Джессика Парк - 180 секунд

– Да, – говорю я. – Не волнуйся обо мне. Пожалуйста. Я всегда буду по тебе скучать, но я справлюсь. Ты велела мне не трусить, и я это помню.

– Обещаешь?

– Да.

Не хочу ей лгать, но другого выхода нет.

– Я люблю тебя, и это единственное, что сейчас важно. А еще – что ты веришь в мои силы. Пора тебе в них поверить. Ладно? Стеффи, ты – моя душа, и я всегда буду тебя любить. Моя любовь больше, чем расстояние до луны и обратно.

Некоторое время она дышит через маску.

– Я так устала… Элисон, я хочу немножко поспать, – наконец произносит Стеффи из-под маски. – Ничего?

– Конечно, поспи.

Она медленно переводит взгляд на Кэла и Джоан, потом вновь на меня.

– Вы ведь будете здесь, когда я проснусь? Извините… мне просто нужно вздремнуть.

– Мы обязательно будем рядом.

Сейчас я должна быть крепче камня – и я не плачу, говоря это.

– Мы никуда не уйдем. Спи, Стеффи. Крепко спи. Пусть тебе снятся прекрасные сны.

Стеффи улыбается, постукивает по маске и приподнимает ее.

– Мама и папа пришли, – шепотом говорит она.

– Да.

Я прижимаюсь к ней – и понимаю, почему сиделки меня не трогают. Кэл и Джоан нагнулись над кроватью. Их любовь окутывает Стеффи, рекой течет над нею…

Моя подруга стала пугающе слабой.

– И я тебя люблю… до луны и обратно…

Она спит, то и дело просыпаясь и опять впадая в забытье. Но в основном следующие несколько часов Стеффи проводит в полудреме, и это хорошо. Я бы не хотела, чтобы она была в полном сознании. Она и сама предпочла бы не знать, что происходит. Мы с Кэлом и Джоан просто сидим у кровати. Больше мы ничего не в силах сделать.

Когда она не может, я поправляю на ней кислородную маску.

Когда она не может, я нажимаю на кнопку, и Стеффи получает дозу морфина. Максимальную.

Когда она не может, я заговариваю первая и уверяю, что она вправе помолчать. Я говорю, что всё понимаю и чувствую. Что ничего страшного, если она не будет говорить. Что она мой друг навеки. Что она – навеки дочь Кэла и Джоан.

Какое-то время Стеффи просто лежит и дышит. А потом засыпает и больше не просыпается.

Я рада, что она спала в это время. Что она не бодрствовала, когда наступила смерть.

Мы с Джоан и Кэлом держим ее в объятиях, когда приборы начинают пищать. Когда она перестает дышать.

Стеффи покинула этот мир не в одиночестве. Она ушла счастливой.

В девятом часу вечера я просыпаюсь в номере отеля, совершенно сбитая с толку, с онемевшим телом. Я погрузилась в мучительный сон без сновидений – и лишь через несколько минут после пробуждения вспомнила, где я и что произошло.

Мне следовало бы плакать, чувствовать горе. Однако я совершенно опустошена. И в этом есть какое-то извращенное блаженство. Наверное, это неправильно. Но приятно.

Эсбен, очень усталый на вид, сидит в маленьком кресле и смотрит в телефон. Он поднимает голову, когда я отбрасываю одеяло и сажусь.

– Как ты себя чувствуешь?

Он подходит и садится рядом.

– Глупый вопрос. Извини.

– Нет, всё нормально. – Я тру глаза. – Пойду в душ. Ты хочешь есть? Лично я голодная как волк. Надо перекусить.

– Конечно.

Он пытается коснуться моей ноги, но я отодвигаюсь.

– Пойдем, куда ты хочешь.

– Мы должны поесть здешних бургеров. Я обещала Стеффи, – говорю я.

– Прекрасно. Значит, так и сделаем.

Я плетусь в ванную, закрываю дверь, раздеваюсь и смотрю на лежащую на полу одежду. Я сожгу ее, когда вернусь домой. Моя одежда и тело пахнут смертью, но никаких других вещей я с собой не взяла. Только сумасшедшая решимость заставляет меня стоять прямо и смотреть в зеркало.

Я примерно представляю, как выгляжу. Есть некая базовая черта, от которой нужно исходить. То, что я вижу в зеркале – ужасно. Я совсем не похожа на себя, и не только из-за красных глаз и спутанных волос. Я просто сама на себя не похожа и, возможно, никогда не стану прежней. Исключено. Кафель в душе меня бесит, вода льется слишком сильно, запах шампуня тошнотворен. Всё не так. Всё и всегда будет не так.

Впрочем, я не пугаюсь. Это просто констатация факта. Сухая и честная. Вымывшись, я надеваю свою несвежую одежду – совершенно спокойно.

Когда я выхожу из ванной, Эсбен устало улыбается.

– Готова? В пределах пешей доступности от отеля есть шесть бургерных.

– Всё равно. Любая подойдет.

Я вытерла волосы кое-как, и мне на спину капает вода.

– Ладно. Посмотрим, в какую сторону нам захочется пойти, – говорит Эсбен и машет мне телефоном. – Парень, который уступил нам этот номер, спрашивает, как дела. Он говорит, мы можем заказать еду в номер. Что угодно. Если утром захочешь позавтракать…

– Эсбен, – перебиваю я. – Это очень любезно с его стороны. Пожалуйста, передай ему спасибо. Но…

Я с трудом перевожу дух. У меня хватит сил, чтобы выйти из комнаты, но для разговора их точно недостает.

– Я не хочу говорить. Прости. Давай просто пойдем и поедим.

Эсбен кивает:

– Всё в порядке, я понимаю.

Узор на ковре в коридоре режет глаза, и я смотрю прямо пред собой. В лифте есть зеркала, и я вновь убеждаюсь, что выгляжу абсолютно не похожей на себя.

Эсбен тоже кажется незнакомым. Я знаю, что это неправильно, но никаких эмоций при этих откровениях не испытываю. Такова правда, которая открылась мне. И всё.

Мир изменился. «Вот так. Точка».

Короткая прогулка до кафе кажется такой утомительной, как будто я пробежала марафон, а не прошла несколько кварталов. Мы заказываем бургеры и коктейли, и я ем, не чувствуя вкуса. Эсбен молчит, и я благодарна ему за это. Отчасти я понимаю, что веду себя странно и напоминаю зомби, а отчасти мне хочется еще глубже погрузиться в ничто.

Сиденья и стол жесткие, неприятные. Я сминаю обертки, и от шуршания бумаги у меня звенит в ушах. Я так устала, что впору умереть.

– Мне надо лечь.

У Эсбена вид печальный и встревоженный; очевидно, он не понимает, как теперь со мной обращаться. Жаль, я не могу сказать ему, что не надо грустить и волноваться. Что со мной всё в порядке, просто я сама полумертвая и почти ничего не чувствую. Но, чтобы произнести эти слова, нужно очень много сил. Я даже не знаю, удастся ли мне добраться до постели.

Однако каким-то образом это удается. Я забираюсь в кровать одетой и начинаю нервно разглаживать простыни. «Я ничего не забыла. Я могу закрыться, замолчать, спрятаться от мира, как всегда это делала». Альтернатива – броситься в вихрь скорби.

Со мной всё будет хорошо, потому что за считаные часы я восстановила свои стены. При этой мысли я улыбаюсь.

Мне ничто не грозит.

Я закрываю глаза и немедленно засыпаю.

В пять часов утра, в воскресенье, я просыпаюсь и понимаю, что больше уже не засну. Жаль, ведь сон – такой прекрасный способ укрыться от жизни. Эсбен спит без задних ног, и я надеюсь, что он проспит еще долго. Он шевелится, когда я целую его в щеку, но, к счастью, не просыпается. Умом я знаю, что люблю Эсбена, и мне больно от того, что прямо сейчас я этого не чувствую, но опустевшее сердце – неизбежный побочный эффект.

Нам нужно каким-то образом вернуться обратно. Раз я проснулась, то могу приняться за дело. Я беру телефон и выхожу в Сеть. К моему облегчению, забастовка авиалиний закончилась вчера в полночь. Ну конечно. Днем раньше – и нам было бы намного проще. Всего за несколько минут я нахожу кучу вариантов на сегодняшний вечер.

Хотя нужно поблагодарить очень многих людей в Сети, меня донельзя пугает мысль о том, чтобы выйти в Твиттер или Фейсбук. Я просто кладу телефон в сумку. В полубреду, вчера ночью, я попросила Эсбена сказать нашим друзьям в Интернете, что всё кончено и Стеффи больше не страдает. Но сейчас мне больно читать ответы.

Потом я кое-что вспоминаю.

У меня остался телефон Стеффи.

Кажется, мне отдала его Ребекка. Я машинально роюсь в сумке. Ну да, вот он. Слава богу, он включается не сразу, а через несколько секунд – у меня есть время выдохнуть и приготовиться. Сама не знаю, к чему. Ведь это всего лишь мобильник. Но не простой. Это мобильник Стеффи, и всё очень серьезно. Я выхожу в Интернет, чтобы узнать, где была Стеффи, и невольно смеюсь, увидев страницу «Амазона» с перечнем покупок, которые отправятся на старую квартиру, – пакет маленьких игрушечных динозавриков, охлаждающий гель от геморроя и путеводитель по проселочным дорогам Арканзаса.

В альбоме лежат фотки осенней поездки ко мне в колледж, и я поскорей проматываю их, потому что не хочу погружаться в воспоминания о жизни, которой больше нет. Нет и, возможно, никогда не будет. Затем я вяло просматриваю последние эсэмэски, в надежде убедиться, что друзья слали Стеффи лучи поддержки. Что она не совсем отрезала себя от мира.

Мои сообщения – на самом верху. Потом я проматываю какие-то извещения из клиники… и вдруг останавливаюсь.

Мой взгляд привлекает имя. Столь знакомое, что поначалу я его даже не замечаю.

«Эсбен Бейлор».

Сердце у меня колотится, когда я просматриваю ветку сообщений.

В последний раз они переписывались всего две недели назад.

«Ты уверен, что с ней всё нормально? – спрашивает Стеффи. – Точно?»

«Да, правда. Еще трудно, конечно, но она держится. После звонка она долго не могла успокоиться, но вообще Элисон молодец».

Я проматываю наверх. Рождество.

«Элисон хорошо провела праздники? – спрашивает Стеффи у Эсбена. – Вы виделись сегодня? Что ты ей подарил? А она тебе? Правда, Саймон лапочка?»

Эсбен присылает в ответ длинный, подробный отчет о моих зимних каникулах. Он рассказал о том, какая я была красивая в красном свитере, который мне подарил Саймон, о неудаче с бисквитом, о танце с Кристианом, о наших планах на Новый год… буквально всё.