― Я запретила ему переступать порог!

― Отвянь, ― отмахнулся пришедший.

― Отвянь?! Я кормящая мать, Кометов. Мне нельзя нервничать, а я сейчас нервничаю. Так что предупреждаю: если пропадёт молоко, я отгрызу тебе голову.

― Мать, посиди молча в сторонке, пожалуйста. Я пришёл не к тебе.

― Мне его вышвырнуть? ― не отрывая глаз-буравчиков от Кометова спросила она у подруги. ― Только скажи, полетит кубарем. У меня на этот случай швабра в углу стоит.

Ульяна и не знала, как было лучше. Она только знала, что внутри начались сумасшедшие танцы от одного его появления.

― Не надо. Оставь нас.

― Зря. Очень зря, ― покачала головой Селезнёва. ― Не слушай ничего, что он начнёт тебе втирать.

Кирилл хмуро обернулся к бывшей однокласснице.

― Мамочка, иди памперс чаду смени.

― Сама разберусь. Без твоей рожи.

― Хватит, ― попросила Матвеева. Неприятно слушать, когда два дорогих тебе человека грызутся. ― Кристина, пожалуйста.

― Уходим мы, уходим, ― неохотно приняла поражение та. ― В верхнем шкафу уксус. Вылей ему на морду.

Её тапки с причавкиванием гордо удалились. Затем словно бы демонстративно захлопнулась дверь супружеской спальни. Но Ульяна-то знала, что подруга скорее всего оставила щелку и теперь будет подслушивать. Пускай подслушивает.

Кометову вежливо предложили присесть за обеденный стол.

― Голодный? Котлеты будешь? Крабовый салат. Говядину варёную. Правда она для Кристины.

― Нет. Спасибо.

― Чай, кофе? ― она постучала ногтём по стакану, стоящему на столешнице рядом с миской замешанного фарша. ― Пиво?

― Нет.

― Как скажешь.

Снова воцарилось молчание, которое сглаживали разве что музыка, да треск разогретого плюющегося масла. Глупая, тянущая неопределённость, но первым переходить к сути ни один из них не торопился. Ульяна продолжала готовить, а Кирилл молча наблюдал за ней. За тем как она лепит новую порцию котлет, моет, нарезает картофель и бросает его в сковородку, где предварительно поджарился лук с чесноком.

На третьей конфорке что-то варилось. На четвёртой закипал чайник. Грязная посуда громоздилась баррикадой в мойке. Матвеевой давненько не приходилось превращаться в кухарку. Пока беременная подруга сидела в декрете, всю готовку брала на себя она. Теперь же, когда младенец требовал постоянного внимания, бразды домашнего хозяйства переняла она.

Внешне Ульяна вела себя расслабленно. Словно её нисколько не напрягал посторонний. Вот только на самом деле её жутко трясло. Руки дрожали, а сердце так сильно стучало, словно пыталось разбиться насмерть об грудную клетку. Присутствие Кометова одним лёгким дуновением разрушило шаткий карточный домик, который она выстраивала в душе последние несколько дней.

Музыкальный канал будто надсмехался над ней. Вроде играл последний час всё нейтральное, а теперь пошло-поехало: слюни, сопли, лирика брошенок. Прям хоть выкидывай ноут из окна. В довершении, как вишенка на торте, заиграла одна из песен самого Кирилла. Про секс, любовь и «девочку с обложки», что единственным выстрелом в сердце покорила кого-то. Возможно, самого певца. Он же автор своих текстов. Почти всегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Это уже был явный перебор. Матвеева сердито захлопнула крышку ноутбука. Музыка затихла.

― Поговорим? ― воцарившаяся тишина стала сигналом для гостя. Пора.

― Да. Давай… У нас в подъезде кошка котят родила и бросила. А может её собаки задрали. Видел на первом этаже у батареи коробку? Мы их подкармливаем, но хорошо бы найти им дом. Одного девчонка забрала с третьего. Осталось ещё пятеро. Не хочешь забрать? Пристроил бы в богатые руки.

Мужские брови поползли на лоб.

― Ты серьёзно?

― Конечно. Они же пропадут. А там один есть ну такое чудо. Весь белый, а кончик хвоста, ушко и подушечки на одной лапке чёрные. Я бы взяла, но у Паши аллергия. Да и маленький ребенок теперь в доме.

― Действительно хочешь поговорить о котятах?

― А есть другие темы?

― А что, нет?

― Например?

― Ну не знаю… Может быть о том, что случилось?

― А что-то случилось? Мне казалось, мы просто поговорили. Расставили все точки. От того и странно видеть тебя здесь. Всё же вроде решили.

― Это ты что-то там нарешала и сделала неправильные выводы, ― Ульяна стояла к Кириллу спиной, мешая вкусно пахнущую специями картошку, и всё, что он мог видеть ― равнодушно дёрнувшееся в ответ плечо, с которого постоянно спадала тонкая лямка домашнего топика, от чего её раздражённо по несколько раз за минуту поправляли. ― Я скучал…

Лопатка соскочила. Запястье обожглось об край раскалённой сковородки.

― Если бы скучал, позвонил. Хоть разок, приличия ради.

― Я звонил! Все эти дни обрывал телефон! Отправил миллион сообщений! Я бы и приехал раньше, но был дома. Отца выписали, если тебе, конечно, интересно.

― О… ― а вот тут Матвеева озадачилась, недоверчиво обернувшись к собеседнику. Звонков не было, как и сообщений. Она же не дура. Такое бы она не пропустила.

Ульяна не знала, что Сан Саныч, хоть ей и было слегка стыдно за это, тайком отправила нежелательный номер в чёрный список. В телефонной записной книжке подруги и во всех соцсетях. Как говорится: с глаз долой, из сердца вон.

Это произошло ещё в первый день, сразу после того, как та появилась в студии: заплаканная и никакая. Сорванная фотосъёмка летней коллекции, гора салфеток в соплях, разбитое на эмоциях зеркало и вот вроде бы только-только потоп поутих, а Матвеева пошла в туалетную комнату умыться, как оставленный смартфон завибрировал, высвечивая запрещённое имя. Ну Саша и похимичила.

Конечно же, она хотела, как лучше, но как обычно получалось, всё выходило наоборот. Тишина действовала на Ульяну хуже, чем если бы Кирилл ежечасно названивал. Все эти дни в голове у неё крутилась одна и та же мысль: «неужели ему настолько плевать? Ведь было, было что-то настоящее. Хоть одно сообщение. Хоть одно извини…»

― Вот тебе и «о», ― Кирилл невесело взъерошил на себе и без того взъерошенные волосы.

― Ладно. Допустим, звонил, ― согласилась та, возвращаясь к готовке, но теперь уже специально для того, чтобы он не видел с трудом сдерживаемой улыбки. Внутри всё радостно улюлюкало, пританцовывая и запуская в воздух конфетти: «звонил, звонил, звонил. Ему не всё равно». ― И зачем?

― Что значит, зачем? Мы с тобой всё ещё пара, забыла?

― В смысле, пара? Я что, рано обрадовала твоих подписчиков? Или вы со своими канцелярскими хорьками планировали сделать громкое скандальное расставание где-нибудь в людном месте? А, нет: выставить меня неблагодарной тварью, что разбила нежное сердце артиста, вот так вообще огонь. И дальше в самый подходящий момент, какая удача, подворачиваются силиконовые сиськи, на которых можно поплакать и уже звезда утешается в объятиях другой? Так это должно было произойти?

― Понятия не имею, как там должно было всё быть.

― Не успели придумать?

― Не надоело язвить? Может, ты не заметила, но я пытаюсь поговорить с тобой серьёзно.

― Да куда уж серьёзней?

― Ульяна!

― Ась-ась?

Кометов сидеть больше не мог, взвинчено подскочив на ноги.

― Ты невозможный человек. Это такая защитная реакция?

― А это у тебя такие паршивые извинения?

― То, что я сейчас здесь, а не в Питере на съёмках клипах, как мне кажется, уже говорит о многом.

Резко обернувшись, Ульяна театрально всплеснула руками, в которой был зажат разделочный нож.

― Батюшки, какая жертвенность. Право, не стоило ради меня так страдать!

― Сарказм не уместен.

― Ещё как уместен. Или предлагаешь вопить от восторга?

― По меньшей мере, не так откровенно выражать презрение. Ну прости, что скуп на эмоции. Мне никогда не давались все эти… ― Кирилл изобразил неоднозначное движение, выражающее всё его отношение ко «всему этому». ― Как-то всегда полагал, что поступки должны говорить громче слов.

― Поступки? Очень хорошо, ― она даже скрестила руки на груди, всем видом давая понять, что он сам напросился. ― Давай поговорим о поступках. С какого периода рассматривать? Из раннего творчества или что-то из последнего?

Кометов издалека почуял подвох.

― Не стоит.

Но собеседница уже завелась. Обида давала о себе знать.

― Давай из последнего. Итак: ты целенаправленно пытался влюбить меня в себя? Отвечай "да" или "нет".

Тяжёлый вздох.

― Да.

― И кто до этого первым докумекал? Ты, продюсер?

― Пиарщик.

― Мило. И все эти твои сладкие пожелания «спокойной ночи», цветы и ночные покатушки по клубам был не более чем сценарием? Такой себе пикап-подкат?

― Да.

― И силиконовая кукла, вытирающая об тебя губы, следующая на очереди после меня?

― Об Ане я ничего не знал, пока…

― Да или нет?

― Да.

Матвеева безрадостно кивнула.

― Что ж, подведём итог: девяносто процентов нашего общения враньё и фальшь. Так о каких поступках идёт речь?

― Я здесь. Сейчас. Пришёл, чтобы извиниться. Неужели это ничего не стоит?

― Ну давай.

― Что?

Разрешающий жест ножом, который до сих пор был зажат в руке.

― Извиняйся. А то всё никак не начнёшь. Не забудь на колени встать для пущего эффекта.

― Наслаждаешься моментом, да?

― Полагаю, я имею полное право быть мерзкой тварью, раз уж мне посчастливилось спать с мудаком.

― Ты спала с мудаком, который, сам того не желая, влюбился в тебя по-настоящему.

Что-то вдребезги разбилось. А, нет. Это просто прилившая к голове кровь застучала в ушах.