Он наливает ещё один бокал шампанского и тут же опрокидывает в себя. Я сижу полностью поражённая его рассказом, и пока он говорил, всё это представляла в голове, мне становится… жаль его. Сердце сжимается, а кожа покрывается мурашками от его слов, по телу проходится волна ледяного холода. Меня немного потряхивает, и я не смею больше на него смотреть.

– Ты их сильно бьёшь? – Сипло спрашиваю.

– Да, – чётко отвечает он, и мне становится плохо.

– Почему? Зачем ты заставляешь людей испытывать боль? – Понимаю, что сейчас расплачусь и, сглатывая неприятный ком в горле, моргаю, чтобы помутневшее зрение вернуло чёткость.

– Власть, подчинение, безоговорочный контроль. Это мой способ расслабления, выместить свою агрессию и увидеть результат.

– Ты садист, – шепчу я.

– Я тот, кто я есть.

– Прости, это для меня слишком, – качаю головой.

– Ни одна нижняя не имеет права смотреть в глаза верхнему. Ни одна нижняя не имеет права перечить ему. Ни одна нижняя не имеет права делать то, что я позволяю тебе. За это их ждёт наказание, но не тебя. Ни о чём это тебе не говорит, Мишель?

Поднимаю голову и смотрю на него непонимающе. Он немного подаётся вперёд и его губы растягиваются в улыбку.

– Я хочу тебя рядом со мной, не как нижнюю, а как девушку, которую могу держать в своих руках.

– Но… эти все сессии, ты же не откажешься от них, – с горечью отвечаю я.

– Нет, но у меня в сессиях нет полового контакта, если тебя это волнует.

Его слова разбивают все мои надежды и мечты, я усмехаюсь, вставая с места.

– Прости, но нет. Это всё не для меня. Я не могу, – качаю головой, и его лицо каменеет на глазах, что в ужасе шарахаюсь от него, а собака тут же поднимается с пола, наблюдая за нами.

– Хорошо, – холодно произносит он и встаёт. – Я вызову Майкла и уезжай. Убегай снова от меня.

– Я не убегаю. Я не знаю, как… как… ты будешь бить кого-то до полусмерти, а потом улыбаться мне, но я ведь буду в курсе всего. Это… ужасно, – облизываю губы и хлюпаю носом.

– Твои руки будут в крови, даже если её не увидеть. Они будут грязными, а я…я просто. Да почему ты такой? – Срываюсь на крик и отворачиваюсь от него, чтобы смахнуть слёзы отчаяния.

– Мишель, каждый в этом мире извращенец. Только надо понять степень извращения и принять её, тогда станет легче. Я не могу изменить себя, я такой, какой есть. Да, у меня есть изъяны, но от этого не перестаю быть человеком. Мужчиной, который тоже желает нежности, заботы и тебя, – слышу его шаги позади, но не могу остановить поток слёз, яростно подтирая глаза, ненавидя себя за свою слабость.

– Даже ради меня? – Шепча, поворачиваюсь к нему и вглядываюсь в ничего не отражающие карие глаза.

Он вздыхает и проводит рукой по волосам, поджимая губы.

– Понимаешь, у меня есть наследственная неконтролируемая ярость, которую мне надо куда-то выбрасывать. И я выбрал такой способ, он подходит мне. Если этого не буду делать, то могу сорваться на тебе. Тогда… я не хочу носить тебе цветы на кладбище, – мрачно отвечает Ник.

Я опускаю глаза, а в груди так давит, что дышать становится сложно. Почему он? Почему такая несправедливость?

– Крошка, – нежно произносит и поднимает моё лицо двумя пальцами, не могу смотреть на него и перевожу взгляд за его спину в темноту.

– Я не могу смотреть на твои слёзы, они сбивают меня. Я думал, что всё будет просто. А оказалось так сложно, что теперь сам не знаю, что мне делать с тобой и с собой. Хочу дотронуться до тебя. Хочу поцеловать, хотя это невозможно. Хочу доказать, что я не монстр. Обычный, несколько со странными вкусами, но такой же, как и все, – в его голосе столько боли, что мой подбородок начинает дрожать, а из глаз выкатываются слёзы.

Он резко притягивает меня к себе, и я утыкаюсь носом в его рубашку и позволяю просто разреветься, хватаясь за шею. Меня разрывает внутри от сочувствия и желания помочь ему, от его слов, от его неправильности, от него. Я вязну в нём так сильно, что назад дороги нет. Не смогу забыть его, но и принять такую жизнь тоже не в силах.

– Тише, крошка, тише, не плачь, – он гладит меня по волосам, а мои ноги дрожат, как и всё тело в его руках.

Я чувствую его тепло, и это заставляет испытывать физическую боль от ужаса его тёмной стороны.

– Останься со мной, Мишель, останься, – просит он, а у меня нет ответа. Просто молчу, всхлипывая и сжимая его затылок.

– Доверься мне, я не причиню тебе боли, если сама этого не попросишь. Я хочу тебя для себя, только для себя, крошка, – продолжает он, сильнее обнимая меня, и я ощущаю поцелуй в волосы, затем ещё один в висок. Он отбрасывает мешающие пряди назад и начинает покрывать горячими поцелуями мою шею, что я задыхаюсь от слёз и от его действий.

Его губы переходят на мои мокрые щёки, рука хватает меня за волосы, чтобы голова подалась назад. Выдыхаю и открываю глаза, смотря на него помутневшим взглядом.

– Я…я, – забываю обо всех оборотах речи и просто открываю и закрываю рот.

– Будь со мной, – шепчет он, лаская рукой мою скулу, и проводит пальцем по пересохшим губам.

– Мишель, – его глаза бегают по моему лицу.

– Я не знаю, – жмурюсь и мотаю головой.

– Ты не хочешь даже попробовать?

– Не хочу, чтобы ты бил кого-то, испытывая наслаждение, – облизывая губы, произношу я сдавленно.

Он закрывает глаза и резко отстраняется от меня, что я пошатываюсь без опоры, замирая в позе «сломанной куклы». Ник отвернулся и подошёл к столу, облокачиваясь на него руками. Его спина напряжена, а голова опущена вниз – значит, он зол и раздражён. Я вытираю текущий нос и не двигаюсь, ожидая новой вспышки ярости.

– Ты будешь со мной, рядом со мной, больше не будет Люка, больше никого не будет. Только ты и я в моём мире. Согласна? – Резко говорит он, стоя спиной ко мне.

– Твой мир не для меня, Ник.

– А какой мир для тебя, Мишель? – Усмехается он и поворачивается. Его грудь вздымается слишком часто для спокойного состояния, что я делаю ещё один шаг назад.

– Нормальный.

– А что есть нормали2 в этом мире?

Я не нахожу слов и сжимаю губы, опуская голову вниз. У нас разные понятия, мы противоположности, но они ведь притягиваются.

– Ты сама не знаешь, что хочешь. А я уверен в том, что хочу. Тебе не хватает смелости ответить мне, потому что боишься нарушить свои мнимые правила, которые определила для себя. Почему, Мишель? Ты задавала вопросы, теперь я хочу знать, почему прячешь свои эмоции в себе и не разрешаешь им жить? Зачем водишься с кем-то вроде Люка, когда у тебя больше возможностей? – Зло требует он, а я кривлюсь.

– Не твоё дело, – сипло отвечаю.

– Моё, чёрт возьми! Это моё дело, Мишель! Ты такая же извращённая, как и я, только ты хуже, чем я. Я открыто говорю о своих страхах и предпочтениях, а ты издеваешься над собой в душе. Расскажи мне, потому что пойму в отличие ото всех. Я единственный, кто видит тебя настоящую, – его интонация меняется с крика уже на более спокойную.

Это точно и разрушительно бьёт по моей броне, что я делаю шаг назад и упираюсь в диван, опускаясь на него. Сил больше нет в теле, они покинули меня. Ник быстрым шагом подходит ко мне и, присаживаясь на корточки, берёт мои руки в свои.

– Давай, крошка, слушаю тебя, я помогу тебе, – просит он. Шторм активизируется и, цокая лапами, подходит к нам, утыкается мордой в моё бедро, как будто поддерживая меня, пытаясь придать уверенность, и это вызывает улыбку.

– Я не прячусь просто мне так комфортней, – подаю я голос.

– Правду. Хочу услышать правду от тебя. Будь честна со мной, как и я с тобой. Доверие, Мишель, я тебе доверяю, так откройся мне, я обещал защищать тебя и заботиться. Только должен знать, отчего мне тебя прятать за собой, – он немного сжимает мою руку, и я поднимаю взгляд на него. Его глаза полны ожидания и Ник улыбается мне, подталкивая к пропасти.

Двадцать второй шаг

Глубоко вздыхаю и киваю ему, собирая воспоминания по кусочкам.

– Мне было шестнадцать. Моё окружение состояло из ребят моего круга, и только. Отец нашёл для меня парня, сына одного из своих друзей, и я принимала это, всегда принимала беспрекословно. Мне всю жизнь вбивали в голову, что должна им за красивую и хорошую судьбу. Только я увидела эту «хорошую» жизнь во всех её красках: наркотики, алкоголь, смерти. Мой парень умирал у меня на руках с сильной передозировкой. Другие ребята, что были там, разбежались как тараканы, оставив одну с едва дышащим телом. Я вызвала скорую, и нас забрали, парень скончался той же ночью, а на меня повесили распространение и употребление наркотиков. За неимением улик и после моих чистых анализов отпустили из камеры временного пребывания, я прожила там два дня. Отцу пришлось выложить огромную сумму, чтобы закрыть это дело и вытащить меня оттуда навсегда, а также избавиться о любых упоминаниях о моей причастности к смерти Теренса. Тогда я решила, что уж лучше быть среди обычных, чем среди своего окружения. Резко сменила круг общения, свои мысли, правила и табу. Единственная, кто поддерживал это Сара, а в итоге и она меня предала. Вот и всё, – усмехаюсь воспоминаниям и моей детской наивности, что мир прекрасен и деньги самая важная часть в нём, без которых никто не выживет. Слёз больше нет, выплакала все за три года из-за этого случая.

– Ты винишь себя в том, что какой-то придурок не знал свою дозу? – Ник встаёт и пересаживается на диван, притягивая меня к себе и обнимая.

– Да, должна была рассказать всё отцу или его родителям, но я хотела помочь. Я пыталась, но мне никто не верил, потому что деньги решают всё. Он был хорошим парнем, весёлым, смешил меня и делал глупости. Возможно, была влюблена в него, когда он был в нормальном состоянии, – отвечаю, и перед моими глазами предстаёт лицо с озорной улыбкой Теренса. Я прижимаюсь головой к плечу Ника и чувствую, как что-то изменилось внутри, стало легче.