает глаза.

– Моё стоп-слово – Теренс, – уверенней говорю. Ник отворачиваясь от меня, смотрит в тёмный экран телевизора, а затем вскакивает с дивана.

Вот говорила же, и пяти минут не прошло, как он завёлся.

– То есть, ты хочешь в постели называть имя парня, в которого была влюблена и который погиб? Ты откровенно издеваешься сейчас, Мишель? Потому что если это шутка, то у тебя отвратительное чувство юмора, – сердито цедит он.

– А ты мне уже собрался делать больно в постели? И нет, я не издеваюсь.

– Это к слову пришлось. Тогда внятно объясни мне этот выбор. Ты до сих пор его любишь? – Он садится обратно и опирается локтями о колени. Только сейчас подмечаю, что рука у него забинтована. Надо же, была так поглощена собственными эмоциями, что даже не спросила его об этом.

– Я любила его как брата, но не как мужчину, Ник. Насколько я знаю, стоп-слово – это апогей твоей выдержки и порога боли. Так вот, для меня Теренс стал моим… мне было непередаваемо больно в ту ночь, и пережитый последующий ужас никогда не забуду. Поэтому, если произнесу это ключевое слово, значит, это мой максимум.

Он тяжело вздыхает и снова хмурится, что-то тщательно обдумывая. Но я ничего не успела придумать кроме имени парня. И сейчас чётко понимаю, что это действительно моё стоп-слово.

– Теренс, – произносит он, а я жду вердикта.

– Хорошо, пусть будет это, – облегчённо вздыхаю и откидываюсь на диван.

Мы молчим, Ник продолжает пристально смотреть впереди себя, а я усмирять учащённое дыхание. Боже, у меня больше нет сил. Почему в жизни всё до такой степени сложно? Почему так нелегко приходить к разумному компромиссу?

– Ты слышала, да? – Внезапно спрашивает он, даже не поворачиваясь ко мне.

– Что слышала?

– Мой прямой разговор с Люси, – уточняет он.

– Эм… да, я не подслушивала. Ладно, подслушивала, но, правда, направлялась в ванную, а дверь была приоткрыта, расслышала своё имя, и мне стало любопытно. Только, пожалуйста, не злись, – тихо признаюсь я.

– Она знает обо мне всё, буквально обо всём. Она успокаивала маму, когда я отсутствовал и врал им. Она просто хотела уберечь меня, а не обидеть тебя, всё ещё не понимая, что я старше, – он внезапно замолкает, а потом стремительно набирает побольше воздуха и продолжает: – Долго мучился кошмарами… очень долго, и Зарина услышала в одну из ночей, когда осталась у меня, перед тем, как я ей предложил свои условия. Она слышала, как мучительно переживал своё детство во сне, хотела поговорить об этом на следующий день. Но я не желал. Никого не впускал в свой мир, ни с кем не встречался, не водил на свидания, не ухаживал, не дарил цветы. Они жили по моим правилам – сессия и секс, очень редко секс, а я за это плачу. Даже в то время уже разграничивал их, хотя открыто делился своими достижениями с девушками, хвалился ими. Я не занимаюсь сексом с нижними, у меня две женщины. Одна только для секса, другая только для моего мира. Хотя и в постели предпочитаю использовать девайсы. Зарина любила боль, она была идеальна, любовница и нижняя в одном лице. Но предложил ей только роль рабыни. Она начала кричать, открыто признаваясь в любви и прося большего. Выставил её, сказав, что меня это абсолютно не интересует. Она обещала подумать, взяла с собой свои вещи и пропала. Я спокойно уехал, и вот, что получилось. Она отомстила мне таким способом, желая иметь меня в парнях. Люси переживает, что снова это повторится. Только вот я живу отдельно от мира, спокойно наслаждаясь другим, который сотворил только для себя. И мне было комфортно, пока не появилась ты.

От неожиданности его откровенных слов даже не дышу, и как только он умолкает, заставляю себя возобновить жизненные процессы.

– И ты не хочешь, чтобы мама знала о твоём материальном состоянии лишь потому что…

– Потому что тогда она всё легко поймёт. Она узнает, что я ничего не забыл, как мучился все эти годы, и её просто убьёт то, кем я стал. Она открыто осуждает людей, причиняющих боль, как ты. Презирает их. Наверное, поэтому ты ей так понравилась. У неё слабое сердце, нарушена психика, но пока Арнольд рядом, всё хорошо. Я не открываю своей прямой причастности к корпорации частично из-за неё, отчасти из-за страха, что меня публично осудят вновь и сейчас это повлечёт за собой крах и унижение, преследование и, возможно, смерти тех, кому обещал защиту. Уверен, что мои знакомые, старые приятели, которые знали меня в двадцать, тут же появятся. И вся грязь ляжет на тебя, как и на мою семью. Не могу этого допустить.

Ник оборачивается ко мне, и я вижу все внутренние переживания на его лице, его наибольшие опасения и главное желание – не навредить своим родным.

– Но ведь можно держать свою причастность к теме втайне, а жить, как нормальный человек для всех, – невольно напоминаю я.

– У нас различные понятия о нормальности бытия, Мишель. Не имею права даже на такие мысли. У меня тёмное прошлое, как и я сам. Оно излишне… оно разительно отличается от этики морали, принятой обществом. Я сотворил однажды то, в чём до сих пор не раскаиваюсь. Даже рад этому. Начинал зарабатывать не так, как ты предполагаешь. Был связан с преступным миром и синтетическими наркотиками. Я помогал их распространять, а потом прекратил, когда накопил нужную сумму для другого.

– Что? – Переспрашиваю я.

– Да, был молод, полон личных амбиций и желания разбогатеть, доказать уродам, которые смотрели на меня свысока, что ничем не отличаюсь от них. И не нашёл ничего лучше, чем наркотики. Думаешь, меня бы взяли куда-то без образования? Нет. Никому не нужен парень из глубинки, с сумасшедшими идеями. Райли сидел на наркотиках, глубоко завяз. Когда я уловил эту зависимость, то вытаскивал его из этого дерьма, затем предложил ему иной способ полного расслабления, который знал. Мой мир. И это помогло ему, как и многим. Говорил, что не могу тебе предложить будущего, потому что негативные последствия прошлого всегда приходят. Хотя максимально обезопасил себя, но не могу предугадать побочных действий. Так что ты промахнулась, Мишель, я недобрый и нехороший. Твой парень умер из-за наркотиков, которые распространяет в Торонто одна крупная банда, на которую в далёком прошлом работал я.

– Но ты… я… господи, – закрываю лицо руками, чтобы хоть как-то прекратить дрожь в теле. Хоть как-то успокоить себя и уверить, что это только прошлое. И ему пришлось так поступить… пришлось. Но не могу ничего с собой поделать.

– Райли же был из обеспеченной семьи, как он подсел на них? – Нелепо спрашиваю я.

– Теренс тоже, – напоминает он. – В том-то и парадокс, что только обеспеченная золотая молодёжь может позволить себе это, а кто беднее, они недолго держатся на самодельных наркотиках. Быстро умирают и на них нельзя делать деньги.

– И ты опасаешься, что тебя могут шантажировать?

– Нет, те люди, которые знали меня, мертвы уже. Но об этом знала Зарина, хотя и она в земле, но её жажда денег и мщения могла развязать ей язык. Не хочу рисковать.

– И ты будешь жить так до конца дней? Один? Без семьи, детей?

– Я не люблю детей, не переношу их. Откровенно ненавижу писклявых и надоедливых малышей, даже с племянницей не встречаюсь, только по праздникам и то ненадолго. Мне хватило сестры в детстве, и вряд ли из меня выйдет родитель с моими испорченными генами. Кто согласится быть со мной всю жизнь, узнав обо мне всю голую правду? Ведь могу сорваться и повторить судьбу отца. А что станет с этой женщиной и её детьми? Поэтому да, планирую жить один.

Никакой перспективы.

Закрываю глаза и опускаю голову, чтобы пережить это жёсткое заявление. Да, тоже не хочу ни детей, ни мужа. Но отчего-то сердцу так зверски больно, а в груди глубокая тёмная резаная рана, начавшая кровоточить.

– А ты рассчитывала на большее? – Горько усмехается он.

– Нет, – шепчу. – Нет, но… не знаю, Ник. Слишком много информации и ужаса. Но я прекрасно понимаю тебя, ты хотел лучшей жизни после всего, что тебе пришлось пережить. Ты хотел вырваться оттуда, и тебе было плевать на всех, кроме своей мечты. И ты добился её. Поздравляю, – мой голос бесцветен, а я сама будто бы сдулась.