Стелла Грей - 2+2

Мимолетная пауза, сменившаяся длинным вздохом.

– Не знаю, за кого ты меня принял, сын, но здравствуй! – прозвучал мамин голос, и на мгновение я ощутил укол совести. Паршивенько вышло, особенно если учесть, что последний раз мы созванивались с ней… м-м-м… неделю назад, когда она позвонила из Норвегии.

– Здравствуй, мама, – теперь уже я выдал в трубку. – Как дела?

– Да вот. Решила узнать, как твои. Сегодня утром созвонилась с отцом, и он поведал, что по счастливой случайности ты сейчас тоже в Нью-Йорке. Как и я! Мы могли бы встретится где-нибудь. Погулять, поговорить как мать с сыном.

Я шумно откашлялся. М-да… Вот не хотелось бы. Совершенно… При всей моей любви к ней.

– Ты заболел? – поинтересовались с той стороны.

– Нет, мам. Просто… В общем, я очень занят тут. Учеба отнимает все мое время и, наверное, не получится встретится.

– Глупости! – отрезала она. – Мне-то лапшу на уши не вешай. Мы с Гельмутом…

– Понятно, – перебил я. – Тогда тем более не встретимся, если ты со своим вот… этим вот.

– Ты ничего не понимаешь! Твоя мать не могла продолжать запирать себя в четырех стенах, после того как ее бросил отец ради…

В голосе мамы скользила нескрываемая злость и обида. Да и было, надо сказать, за что. Батя поступил как последняя сволочь, собрав в один из дней шмотки и свалив в какой-то молодой аспирантке. Это был не просто удар в спину ножом, а разрывная граната в самое сердце любящей его на то время жены и десятилетнего сына.

И пусть прошло больше десяти лет, рана в душе матери не зажила, и каждый раз, когда тема касалась их разрыва, она могла сорваться. Поэтому я поспешил перевести разговор.

– Так что вы там с Гельмутом? Какие у вас дела в Нью-Йорке?

– О-о-о, – уже куда радостнее воскликнула мать. – Это еще одна причина, по которой было бы хорошо нам встретиться поскорее, потому что через пару дней мне сделают пластическую операцию и несколько дней, а то и недель, мне придется воздержаться от общества.

Я закатил глаза к потолку. В общем-то, мог я и сам догадаться, зачем мать прилетела в США. Давно ведь упоминала о какой-то новомодной подтяжке груди и имплантах, которые делают только здесь. А еще бы подбородок, глаза кошачьи, губы и что-то там с мочками ушей…

– Мам… Это уже седьмая операция… – предостерегающе начал я. – Может быть хватит?

– Нет, не хватит, – возразила она. – В мире, где столько молодых проходимок, желающих отобрать у тебя самое дорогое, нужно соответствовать и поддерживать свою внешность в лучшем виде…

Я закатил глаза к потолку. Эту песню я слышал уже больше десяти лет, аккурат с момента ухода отца. Все, наверное, из-за этого и началось.

Сидя дома в роли послушной жены, которая ждет мужа с работы, готовит, убирает, мать себя запустила. В то время тридцатилетняя женщина располнела, черты лица оплыли, макияж был заброшен, а талия исчезла… Моего отца это не устроило. Вначале были скандалы, в которых я плохо понимал, в чем именно отец обвиняет мать. Фразы, что ему противно даже лежать с ней в постели, звучали все чаще, а чем все закончилось, мы и так знаем.

А потом мать как подменили. Видимо, в ее голове что-то переклинило. Начались диеты, нервные срывы. Я был ребенком и хоть десятки раз твердил, что она и так прекрасна, мои слова не имели веса. А потом она познакомилась с каким-то очень модным косметологом. Тогда-то и начались вначале инъекции в губы, потом мелкие подтяжки, а затем мать понесло…

В этот момент я потерял не только отца, но и ее. Она была одержима переменами в себе и спускала на это все свои деньги… Это было хождение по тонкому льду, но матери повезло, если можно назвать это везением.

Она встретила Пьера, подстариковатого француза, который влюбился в нее без памяти, и дальше всю ее красоту финансово спонсировал уже он, а я в тот год впервые попал за границу.

После Пьера был Франсуа, итальянец Гием, немец Карл, и каждый из них привносил в маму свои пластические изменения. И вот вершина пирамиды – нынешний норвежец Гельмут.

– Мам, у меня учеба, – опять попытался ухватиться я за зыбкую отмазку. – Честно.

– Ничего не хочу слышать. Завтра в восемь мы с Гельмутом будем ждать тебя в Райт-плаза. Мы уже заказали там столик. Так что не расстраивай меня и приходи вовремя. И да, будь добр, оденься нормально, а не в эти свои… побрякушки.

– А я могу попросить тебя о том же? – само вырвалось у меня. – Оденься, пожалуйста, в мою мать, а не в женщину-трансформер?

Слова вылетели, а я тут же пожалел о них. В трубке стояли тишина и порывистое дыхание, в котором уже угадывались нарастающие слезы. Ненавижу слезы именно из-за вот этого… Потому что мать всегда так много плакала и продолжает это делать.

– Мам, прости… – виновато протянул я. – Не подумал. Ляпнул… Я приду завтра. Обещаю.

Тишина, и лишь через какое-то время последовал ответ. И я знал, почему жду так долго: мать вытирает глаза, приводит в порядок дыхание, чтобы быть эдакой непробиваемой леди, которая всегда бодрячком.

– Спасибо, Никита, – наконец произнесла она. – Будем тебя ждать. Не опаздывай, пожалуйста.

– Хорошо.

На этом она положила трубку. А я еще долго смотрел в потолок своей комнаты, размышляя о том, каково это будет – сидеть рядом с матерью, которая пытается выглядеть будто двадцатилетняя девчонка, а выглядит перетянутой воблой…

/Вероника/

Мне было сложно и морально плохо в тот вечер. Но самое странное, ни первое, ни второе состояние не было связано с расстоянием между мной и Вовой. Наоборот. Меня не тяготили эти километры и эта временная передышка, что настораживало. Вова, чем дольше мы находились порознь, тем сильнее меня раздражал. Нет, я не перестала желать встречи с ним и по-прежнему мечтала об объятиях любимого… Наверное. И вот это "наверное" терзало! Весь вечер я только и могла, что сомневаться. Говорила себе: Вова не выбрал другую, поняв, что с ней выгодней; он не такой! Наверное. И он бы никогда не стал лгать о своих чувствах только потому, что раньше ему было комфортно со мной. Наверное. А еще… То, что я пролила на майку воду, и то, как смотрел на меня при этом Никита – ничего не значит! Мы просто живем под одной крышей, и меня не заботит его голодный взгляд! И снова то самое, глупое, надоедливое, с ума сводящее "наверное".

Стоило нам с Даниловым закончить первый этап совместного выполнения задания, как я сбежала, поджав хвост. И теперь крутилась на кровати, не в силах разобраться с событиями, происходящими в жизни.

Раньше любые невзгоды я преодолевала, обращаясь к спорту. Плавание, фитнес, йога, пилатес… Но, начав встречаться с Вовой, поняла, что как можно больше времени хочу посвящать ему. Мы гуляли, разговаривали, целовались, и все остальные интересы меркли, становясь неважными. И лишь теперь, оборачиваясь назад, я стала понимать, что слишком избаловала Вову вниманием. Нельзя посвящать себя всю любимому, даже если кажется, что он – центр вселенной. Иначе когда что-то в отношениях пойдет не так, можно просто остаться ни с чем. Пустой и разбитой.

Нет уж, это не про меня.

Я улыбнулась потолку и четко поняла одно: нужно возвращаться к спорту. Выплеснув негатив, точно найду выход из любой ситуации!

Так что, заведя будильник на шесть, приготовилась уснуть с самым довольным видом, когда зазвонил радиотелефон.

Трубки были в каждой комнате, и я, точно зная, кто мог звонить, не задумываясь нажала на прием вызова. Проговорить ничего не успела, ждала от Вовы первого шага. Но тут раздался тихий щелчок, и в наш разговор с, как я думала, Селивановым, вмешался Данилов.

Он нагрубил Вове, и я собиралась поставить хама на место, когда услышала женский голос…

Нужно было сразу отключиться, но я сначала растерялась, а после… Чем дальше шла беседа,тем отчетливей я понимала, что отключаться раньше Никиты нельзя, потому что тогда он понял бы, что я подслушиваю…

Мне было стыдно, уши горели от неприятия всей этой ситуации. А еще от того, что именно я слышала.

По телефону, при общении с мамой, Никита был другим. Он был серьезен, даже зол. И, в то же время, заботлив и внимателен. А я… я чувствовала себя так, словно свечку у кровати двух влюбленных держала. И увидела Данилова "обнаженным", без маски.

Это впечатлило, пожалуй, больше всех предыдущих его добрых поступков…

Теперь, повесив трубку сразу после Данилова, я не могла перестать обдумывать чужой разговор, не предназначенный для моих ушей… Значит, отец Никиты ушел к другой, а мама с отчимом путешествуют, при этом она регулярно ложится под нож, чтоб больше ее никто не бросил…

А как же он? Их сын. С кем был Никита, пока мама наводила красоту, а папа устраивал новый брак? Впрочем, почему "был"? Он ведь и теперь один. В соседней комнате. И завтра снова будет строить из себя наглого неотесанного грубияна, а что на самом деле с ним происходит?

– Это не мое дело! – проговорила я вслух, устав от нелегких дум и закрыв лицо руками. – У меня своих проблем выше крыши. Хватит, Ника! Спать… А утром… утром вместе займемся спортом! Буду ставить этого неандертальца на путь истинный!

Когда зазвонил будильник, я потянулась, открыла глаза и улыбнулась этому миру.

Поднявшись, немного размяла мышцы, попрыгала на месте, покрутила головой и уверенно двинулась в ванную. Водные процедуры и быстрая разминка много времени не заняли, так что к Никите в комнату я стучалась не позже половины седьмого.

– Кто?! – раздался сонный низкий голос.

Я дернула ручку, толкнулась вперед. Миг, и вот уже смотрю на недоверчиво щурящегося Данилова.

– Привет, сосед! – улыбнувшись, помахала ему рукой. – Приглашаю заняться кое-чем вместе.

Ник привстал на локтях, склонил голову и продолжил недоверчиво меня рассматривать.

– Подъем! – скомандовала я, приближаясь и протягивая Данилову руку. – Спорт – наше все!