Я тихо, почти неслышно вздохнула и отвернулась к окну. А из отражения на меня вновь огромными влажными глазами посмотрела незнакомка. Это было так странно…

Но, наверное, полезно. Всякой девушке полезно видеть, насколько восхитительной она может быть.

Кейти постаралась на славу и даже мне немного объяснила, как и что нужно делать, если решу куда-то выйти накрашенной. Урок был полезен, а отражение намекало, что Данилов был прав: иногда девочке полезно вспоминать, что она девочка.

– Ты действительно потрясающе сегодня выглядишь, – вдруг раздался над ухом голос соседа.

Я вздрогнула и, испуганно округлив глаза, повернулась к нему.

– Ты уже говорил, – ответила, а сама поняла одно: такое можно слушать вечно. Снова и снова.

Он пристально на меня смотрел.

И не так, как обычно, а… наверное, так в музеях разглядывают произведения искусства. С долей восхищения, акцентируя внимание на деталях.

– Что? – спросила, не удержавшись.

– Никогда не думал, что женская красота действительно может оглушать, – все тем же низким, чуть вибрирующим тоном сообщил Никита. – Всегда считал это художественным преувеличением и вымыслом впечатлительных поэтов. Но нет… Ты только что доказала мне, что так действительно бывает.

– Прекрати, – сказала немного резче, чем хотела. И сразу исправилась: – Мне приятно, правда, но… я уже поняла, что ты оценил все это. Спасибо, – пробормотала я несколько смущенно, не зная, куда деться, и отчаянно сожалея, что мы в замкнутом пространстве такси, а приедем, судя по карте, еще не скоро.

– Хорошо. – К моему невероятному облегчению, Никита отстранился с легкой улыбкой на губах и вновь сел ровно, выйдя из моего личного пространства.

Я успокоенно выдохнула, но поняла, что рано, как только услышала:

– А как же ботаник?

– В смысле?

– Ты сказала, что он умел говорить красиво. Но первое место за самый классный комплимент в итоге получил я. Иначе с чего столько смущения? Что-то не сходится, Никс.

Несколько секунд я судорожно подбирала в голове ответ на скользкий вопрос, но после мотнула головой и ровно проговорила:

– Не хочу это обсуждать. И вообще, тему Володи и моих с ним отношений считаю закрытой.

– Окей, отложим, – решил по-своему Данилов и, к счастью, замолчал до конца поездки.

Автомобиль сбросил скорость, мы свернули на какую-то удивительно тихую для Нью-Йорка улочку и затормозили возле роскошного, ярко освещенного особняка. Данилов подал мне руку, помогая выйти из машины, и повел к дверям.

А я ощущала себя действительно Золушкой. Только вот принцессой я стала стараниями принца и теперь вместе с ним приехала на бал.

Никита, судя по всему, никакого пиетета перед богатством не испытывал, потому что окинул дом скептическим взглядом и заявил:

– У Гельмута всегда была страсть к размаху. Здоровенный домина, зачем ему все это на пару недель?

– Это плохо? – тихо спросила я, после того как спутник нажал на кнопку звонка.

– Вызывает мысли о компенсации других недостатков, – усмехнулся он.

Дальнейший диалог развить не получилось, так как двери распахнулись и на пороге показался самый настоящий… слуга.

– Добрый вечер, мистер Данилоф-ф-ф, – со своеобразным немецким акцентом поприветствовал дворецкий. – Вас со спутницей ожидают. Проходите.

– Спасибо, – уверенно, с легкой долей небрежности кивнул Никита.

Мы оставили верхнюю одежду и прошли в гостиную, где и собралось семейство.

– Сынок! – порывисто бросилась к нам мама Ника, распахивая объятия. – Я так тебе рада!

Парень поймал ее в объятия, слегка отстранил, окидывая пристальным взглядом, а после улыбнулся и, ласково прижав к себе, сказал:

– И я очень рад, мама.

Сегодня она выглядела совсем не так, как в нашу первую встречу. Брючный костюм яркого бирюзового цвета хоть и обтягивал стройную фигуру, как вторая кожа, но был закрыт. Да и в остальном… Элегантная прическа, вечерний, но весьма сдержанный макияж – она постаралась ради сына.

Теперь эту красивую даму средних лет никак было не принять за молодящуюся проститутку.

Переступив с ноги на ногу, я перевела взгляд с трогательного объединения матерей и детей на остальных присутствующих.

Гельмут оказался невысоким, сухопарым джентельменом лет пятидесяти на вид. Вполне себе достойным, во всяком случае, ничего отталкивающего для себя лично я на первый взгляд в этом седом человеке с цепким взглядом не увидела. Разве что, отметив низкий рост, вспомнила шуточки от Данилова про компенсацию.

Также в кресле, и не подумав встать при нашем приходе, сидела какая-то разбитная девица в лучших традициях Никитиной мамы в нашу первую встречу. Нет, она была одета соответствующе званому ужину, но сама поза, взгляд царицы мира и едва заметная надменная полуулыбка говорили сами за себя.

Блондинистая девица показалась неприятной.

Притом она смотрела в высшей степени неодобрительно как на отца, так и на мать Никиты.

Тем временем родственные объятия закончились, и началась церемония приветствия.

– Добрый вечер, Гельмут, – сдержанно поздоровался Никита.

– Здравствуй, Никита, я рад новой встрече, – низким, звучным голосом ответил этот неожиданно величественный для своей комплекции человек. – Твоя мама очень много рассказывала о твоих достижениях.

Я покосилась на Данилова. Вылет из европейского института так себе достижение, если честно.

– Никита стажируется здесь у какого-то известного финансиста.

Женщина сказала это с затаенной гордостью, и я чуть заметно улыбнулась. Хотя, конечно, часть моей экономической душонки корчилась в муках на тему того, как это можно не знать Адама Брауна и называть его “каким-то финансистом”!

– О, то есть ты не отказался от той идеи стартапа криптовалюты, которую мы обсуждали в прошлый раз? Это просто прекрасно. Но не будем о делах в этот чудесный вечер… Кто твоя прелестная спутница?

– Позвольте представить вам Веронику! – Ник протянул руку, и я вложила в его теплую ладонь свои пальцы, а после позволила привлечь поближе. – Замечательная студентка и очень целеустремленная девушка. Моя… подруга.

– О, это прекрасно, когда такие качества сочетаются с женским очарованием, – галантно поклонился Гельмут и развернулся ко все еще сидящей девушке. – Ну, и в заключение хочу познакомить вас с Гретой, моей единственной дочерью.

Мы все повернулись к девушке. Она оторвала взгляд от айфона и нехотя выбралась из кресла.

Я вспомнила, что Данилов говорил о Гельмуте, будто то то ли норвежец, то ли немец. Так вот, “милейшая” Грета полностью соответствовала стереотипам о скандинавских женщинах. Высокая, весьма крепкая, с развитыми плечами и вытянутым, даже каким-то лошадиным лицом, затянутая в яркое мини, девушка на голову возвышалась над своим отцом, и это смотрелось поистине комично.

Но все мое сочувствие к откровенно некрасивой богатой наследнице испарилось при одном взгляде глаза в глаза.

Она даже не думала скрывать свое отторжение. Именно так, наверное, глядят коренные москвичи на всех остальных и цедят потом сквозь зубы: “Понаехали!”

– Добрый вечер, – очень холодно поздоровалась Грета.

– Ужин заждался, – робко напомнила мама Никиты и, взяв под руку своего мини-викинга, лучезарно улыбнулась.

– Да, милая, ты права, продолжим беседу за столом, – мягко улыбнулся ей Гельмут, погладив по тонким пальцам.

А я… Я каким-то странным, женским чутьем поняла, что он ее любит. Вот такую вот, со всеми странностями и недостатками. Со слишком ярким цветом волос и стремлением к пластике, забив на все условности и наверняка на мнение общества.

Любит.

В столовую я входила с гораздо более легким сердцем, чем в гостиную.

Как выяснилось, интуиция меня подвела. Легкое сердце это прекрасно, но стоило состояться подаче блюд, как я почувствовала себя неотесанной курицей.

Хотя вначале все было превосходно. С салатом из трех листков и двух помидоров я справилась достойно. А вот потом…

Хоть Никита и обмолвился мельком, что дом у Гельмута съемный, и прислуга, соответственно, тоже, но когда пафосная процессия из вышколенных горничных вынесла блюдо с устрицами и другими морепродуктами, мне поплохело.

И дело не в том, что я не люблю деликатесы, а в количестве приборов: вилок, ложек и специального ножика, которые ко всему этому прилагались.

Пока я мысленно представляла, как позорюсь, впервые в жизни неловко вскрывая раковину моллюска, Гельмут с матерью Данилова уже показали мастер-класс, и даже викингоподобная Грета…

– У меня аллергия, простите, – нашла, что соврать я, когда любопытные взгляды стали задерживаться на мне чаще.

Грета как-то излишне язвительно фыркнула.

– Аллергия на столовые приборы, как я посмотрю, – пробурчала она под нос так, что услышали все. – Есть салат десертной вилкой, разрезая ножом для рыбы…

Пока я мучительно краснела и думала, что ответить, первым среагировал Никита:

– А у кого-то выраженный недостаток хороших манер. Похоже, в детстве родители не привили!

Ноздри Греты широко раздулись, а лицо сделалось багровым, но прежде чем она ответила, вмешалась мать Никиты, спешащая уладить назревающий конфликт:

– Да какая в сущности разница, какими вилками есть? В России большинство блюд едят вообще ложкой. И ничего, все живы.

– Варварская страна, – ожил Гельмут. – Вот в Норвегии…

В следующие десять минут меня и Никиту посвящали, как же все хорошо в Норвегии по сравнению с остальным не прогрессивным миром в лице недружелюбной “Russland”. Из этого бесконечно длинного рассказа я сделала вывод, что пожилой жених матери Данилова все же не немец.

– Так к чему я все это говорил? – наконец стал закругляться он. – Моя Грета никогда не была за пределами Евросоюза, и вот она выросла и теперь хочет остаться в штатах. И я проявляю беспокойство, что такая красивая и неопытная девушка, как она, сумеет выжить самостоятельно в этой стране!