Но вот Митьке я не сказал, что мой батя мент, и довольно важный в городе мент, - и сейчас я доволен, хоть и не знаю, почему я не рассказал. Когда Митька узнал это, - через три дня дело было, - хм, видели бы Вы его лицо! - понимаете, да? - но Митька тогда уже пропал, я занозой сидел у него в сердце, - я ж умею! - и… И всё, Митька не отступил. Хм, а батю моего он всегда… не опасался даже, а именно побаивался. И правильно делал, кстати! Я как что, сразу же: - папе скажу, он те, заразе, рога отшибёт! Скотина я, конечно, тогда был... Но скотиной я был совершенно неотразимой, - бедный, бедный Митька… Батя к нему, в отличие от моего брата, относился очень даже хорошо, - потом расскажу.

А через неделю я к нему в трусы залез. Я сам, первый, - потому что не реши я тогда быть первым, то очень даже может быть, что ничего бы и не было…

* * *

Итак, я к нему, к Мите, первый в трусы залез. Да-да, не боясь показаться испорченным донельзя с детства, повторяю: - именно я, а не наоборот, первый залез к Митьке в трусы! Сам бы он так и не решился, и не то, чтобы он боялся моего бати, - ну, это-то тоже, - но тут много ещё чего было, что мешало ему быть со мной первым, вообще, посмелее быть со мной… Много: - его стеснительность, необычная даже тогда для 19-летнего парня; его нежелание меня хоть как-то, не то, чтобы напугать, - обидеть и расстроить даже! Порядочность, - вот что это. НО!!! Да, разумеется, это качество из важнейших и наилучших, как сказали бы в Риме, - но… не в нашем же с ним случае! Не со мной! И ни черта бы и не было у нас, - главного не случилось бы в моей, да и в его жизни! - не залезь я ему в трусы сам, первым.

А как мне хотелось! Уже через неделю мне этого захотелось, - представьте себе, господа мои! Ну, не то, чтобы… вот же привязалось, блин! - «не то, чтобы», - так вот, главным образом мне хотелось к нему в трусы, и дальше, до конца, потому… потому что я хотел так заявить на него свои права! Я не жадный, и не собственник, - но именно тогда, с Митькой, я таким и был. Ведь первый же раз! Пусть тогда этот суперклассный парень совсем моим будет, по-настоящему чтобы, совсем-совсем моим! И чтобы уж никуда от меня… Чтобы принадлежал мне. Чтобы у меня был свой, собственный «Митька», - и именно такой вот, конкретный Митька Берг, - такой вот, - умный, красивый, - и главное, - любящий меня до потери вразумительной речи! Краснеющий, стоило только нам с ним начать бороться, или нечаянно, - хм, «нечаянно», как же! - задевшего меня… за что либо. За попку, за бедро… ну. И там. Ха, - «там»! Митька, когда мне «случайно» рукой по члену проводил, - да какой там ещё тогда и «член»-то! - он чуть чувств не лишался, но успевал, разумеется, убрать руку быстрее, - дурачок 19-летний, - чем у меня, соответственно, успевал встать! А вставал. Нормально так вставал, не хуже, чем по утрам… м-м, и в душе, тоже… и тут вставал, в трусах… Бль… какая-то «Поэма о трусах» у меня тут получается!  Ну, ничего, попозже будет и о плавках…

* * *

Итак, трусы. То, что Митька хочет мне залезть в трусы, - кстати, тогда я белые предпочитал, хоть и достать их было непросто, - сейчас-то похрену как-то… - так вот, то, что он мне до судорог, до головной боли, до ломоты в висках хочет в них залезть, - это я распрекрасно понимал. И принимал, кстати, как должное! А чо тут не понять-то? Тоже мне, тайны Мироздания, - пусть над этим… хи-хи, астрофизики там, хи-хи, головы ломают, - а я, в «почти четырнадцать» распрекрасно всё насчёт Митьки понял, - и повторю, главное, - принял!

По-онял… Боролись когда мы с ним, и побеждал когда я его, - а побеждал я Митьку почти всегда! - это ж Митька был, - и понимал, когда усаживался ему на грудь, и смотрел, улыбаясь до ушей, - но победительно смотрел в его синющие глазищи, и сам при этом плавился и оплавлялся от неведомого ни с кем до того, - даже с Вовкой Р-вым счастья… А этот: - глазищами своими, тёмно-синими, - ХЛОП-ХЛОП…

Всё я про него понимал, и про себя, - И! НИКАКИХ! У меня. По этому поводу комплексов. Никогда. Да. И у меня, сидящего, на поверженном мною, - во всех смыслах, - Митьке, тут же возникал… стоячок! Господа мли, вот уверен я, что тут уж Митька его, этот мой, небольшой, в общем-то по размеру, - а так-то! - скала! – «стоячок» мой чувствовал… И это его пугало очень! Хм, говорю же, - дурачок синеглазый… Мда, кстати, а у меня и сейчас не слишком большой, скромный даже, сантиметров 15-16, не больше… Да-а…

Ну, вот, - через неделю после нашего кино-знакомства я уже был у него дома своим, можно сказать, да и он у меня уже начал осваиваться помалу… Но это после огромной с моей стороны подготовительной с ним работы, типа где-то так эта работа велась:

- Бля! Дождёшься, в печень дам! Скоко можно, - «стесняюсь»! - пошли, сказал, ко мне, я про тебя бате рассказал, ждёт он… Чо? Ну, и пошёл тогда наххх… гад синеглазый! Подумаешь, у меня у самого зелёные глаза, ещё реже такие… А вот то говорю, что если ты вот сёдня со мной щас вот к нам не пойдёшь, то…

И так далее, не дословно, но очень близко, - так вот, после этой «подготовительной беседы» Митька познакомился и с моими, и всем понравился, кроме Женьки моего, - тот ревновал, скажу лишь это, ревновал, по-братски, - а больше я про это ничего говорить не хочу, ведь так они, Женька и Митька, и не сошлись, - грустно мне об этом говорить… Ну, и я. Тоже у него всем понравился, - а всех у него было: 1 -мама, 2 - папа, 3 - бабушка. Более русской бабки я не знал в жизни, чем мама папы моего Митьки, - Ольга Эриховна Берг, не помню как урождённая, но девичья фамилия её тоже была немецкой… Пирожки с картошкой, знаете, какие делала бабушка Оля? М-м, песня! Секреты двух наций и не знаю скольких поколений!

Тьфу ты! Причём здесь пирожки, Заноза? Да вот при том, господа! Вы, главное дело, читайте, и всё ясно станет скоро…

* * *

Прихожу, короче, я к Митьке, - и прихожу, знаете ли, с НАМЕРИНИЕМ! Именно так вот, как я написал, прописью… Всё я накануне вечером заранее взвесил, рассчитал, - весь вечер план разрабатывал, - ё-моё, 13 с полов… почти четырнадцать лет, надо же! - почему мне не попадусь сейчас я, такой вот, как тогда, только чтобы четырнадцатилетний сегодня? Впрочем, я ведь и не Митька…

Ну, вот, план, значит, - всё прикинул, схемки там, разные, - множество, детали, - плавки свои надел, красные, немного уже тесные мне, с лета ведь были, я в них и на Урал, и в бассейн, когда абонемент купил осенью, и в школу, на физру, под спортивные, - хм, ну да, трусы… Да. И футболка. Белая, - белоснежная даже, с эмблемой «Москва-80» слева на груди, - последний хит тогда был! А трикошку под брюки не надел, - какая, нах-х, может быть трикошка! - благо, не особо холодно было в тот день… Голову даже помыл с вечера… И прикиньте только, господа мои, - уши вымыл! - что, в общем-то, было вовсе и необязательно, - но. Помыл. Это символ такой для меня был, - понимаете? И… «Шипр»! Батин. Вот мы с Вами сейчас ржём, господа, - ну, я-то ещё как! - а Митьке моему, ой, как не до смеху стало, когда он мне дверь открыл…

* * *

- Ну, чо застыл-то? Так и будем на площадке стоять? К нему в гости, понимаешь, пришли… По-настоящему, понимаешь, в гости…

- Да?.. В гости «по-настоящему»? Ну-у, Илюха, это здорово! Ну, что, - может, пообедаем тогда? По-настоящему, а?!

И тут, господа мои, всё чуть и не сорвалось у меня. У нас, то есть, с Митькой…

Обедать!

Дело в том, что я уже с полгода где-то… Короче, я начал интенсивно расти, - дело абсолютно обычное для тогдашнего моего возраста, Вы и сами по себе это знаете. И… ну… в общем, батя говорил, что для человечества будет проще, если он ко мне применит табельное, - один раз! - чем непрерывно меня человечеству кормить, кормить, кормить… Ха. Не смешно, между прочим. Ведь спорт ещё у меня был! Тогда только бокс, следующим летом только меня мой родной дядя к себе на водную станцию взял, в греблю, - но и бокса хватало! И хотя сегодня у меня тренировки не было, - я же Заноза, я же всё с вечера рассчитал, приготовил, - но бокс… Короче, каждый грамм на учёте, - Думаю, господа, многие из Вас в курсе дела. Вот и приходилось… «голодувати», по скептическому замечанию моего бати. А жрать хотелось… постоянно. Такие вот, что называется, пирожки, а тут этот мне:

- Обедать, Илюха, щас с тобой будем, раз ты в гости ко мне пришёл, - по-настоящему…

Я так вот прямо, с открытым ртом, с ботинком в одной руке, с… ГЛАЗАМИ, в общем, и застыл у Митьки в прихожей! Предался я «раздумьям тяжким»… но не надолго! Ведь если когда я решил! Если у меня НАМЕРЕНИЕ! А если обед, да ещё приготовленный Митькиной бабой Олей, - ну? Какие тут к бесам «намерения»? Особенно, ТАКИЕ, как у меня тогда, - ну? И я… Впрочем, вот:

- А что у тебя есть есть?.. В смысле… погодь, Мить, я ж… Так. У-у, с-с-с, узлы эти, гадс-с-ские… Обедать, да? Н-н… Нет. То есть, потом, может, а? Потом давай, может, Митя, ладно? А сейчас я… кх-кхм… не голоден. Ни-ка-пель-ки! - вот это «ни капельки», господа мои, произнесённое мною по слогам, с твёрдостью философа стоической школы, я отчётливо помню! - Так что… Я просто, в гости.

* * *

Вот так вот, Господа! Вы представьте себе только силу любви и желания! Моего. Моей. А? Вот это любовь, вот это сила воли! С младых ногтей, можно сказать! Ил-2 Железный. Вы… хихикаете там у себя, читая это, что ли?.. А-а, улыбаетесь, - ну, это не возбраняется…

- Ну-ну, - с сомнением покачал головой Митька, ведь он уже ЗНАЛ меня, ну, всего почти, до трусов-плавок, и знал он, как это я НЕ ГОЛОДЕН обычно… - Проходи уже, потом обед, так потом…

И я прошёл в его комнату… У кого-то в «теме» есть рассказ «Митина комната», я, когда заглавие прочёл, - у меня руки затряслись, честно, а оказалось совсем не то, близко даже не «то»…

Понимаете ли, - всё это очень светлые у меня воспоминания, и радостные, и я, пока вот это всё писал… у меня, с моих чётко очерченных губ, не сходила радостная улыбка, - а что? Разве ТАКОЕ вспоминать стыдно, зазорно или… или ещё что? Любовь стыдна??? Вот и я говорю, - радостно мне это вспоминать, - ну, чуть грустно, конечно же, но это и понятно…