– О Господи, какой ужас. Эти люди… мужчины, что работали на тебя, все были… – каждый звук даётся с трудом.

– Да, такими как я. Каждый из них имел свои особые вкусы и каждый из них поплатился за них всеобщим осуждением и одиночеством, – подтверждает Ник.

– А сейчас? Ты… ты продолжаешь эту жизнь? – Бросаю на него косой взгляд.

– Да. Не собираюсь бросать её лишь из-за того, что однажды доверился не той. За последние годы мне удалось поднять новую корпорацию с нуля. И она прекрасно процветает по сей день. Как и люди, которые нашли себя в этом мире, рядом со мной, – монотонно произносит он.

– И ты… зачем… ты хочешь, чтобы… я не умею так, – мои мысли путаются, и я выдаю такую же фразу, лишённую смысла.

– Это я заметил, – хмыкает он.

– И ты бьёшь женщин, причиняя им боль? – Ужасаюсь я.

– Да, и не только, но они просят об этом и получают наслаждение, как и я, – спокойно отвечает он, и я впадаю в ступор от его интонации. Так просто и свободно подтверждает мои слова, когда это же… чудовищно!

– И эта… блондинка она твоя… – не могу окончить предложение и только взмахиваю рукой в воздухе.

– Лесли? Нет, она моя домработница, но для неё я Мастер, она нижняя. Она живёт в соседнем корпусе, как и Майкл, там же есть и квартира для моей нижней, – поясняет он.

– У тебя сейчас есть такая?

– Сейчас у меня нет постоянной рабыни, только одноразовые. Они все подписывают контракт, – указывает на стопку скреплённых бумаг, покоящуюся на столике.

Хмурюсь, шире раскрывая глаза, больше не в силах смотреть на него, отвожу взгляд и упираюсь в контракт.

– Ты хочешь, чтобы я его подписала? – Тихо спрашиваю.

– Нет. Я не требую от тебя этого и даже не предлагаю, – говорит он обманчиво мягко.

– Тогда что ты от меня хочешь? – Непонимающе произношу, боясь смотреть на него.

– Если я скажу, что ты меня заинтересовала просто так, без какого-либо подтекста и принуждения к моему миру. Тебя это устроит? – Слышу, как шуршит его одежда, и через несколько мгновений он садится рядом, я тут же отсаживаюсь от него дальше.

Я не могу принять этого факта, что человек, которого знала до этого момента самый настоящий садист, жестокий и реальный, без красивой сказки в прошлом и будущем.

– Почему ты стал таким? – Не могу сдержать в голосе отвращения и поворачиваю к нему голову.

– Я не становился. Я таким родился. Каждый в мире делится на Доминанта или Сабмиссива. Буквально все, нет исключений. Надо только понять, что приносит тебе удовольствие, и тогда жизнь будет складываться так, как ты мечтаешь, – его взгляд прожигает меня насквозь, и этому нет объяснений. В его истории нет никаких смягчающих вину обстоятельств. Он сам так хочет, это его выбор.

– Тебя кто-то подтолкнул к этому? – Пытаюсь оправдать его, найти хоть какую-то амнистию его выбора, но он отрицательно мотает головой.

– Я никогда не был сабмиссивом и не собираюсь, меня никто не соблазнял в том ключе, в котором ты мыслишь. У меня нет психологических проблем, я так устроен. Я не против прикосновений к моей коже, мне даже это нравится, как и любому мужчине, ты это уже попробовала. Моя жизненная история такова, что я сделал свой выбор, и он мне нравится.

– У тебя есть психологические проблемы, – заверяю его и встаю, под властью проснувшихся эмоций я ставлю с шумом стакан. – Тебе надо лечиться! Никто в здравом уме не будет причинять физическую боль заведомо слабому полу! Это ненормально, это… кощунственно!

Я уже срываюсь на крик, с силой сжимая кулаки, что ногти впиваются в кожу.

– Не повышай на меня голос, Мишель, это может плохо закончиться, – он тоже встаёт, и теперь я вижу в нём Доминанта. Его глаза горят воинственной решимостью подчинить себе любое существо на этой планете. Лицо будто высечено из камня, а мышцы играют под одеждой. Понятно, почему этот мужчина может повелевать одним только взглядом. Он умеет быть Мастером, они едины.

Он делает шаг в мою сторону, но я отскакиваю, выставляя перед собой руку.

– Не подходи, – одними губами говорю.

– Мишель, я ничего плохого тебе не сделаю, если ты сама меня об этом не попросишь. Главные и нерушимые правила моего мира: безопасность, разумность и добровольность. Я учился этому двенадцать лет, с того самого момента, как понял кто я есть, нашёл себя. Я могу контролировать все свои чувства… мог, пока не встретил тебя. Давай присядем, и ты можешь спрашивать меня о чём угодно, – предлагает он и протягивает руку мне, но я смотрю на неё как на змею, готовую меня укусить и отравить ядом, и только отрицательно мотаю головой, садясь от него на приличном расстоянии.

Двенадцать лет?! Чёрт возьми, двенадцать лет?! В моей голове стучит это время, и я быстро отсчитываю, сколько ему было, когда… когда он превратился в насильника. Пятнадцать… шестнадцать. Я поднимаю на него глаза, и в голове представляется картинка, где подросток избивает своих жертв, издевается над ними, а сейчас он стоит передо мной ещё более изощрённый, более сильный и хитрый.

– Скажи что-нибудь, – просит он.

– Не знаю, что я здесь делаю. Пока в голове не укладывается, что повторение этого ужаса, которым наполнены книги, возможен в жизни и это не кто иной, как ты. А я… что ты от меня хочешь? – Делаю глубокий вдох.

– Тебя. Я хочу тебя в своей постели, – без тени смущения говорит он.

– Меня? Я не мазохистка и никогда…

– Мишель, слушай то, что я говорю тебе. Я не предлагал ни практики в теме, ни контракта. Если я выбираю себе Сабу, то обязательно заставляю её подписать контракт. Но с тобой мне хочется просто сидеть в ресторане и разговаривать, показать тебе свой мир, возможно, тебе будет интересно узнать о сессиях. Я не заставляю, всего лишь предлагаю.

– Ничего не понимаю. Ты разве можешь быть нормальным? Ты же садист, – недоумевающе смотрю на него.

– Я нормальный, чёрт возьми, Мишель. Я трахаюсь так, как все, только перед этим мне требуется сессия, – возмущается он.

– То есть… не понимаю. Я запуталась. Кто такая «сессия»? – Тру лоб и панически пытаюсь дышать, потому что полностью сбита с толку.

– Я объясню тебе сейчас всё кратко, потому что и так для тебя слишком много информации, – Ник встаёт и берёт бутылку вина, наливая себе бокал и поднимая глаза, предлагая мне, но я отрицательно машу головой. Он возвращается на то же самое место, не делая попыток даже приблизиться ко мне, и отпивает.

Я удивляюсь его спокойствию и расслабленной позе и только опасливо опускаюсь на край дивана.

– Итак, развею первый миф: тема и секс не всегда одно вытекающее в другое, они могут существовать поодиночке. Не каждый Доминант трахает свою нижнюю после сессии. Сессия – это промежуток времени, в котором проходят, скажем так, игры Верхнего и Нижнего.

– Но… ты сказал, что занимаешься сексом, – я зачем-то тычу на экран телевизора, открывая и закрывая рот, и губы Ника изгибаются в хищной улыбке.

– Редко, это скорее исключение из правил и физическое отклонение тела. Каждый верхний после года жизни в рамках темы определяет себе свою ступень наслаждения. А их три. В двух из них секс редкий гость, а вот оргазм очень частый.

– Но везде присутствует боль, – тихо произношу я.

– Второй миф: никакого принуждения, только добровольное начало и желаемая боль. Каждая нижняя, Саба, рабыня понимает то, на что идёт и с нетерпением ждёт этого. Она ясно представляет себе, свои возможности и желания. Перед каждой сессией Доминант обязан узнать все табу своей партнёрши, чтобы не нанести ей вред. Он берёт на себя ответственность за чужую жизнь, а это непросто связать галстуком и трахнуть. Это реальная опасность летального исхода, если Верхний неопытен, не контролирует себя и не слышит партнёрши.

– Летального?

– Да. Если не уметь работать с иглами, ножами и иными девайсами, не рассчитывать силу удара, если не понять, что партнёрша испытывает боль уже не от наслаждения, а от повреждений внутренних органов. Если… если вовремя не убрать руку с горла, много вариантов – и это всё может спровоцировать травмоопасные последствия или летальный исход, – Ник отворачивается от меня и хмурится, пока я пребываю в потусторонней реальности.

– И ты это делаешь? – Облизав пересохшие губы, спрашиваю я.

– Да. У меня за плечами большой опыт, и я продолжаю учиться, нужно двигаться в ногу со временем, – в который раз поражаюсь спокойствию в его голосе, когда мой желудок бунтует, желая явить миру всё своё содержимое. Я беру бокал, и отпивая воды, ставлю его обратно на стол.

– Господи, какой ужас, – выдыхаю. – Я могу уйти? Или теперь ты меня будешь пытать своим опытом?

– Мишель, – он с укором смотрит на меня, немного улыбаясь, но мне-то ни хрена невесело. Я в таком трансе ещё никогда не пребывала как сейчас.

– Конечно, ты можешь идти. Я сейчас скажу Майку, чтобы ожидал тебя внизу, – говорит он и достаёт из джинс айфон.

Как? Почему? Чего ему не хватало в жизни, что подтолкнуло согласиться на это? Смотрю на Ника, набирающего сообщение, и не хочу верить в это. Я ведь думала, что он всего лишь вспыльчивый, несколько агрессивный, но такой правды даже не предполагала. И самое страшное для меня, что я ему сочувствую. Он не видит в жизни ничего прекрасного без нанесения увечий слабому полу. Мне его жаль, чертовски жаль, что такой красивый, харизматичный и умный мужчина оказался списанным товаром, любящим насилие.

Восемнадцатый шаг

– Я и не представлял, что ты так отреагируешь, едва не шлёпнувшись в обморок, – моргаю и одновременно и вздрагиваю, потому что Ник уже оказывается сидящим на корточках прямо передо мной, а я настолько задумалась, что даже не заметила этого.

– А как я должна была отреагировать? Сказать, что ты молодец? Что это круто? Браво? Так держать? Продолжай в том же духе? Прости, разочарую, для меня это отвратительно и бесчеловечно, – изумляюсь я ему.

– Я всё тот же, крошка, который обнимал тебя, танцевал с тобой, целовал тебя, возбуждал. Разве в эти моменты я был чудовищем? Нет. Я не изменился, просто ты узнала обо мне всю правду. И ожидал несколько иной реакции. Конечно, недоумения, но не такого открытого лицемерия, – он встаёт и смотрит на меня иронично сверху вниз.