Сквозь шум в ушах, сильнейшую тошноту и слабость, я чувствую… продолжаю это делать… мои руки освобождаются. Меня подхватывают за талию и поднимают на ноги, держа на весу.

– О, Мишель, – знакомый и когда-то родной голос проникает в меня, делая боль острее. Его руки ласкают моё лицо, убирая с него мокрые пряди волос. А я безвольна. Я не могу двинуться.

– Мишель… крошка… – он обнимает меня, сжимая руками волосы, зарываясь в них лицом, и целует. Целует, словно любил, словно была его. Словно он не изранил моё тело, словно не он отнял у меня душу. Его губы такие нежные и прохладные касаются щёк, затем губ. И он покрывает меня ими. Боже, как больно. Безумно болит сердце, а тело просто не ощущается. Вся боль сконцентрировались во мне, в груди и её сдавливает от его нежности, ставшей орудием против меня.

– Я прощаю тебя… прощаю… не предавай меня больше, не предавай, потому что не могу без тебя. Мне так больно, так глубоко ты во мне. Прощаю тебя… прощаю, – его шёпот достигает меня, и сознание возвращается, как и просыпается злость и обида, горечь и ненависть, любовь и разрушенная, я.

– Давай начнём всё заново, слышишь? У нас получится, теперь получится… – его пальцы гладят моё лицо, а голос дрожит. Но я не обращаю на это внимания, продолжая возвращаться к жизни.

Я, приоткрывая глаза, смотрю на его мокрое лицо, полное сожаления и надежды. Блеф. Всё это ложь. Никогда не прощу его. Никогда.

– Ты думаешь, я знал? Знал, что и мне будет больно… но я очистил тебя… очистил и я бы… никогда… слышишь? Никогда бы не сделал того, что грозился. Никогда. Ты нужна мне… так сильно нужна… извёлся… разорвала ты меня. Я прощаю тебя… останься со мной, моя крошка… моя Мишель.

По моим глазам скатываются слёзы, ведь я никогда не видела в его глазах такой страх, и это причиняет ещё больше боли внутри. Его глаза стали для меня запретным наслаждением. Он стал для меня под запретом.

– Сессия закончена? – Шепчу я, изворачиваясь из его рук, но он держит меня крепко, но так осторожно. Разве есть уже разница? Нет. Мне больно. Ягодицы отдаются пульсацией в голове, что мне сложно дышать, как и делать шаги. Я отступаю, но не могу стоять в туфлях.

– Да, – кивает Николас, сглатывая, и всматриваясь в моё лицо.

– Отпусти меня, – говорю я, и плевать на то, что сейчас рухну без поддержки. Плевать, что ноги так сильно дрожат, когда я сбрасываю туфли и даже двигаться больно. Но я это делаю, подходя к халату, чтобы скрыть от него моё тело, израненное его извращённой и тёмной любовью.

Мне необходимо собрать все свои силы сейчас, и я пытаюсь… правда, пытаюсь, но руки дрожат, завязывая на талии узел, и я делаю шумный вдох, немного пошатнувшись и зажмурившись, когда ткань касается ягодиц. Мне кажется, что кожи там не существует.

– Я прощаю тебя за предательство, Мишель. И предлагаю продолжить нашу связь с чистого листа, – произносит Николас.

Медленно открываю глаза и начинаю громко смеяться. Как же мне больно. Нет. Не физически. Хотя тело моё горит от ударов. Душа плачет от унижения. А я? А я смеюсь.

Я не могу стоять и облокачиваюсь ладонью о стенку. Наверное, он сделал из меня сумасшедшую, больную извращенку, но я не чувствую тела, только сердце, которое исполосовали.

– Интересная реакция, я рад, что чувство юмора ты сохранила. Оно мне нравится в тебе, – насмехается Николас, а мой смех резко обрывается, возвращая меня в эту отвратительную комнату цирка уродов.

– Это всё? Моё наказание окончено? – Спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

– Да.

Только сейчас могу поднять голову, скользя затуманенными от слёз глазами по чёрным ботинкам, тёмным знакомым штанам и телу, ранее подарившее мне наслаждение. Ничего. Одна горечь.

Мои ноги, как и руки, сильно затекли, я едва могу стоять, не согнувшись пополам без помощи, но, превозмогая стонущие мышцы и горящие огнём раны, мне удаётся выпрямиться.

Кто бы знал насколько это сложно. Стоять полностью обнажённой душой перед этим бесстыдным взглядом, блуждающим по моему истерзанному телу.

Мне кажется, что от перенесённого садистского избиения тело атрофировалось, как и вся чувствительность. Не больно. Гадко. Но я завершила эту историю. Я не упаду перед ним, нет, не сейчас. Позже я умру, позорно похороню свою любовь. Не сейчас. Сейчас буду бороться за свою душу в его лапах. Люблю. Смотрю и продолжаю причинять себе боль от этой чёртовой любви. Не вырвать её, не приглушить, она стала острее. Она это я. Но не покажу больше. Слабость.

– Ты слышала меня? Я не повторяю дважды, – голос Николаса раздражённо зол, но меня это более не волнует.

Поднимаю свою сумку и плащ, едва не рухнув на пол, но мне удаётся устоять на ногах, и поднимаю лицо, чтобы посмотреть на мужчину, открывшего для меня ад и рай, и плюнуть ему в эти губы.

– Я. Тебя. Не прощаю, – отрывисто произношу я.

– Что? Да кто ты такая?! Ты предала меня! Ты говорила, что любишь и предала! Ты не имела права! – Он срывается на крик. Раньше я боялась этого его состояния, но разве можно после всего бояться больше? Нет. Я камикадзе. Я испытала максимум боли и максимум любви. Я нашла свой максимум. Я нашла своё стоп-слово. Любовь.

– Сессия окончена. Я выполнила свои обещания, теперь твоя очередь, Николас. Я не желаю тебя видеть, даже слышать твой голос слишком отвратительно. Ты стал для меня дьяволом. Ты ошибаешься, всегда ошибался. Ты не умеешь доверять, хотя разглагольствовал об этом. Ты нарушил все собственные правила и табу, ради меня. Но это лишнее. Это ты предал всё, во что я поверила. Ты предал самого себя и меня. И я тебя не прощаю, – сухо… очень сухо говорю, видя, как его глаза наполняются яростью.

– Я пришла, только чтобы сказать тебе – прощай. Попрощаться с чудовищем, раненным и одиноким. Только я понимала тебя, только я могла принять тебя. Но ты недостоин этого. Вот, – я достаю из сумки нашу фотографию. И на его глазах разрываю её, затем ещё и ещё и швыряю в него. Она разлетается на кусочки, как и я в этот момент. Я отдала ему всё, а он не оценил. Не хочу больше напоминания о нём, не могу стать его полностью. Не после всего этого. Сама виновата, сама полюбила, сама доверилась и ошиблась. И сама же должна поставить точку. Сама.

– Ты сказала… ты сказала, что любишь меня. Лгала? Снова лгала мне? – Он смотрит на фотографию, которая стала самой опасной в этой истории, и я слышу боль в его голосе.

– Я никогда не лгала тебе, Николас. Никогда. А вот ты пропитан собственной ложью. Ты получил что хотел, получил меня на эту сессию. Но никогда больше не получишь моё сердце, которое ты убил, полив шампанским. От него мутит, как и от тебя, – шепчу я, ощущая неприятный привкус во рту. И во мне буквально взрывается вся обида и боль, до сих пор прячущаяся за пережитой экзекуцией.

– Ты думаешь, что сломал меня, подчинил себе? А я прощу тебя и рухну в твои руки, обещая любить? Нет, ты лишь показал мне, что ты никогда не сможешь быть тем, ради кого можно терпеть всё это! Но ты можешь быть доволен, вызвать сюда своих извращённых шлюх, чтобы трахнуть. Сессия закончилась как закончилась твоя реальность! А в моей всё совершенно по-иному. Ты добился своего, я поверила, что ты опытный Садист и не только тела, но и души, и сердца! Я испытала боль как физическую, так и эмоциональную! И скажу тебе, что эмоциональная в разы сильнее и изощреннее, чем физическая. Ты был прав, она останется со мной, но не приведёт к гибели души. А ты свою продал душу дьяволу за такие игры! И сейчас я полностью осознала, что любила иллюзию, пародию на мужчину, а не чудовище, которое манипулирует его слабостями. Ты слабый, Ник! Ты кричишь о том, что всё контролируешь и демонстрируешь мне это. Но ты потерял контроль над собой, ты извратил самого себя, и ты мог остановить всё это, но просто не захотел напрягаться. Ты предал меня, обещал и поступил так подло. Это я спрашиваю тебя, как ты мог? Тебе не хватило всего, что сейчас со мной происходит. Нет! Тебе мало! И я страдаю. Ты это хочешь услышать? Люблю того мужчину… моего Ника! Моего и только моего! Но его нет, потому что ты обманул меня. Это я верила тебе, верила в тебя. А ты ранил меня, и я не выздоровею. Буду болеть. Но вдали от тебя. У тебя нет будущего, а только прошлое, заставляющее тебя жить в темноте и своей неуверенности в себе. Я желаю тебе испытать то, что ты сделал со мной, я желаю тебе испытать всю боль этого мира, на которую ты обрёк меня, желая наказать за то, чего я не делала. Ты кричал о доверии, только вот сам никому не желаешь доверять, – сглатываю горечь и сухость во рту, даже не замечая, насколько потрясён этот незнакомец напротив меня.

– Я желаю, чтобы боль разорвала тебя в клочья и встряхнула. Я желаю тебе стать мужчиной, не прячущимся за этой всей бутафорией, а отрыто показывающим своё истинное лицо. Этим ты предупредишь каждого, что с тобой они никогда не будут счастливы и любимы, ибо такой как ты не любит даже себя. И мне жаль тебя, чертовски жаль, потому что ты останешься среди этой грязи без движения, а я когда-нибудь отмоюсь от твоих рук. Я забуду тебя, как страшный сон, и начну двигаться дальше, только вперёд! Ты душевный мазохист, и ты наслаждаешься болью не других, а собственной. Ты наказываешь этих девушек лишь потому, что они наслаждаются болью. Ты лицемерен и жалок. Ты врёшь сам себе, обманываешь столько лет, уверяя, что тебе всё это нравится. Ты не спишь с ними после сессии только по одной причине – они у тебя вызывают своими предпочтениями отвращение. Ты берёшь их и уродуешь, для того, чтобы отрезвить и отвернуть от этого мира. Потому что он тебе противен, а не потому, что ты его любишь. Нет, ты обманщик, извращённый лгун своего сердца. Ты выдумал себе реальность, но она разрушилась. У тебя ничего нет, больше ничего в твоей душе не изменится. Она очерствела, и это же ты подарил мне. Только вот ты прав, я сильная и я справлюсь без тебя. Я искореню зависимость в твоём голосе, твоих руках и присутствии. Я смогу, а вот что будет с тобой, я не знаю. Прощай, Николас Холд, гори в аду своих страхов!