– Конечно, я думаю, что ты могла бы сказать «да»! А что еще тебе делать? Ты же больше не собираешься угробить себя в Чаше Тумана, правда?

– Нет, убивать себя я не собираюсь.

– Не напрямую, может быть. Но ты заморишь себя сыростью, если не умрешь раньше от голода. Ты слышала, что Илона Блэкстрайп потеряла все пальцы на ногах? А более чахлых детей, чем там, ты видела когда-нибудь?

– Ну, я не собираюсь рожать детей, так что это не моя главная забота.

– Никаких детей, – Келлег покачала головой, теребя небольшую серебряную цепочку – подарок от ее парня. – Мне никогда тебя не понять, Нив. Ты совсем другая. Ты была с теми двумя мальчиками, и ни разу даже не погрелась с ними. И ты не хочешь детей? Чего же ты хочешь, можно узнать?

Чего Нив хотела? О, крылья и множество драгоценностей. Почему бы и нет? А еще свой собственный корабль, с парусами из тончайшего шелка. Собственную страну с замком, лошадьми, и ульи на деревьях, истекающие медом. Какая польза была от этих желаний, когда до полного живота так же далеко, как до горы из драгоценностей? И, по правде говоря, Нив хотела детей, но примерно так же, как крылья: в сказочной версии жизни, где они не будут чахлыми, как несчастные дети Блэкстрайп, и Нив не придется копать крошечные могилки каждые пару лет, а потом делать вид, что жизнь продолжается.

А что насчет любви? Хотела ли она и ее тоже? Это желание казалось еще более сказочным, чем крылья.

– Ничего из того, что могу получить, – ответила Нив, пока сияние бессмысленного желания не стало слишком ярким.

Келлег была резкой.

– Тогда бери Спира и считай, что тебе повезло. Он, может, и ужасный мужчина, но у него в доме тепло, и я знаю, что он каждую неделю ест мясо.

Мясо каждую неделю. Можно подумать, Нив продаст себя ради этого! И именно в этот момент у нее в животе заурчало: из-за утренних переживаний она забыла позавтракать, да и курица ее неслась все хуже. Бедная Пышка, скоро ей придется стать начинкой для пирога.

У преподобного, насколько знала Нив, была дюжина кур и верховодивший ими напыщенный петух.

У преподобного была даже корова.

«Масло, – подумала Нив. – Сыр».

– Все это очень мило, – сказала она, твердым нажатием руки усмиряя урчащий живот. – Но есть один момент – ряд надгробий. Сколько жен человек должен свести в могилу, прежде чем кто-то посоветует ему завести новое хобби?

– А что если это ты сведешь его в могилу?

– Келлег!

– Что? Я не имею в виду убийство. Просто переживи его. Это должно быть легче, чем Чаша Тумана.

Может быть, и так. Хотя легче – не значит лучше. Одни виды страданий заставляют вас ненавидеть мир, а другие – заставляют ненавидеть себя. И, несмотря на сыр и масло, у Нив не было сомнений, что Спир – из второй категории.

Но что, если… что если ее ждет другое будущее – без страданий? И прямо сейчас оно медленно тащится по своему пути обратно, в прошлое, чтобы встретиться с ней, взять за руку и показать, как его найти? Забавно. До сих пор сюрпризы в жизни Нив были только плохими, но к концу дня ей показалось, что утренний ветерок – похититель Библии – сновал вокруг, заглянув проведать ее. Конечно, это всего лишь фантазии, но Нив чувствовала, что этот ветер не похож на обычные сквозняки. Он рассыпал странные мурашки, которые метались, словно маленькие мальчики, взбиравшиеся по спине, чтобы затем холодком спуститься вниз.

Эти порывы любопытного ветерка… Он даже не был холодным.

* * *

Мечтатель не мог сказать, как долго он спал. Он открыл глаза – и очутился в темноте и неподвижности, похожей на смерть. Но он не был мертв. Вот воздух, вот земля вокруг него, и все же что-то не так. Мечтатель должен был ощутить пульс жизни в почве и корнях, увидеть воспоминания, проросшие травой, просочившиеся водой и в звериных норах. Это должна быть симфония шепота в его убежище, эхо и отражение жизни. Но вокруг было тихо.

Слышался только зов.

Язык казался странным; слова были простыми звуками, но они пронзили его с такой настойчивостью, что он сел в катафалке – слишком резко. Закружилась голова, он упал на колени и на мгновение ощутил панику, столь глубокую, что темнота обернулась светом. Перед закрытыми глазами дрожал ослепительный белый свет.

Что-то было не так.

Мечтатель спал слишком долго. Стоя на коленях в кромешной темноте, он знал – он знал, – что мир был мертв и он потерпел неудачу. Над ним, вокруг него вены земли перестали пульсировать. Если он восстанет, то обнаружит громадную пустыню, серую мертвую оболочку высохшего мира.

Его сердце, что так долго билось очень медленно, сейчас ожило. Его легкие, которые пробыли неизвестно сколько времени без воздуха, теперь хотели сделать вдох. Во сне Мечтатель мог находиться внутри этой горы. Проснувшись, больше не мог.

Но он боялся увидеть то, что он найдет, если восстанет. Неудачу, смерть, конец. Он чувствовал это. И это ощущение давило на него с такой тяжестью, какой он никогда не знал.

В конце концов, именно зов придал ему храбрости. Он пронзил его сон, и теперь влек его. Мечтатель не понимал языка, но мольба была глубже слов, и душа стремилась на нее ответить. Собрав все силы, он рванулся вверх. Холм должен был открыться для него, как цветок, но он сопротивлялся. Что-то давило на холм. И на него. Он не мог дышать. С диким усилием Мечтатель вырвался наверх.

И обнаружил, что мир не был мертв. Он вывалился в него, пьяный от благодарности, ослепленный тусклым зимним солнцем, и упал на колени в траву. Запустив в нее длинные пальцы, он ощутил пульс и начал пить воспоминания, так много, так жадно, так долго. Пока его чувства привыкали к внешнему миру, он увидел и ощутил запах многих вещей, которых не было здесь раньше.

Каменного здания, что поселилось на его холме, например.

Или вот еще – люди. Когда он готовил это место отдыха, люди обитали вдоль зеленого побережья южных земель, а эти острова были диким краем буревестников и тюленей. Теперь же к ветру примешивался аромат дыма, теплый запах навоза, острая вонь выгребных ям. Девственность природы была нарушена.

А что же он? Что они с ним сделали, эти народы?

Они украли его перья и задушили его каким-то глупым колдовством. Разорвали, на время – как надолго? – его связь с землей.

Но…

Мечтатель повернулся в другую сторону. Там стояли ряды деревьев, таких зеленых, что они казались черными в мягком свете, но за ними, вдали, где когда-то темнел лес, теперь все было вырвано, вскопано квадратами, исцарапано бороздами. Дым очагов поднимался через равные промежутки, и Мечтатель чувствовал бег многих жизней. Но одну – ярче всех.

Ту, что разбудила его.

* * *

К концу дня случились две вещи, которые окончательно убедили Нив в том, что она приняла правильное решение. Во-первых, Леди Дремота задержала ее, когда другие девушки уже ушли.

– Вот, – сказала она, протягивая Нив цветок. – На случай, если у тебя еще нет.

Неловко приняв его, Нив увидела, что он засохший. Она посмотрела вверх, прямо в круглые глаза старухи – слишком большие, слишком широко открытые, как будто ее веки никогда не смыкались.

– Думаете, я должна отказаться от него? – спросила девушка.

Леди Дремота фыркнула.

– Я думаю, он заслуживает хорошую, до-о-олгую прогулку в аду, о котором он так любит поговорить. Вот и все. А может, он уже был там, вот почему так много знает. Возьми это, «Воронья пища», и положи на крыльцо. Ни одна птица в мире не стала бы есть его невесту. Думаешь, сейчас твоя жизнь горька? Когда он сведет тебя в могилу, ты станешь на вкус, словно пепел.

У Нив уже была засохшая лилия, поэтому она попыталась вернуть Леди ее цветок, но та не приняла его обратно.

– Возьми, – повторила она. – Я сорвала его специально для той, кто получит подарок от преподобного.

И Нив взяла цветок. И радовалась, что он у нее, когда увидела, что Спир сам ждет ее на окраине города.

Это было во-вторых.

Он улыбнулся, увидев, что она приближается. Его зубы были такими белыми и квадратными, словно были высечены из моржовой кости.

– Добрый вечер, Нив, – сказал он. Какая вольность. Он должен был назвать ее мисс Эллаквин.

– Сэр, – только и смогла выдавить она, и пошла дальше.

Мимо него.

Спир нагнал ее и зашагал рядом.

– Надеюсь, вам понравилась Библия, – сказал преподобный. – Какой стих вы прочли первым? Я всегда хотел знать.

Думает, она уселась прямо на ступеньках, стремясь узнать больше о заповедях и карах Господних?

– Я не читала ее, – ответила девушка. – Ветер унес книгу, прежде чем я успела выйти на крыльцо.

Повисла тишина. Нив не поднимала взгляд, чтобы не пришлось смотреть в глаза с нарисованными точками зрачков. Тень преподобного, упавшая перед ним, была гораздо больше тени девушки.

– Что ты сказала? – наконец переспросил он, будто ее слова можно было истолковать неверно.

– Ветер, – повторила она. – Мне жаль. Библии нет.

* * *

Он замер, но Нив продолжала идти. Тогда Спир взял ее за руку и заставил остановиться. Его длинные пальцы стиснули ее руку от локтя до самого плеча, и хватка вовсе не была нежной.

– Это же семейная реликвия, – процедил он, и теперь Нив пришлось взглянуть на него. «Стеклянные», – подумала она, представляя, как огонь отражается в них, когда он исследует географию ада. – Она была дорога мне.

– Тогда, наверное, не следовало оставлять ее на крыльце, – сказала Нив, пытаясь высвободиться. – Это было не моих рук дело.

Спир по-прежнему не выпускал ее. В панике девушка сунула ему цветок Леди Дремоты. Красная роза выглядела гораздо ярче, чем ее изысканная лилия.

– Вот, – проговорила она дрожащим голосом. – Ваше предложение – это честь для меня, но я не хочу замуж. Мой ответ: нет.

Он не взял цветок и не отпустил ее руку. А когда Нив снова посмотрела в его глаза, с каждой секундой паникуя все больше, то увидела красноречивый взгляд. Бывают взгляды, которые можно читать, как книгу. Она вспомнила маму и слова, сказанные простым, как счастье, языком в то время, когда еще не было горя: «Я люблю тебя больше жизни, моя милая девочка». И умирающего Айвена, чей взгляд сказал Нив о том, как он отчаянно не хотел оставлять ее одну.