Холли Блэк - 12 историй о настоящей любви

Ночное небо было чистым и холодным. Мое дыхание поднималось к нему облачком пара, а я пыталась понять, что же произошло.

И именно тогда я услышала пение.

Это был мой собственный голос. Но не та песня, которую крутят по радио, а версия «Святой ночи», которую я записала в маминой больничной палате три года назад. Песня, которая получила три миллиона просмотров на сайте YouTube. Из-за которой Дерек и звукозаписывающая компания заинтересовались мной.

Когда мама совсем заболела, когда стало ясно, что она не сможет меня вырастить, – эта песня стала главной причиной, почему она сделала Дерека моим опекуном, считая, что дарит мне мечту.

– Это она! – одна из близняшек подняла свой мобильный телефон, на экране которого шел ролик, чтобы все могли увидеть. – Смотрите. Это правда она. Лидди Чемберс!

– Нет, – Этан покачал головой. – Это Лидия.

Дерек махнул рукой, и вертолет на пастбище возле церкви включил пропеллер. Снег начал кружиться, в ночном небе поднялся белый водоворот. Дерек пошел к вертолету, а я смотрела на Клинта, Сьюзан, Эмили, потом Этана и тетю Мэри.

– Лидди! – Крикнул Дерек. – Быстрее!

Сделав несколько шагов, я обернулась. Я была благодарна кружащемуся снегу и темной ночи: не хотелось, чтобы все видели слезы в моих глазах.

– Извините. Извините, что солгала и… – я запнулась.

– О, дорогая, – отозвалась тетя Мэри. – Ты думала, мы не поняли, что ты не Хульда? Мы давно уже тебя раскусили.

– Вы догадались? – я не знала, обидеться мне или вздохнуть с облегчением. – Почему же вы ничего не сказали? Почему не прогнали меня?

– Милая, когда теряешь кого-то, ты теряешь частичку себя, – сказала тетя Мэри. Что она имела в виду: то, что случилось с ней, или то, что случилось со мной? Не важно, в любом случае это была правда. – И порой, чтобы найти тот самый недостающий кусочек, нужно потерять себя целиком. К тому же, – она мельком взглянула на Дерека, – я уверена, что тоже сбежала бы.

Дерек застегнул пуговицы пальто и сжал в руках шарф, который бешено развевался на ветру.

– Я ее опекун. И она идет со мной.

Он снова потянулся ко мне, но я отпрыгнула от него.

– Ты мне не опекун, а менеджер, – крикнула я, будто кто-то из семьи Этана мог понять, в чем разница. – Для тебя я – игрушка. Собственность. Я пою, я танцую, и… моя мама умирала. Она была так больна и напугана, а мы были без гроша. Поэтому она передала тебе опеку.

Было больно признаваться в этом – не столько перед людьми из Вифлеема, сколько перед самой собой, – но я должна была сказать:

– Мама не знала, что для меня будет лучше.

– Лидди, залезай в вертолет. Немедленно! А не то я обращусь к властям, – пригрозил Дерек.

– Вы имеете в виду шерифа? – спросила тетя Мэри, а затем указала на мужчину в толпе. – Вот он, здесь. Давайте спросим у него. Привет, Бен.

– Привет, Мэри. Нужна помощь? – спросил шериф.

– Нет, спасибо. У меня все под контролем.

– Да вы тут в сговоре, – сказал Дерек.

– Давайте спросим об этом местного судью, – тетя Мэри повернулась к женщине, которая играла в церкви на пианино. – Ваша честь?

Судья сложила руки на груди, глядя на меня.

– Не вижу причин забирать этого ребенка из-под твоей опеки, Мэри. Я определенно не позволю ей уйти с мужчиной, которого мы не знаем. И поскольку суды закрыты на праздники, я не вижу другого выхода, кроме одного: разрешить ей остаться с тобой по крайне мере до окончания Рождества.

– Глупости, – фыркнул Дерек. – Это Лидди Чемберс, и я ее законный опекун! Когда пресса узнает об этом…

– О чем пресса узнает, Дерек? – подключилась я. – Что я сбежала от тебя? Что ты понятия не имел, где я пропадала почти неделю, и даже не сообщил в полицию? Что моя мама была под воздействием такого количества обезболивающих, когда передавала тебе опеку, что она даже имени своего вспомнить не могла? А? Что именно из этого ты расскажешь прессе? А то ведь и у меня для них найдется парочка историй.

– Лидди, – Дерек понизил голос, умоляя. – Идем со мной. И давай забудем, что это вообще случилось.

– Хочешь пойти с ним? – спросила тетя Мэри, но мой взгляд остановился на Этане, и он тоже смотрел на меня.

– Хочешь? – спросил он. У меня и правда была причина, из-за которой мне всегда хотелось убежать.

– Если я не поеду с ним, он вернется, – я вспомнила, что Этан сказал мне в ту ночь, когда мы познакомились. – Он принесет неприятности. Я приношу им кучу денег.

– О, дорогая, – сказала тетя Мэри, – разве ты не знаешь, что для нас ты дороже денег?

– Лидди, у тебя был небольшой отпуск. А теперь перестань себя обманывать. Ты ведь хочешь быть звездой. Ты не можешь все это бросить, – сказал Дерек. Это был почти вызов.

– Ты прав. Раньше я любила музыку. Я любила петь, играть и приносить людям радость. Это делало меня счастливой. Но… но тогда я не понимала, что такое счастье.

– А теперь понимаешь? – казалось, Дерек рассмеялся, если бы не был так обеспокоен.

Он не знал того, что знала я. О том, как пахнет дом тети Мэри, когда она готовит бекон. Или как ледяной ветер дует в лицо, когда занимаешься рутинной работой в шесть утра, и он словно пробуждает тебя после спячки длиной в жизнь. Если бы он только поднял голову, то увидел бы, какое небо на самом деле большое и как легко можно в нем потеряться.

– Теперь я знаю, как выглядят настоящие звезды, – сказала я ему. – И меня тошнит от подделок.

Я почувствовала, как жители городка начали собираться вокруг меня. Но это была не разъяренная толпа, а защита, убежище. И Дерек начал медленно отступать.

– Наслаждайся своим Рождеством, Лидди. Я вернусь, – прокричал он. – Я вернусь за тобой.

Я стояла в окружении жителей Вифлеема и смотрела, как вертолет поднимается и исчезает во тьме. Звезды над головой сияли так ярко, что я невольно задумалась, не они ли привели меня сюда, указав путь в это время и место.

– Итак, Лидди, – сказала тетя Мэри, – я тут подумала… Если захочешь, конечно, то можешь остаться со мной. Судья считает, что мы можем решить твою ситуацию с опекой. Разумеется, тебе не нужно принимать решение прямо сейчас. Просто…

– Да! – я почувствовала, как в глазах снова защипало от слез, но на этот раз по совершенно другой причине. – Да, пожалуйста.

Она крепко обняла меня, а я не могла оторвать взгляд от того, кто стоял за ее плечом.

Когда тетя Мэри разжала объятия, он сказал:

– Ты остаешься.

Это был не вопрос.

– Остаюсь, – кивнула я.

– И больше никаких побегов.

Покачав головой, Этан медленно шагнул ближе.

– Никаких побегов.

– И никаких проблем.

– Никаких проблем, – сказала я, и он поцеловал меня.

А потом мы стояли, обнявшись.

Я смотрела вверх, на Вифлеемские звезды, и чувствовала, что вернулась домой.

На острове Перьев есть обычай – молодые люди делают своим любимым по одному маленькому подарку в каждый из двадцати четырех дней Адвента.

У Нив Эллаквин не было любимого и не было даже желания обзавестись им, поэтому, проснувшись первого декабря, она ничего не ждала. Ну, не совсем так. Она ожидала дождя, потому что дождь был такой же отличительной чертой декабря, как и голодные лисицы. И она ожидала покоя. Потому что после того, как близнецы умерли в конце лета и оставили ее одну в этом заброшенном месте, покоя у нее было в избытке. И для ровного счета она ожидала хорошую порцию такой же гнетущей тоски, что не скупясь подавал к столу ноябрь, только еще более гнетущей. Нив давно привыкла ко всему этому и прекрасно знала: не бывает хороших сюрпризов, бывают только плохие. По вечерам она доставала из сундука одну-единственную заветную книгу, чтобы почитать ее при свете камина. Истории на ее страницах никогда не менялись – как и все дни жизни Нив. И так должно было продолжаться до самого конца.

Ее ноги свалились с кровати, как две свинцовые гири, она села и вздохнула.

– Слишком рано для вздохов, – сказала она вслух. Теперь она постоянно говорила сама с собой; с помощью голоса она резала тяжелый воздух на полосы, чтобы он не душил ее. – Если я истрачу все свое разочарование до завтрака, как же мне продержаться весь день?

Усмехнувшись над тем, какая она жалкая, Нив подумала о Леди Дремоте с завода, чей совет девочкам был «живите горько, чтобы после смерти вы пришлись не по вкусу воронам».

– И почему я должна лишать их пищи? – возразила Нив, потому что до этого лета в ней все еще хватало дерзости. – Разве они не заслуживают угощения?

– А ты хочешь стать для них угощением?

– Почему бы и нет? – спросила Нив. – Какое мне дело до моей плоти, если жизни в ней уже нет?

С тех пор Леди Дремота называла ее «Вороньей пищей». И не важно, что ей это больше не подходит. Нив думала, что теперь она может стать самой горькой закуской на острове – особенно сейчас, когда она потеряла близнецов, одного за другим, и приближается Рождество.

Близнецы. Айвен и Джетри. Как и Нив, они были в очередной партии малышей, завезенных сюда двенадцать лет назад. Дети из Неудавшейся колонии, оставшиеся сиротами из-за Чумы, – дешевая рабочая сила. Мальчики тяжело трудились в поле, девочки – на фабрике. Кормили их плохо, а постели в продуваемых всеми ветрами хибарах за Фермерским кладбищем были и того хуже. Светом в конце туннеля для многих из них служило одно: когда они достигали Возраста, их отпускали на свободу. «Возраст» – все они называли его вот так, просто, словно это было единственное, что имело значение. Возраст – восемнадцать лет, а «свобода» – что значило это слово для работающего сироты, которого с пустыми карманами отправили на все четыре стороны с острова посреди бескрайнего океана, проклятого великого Глайдинга? Билет на корабль стоил дороже их жизни, и некоторые мальчишки решались заплатить эту цену, лишь бы сбежать отсюда. Запишешься в корабельную команду – и считай, повезет, если сумеешь расплатиться к тому времени, как тебе стукнет пятьдесят. А какой матрос, плавая по Глайдингу, доживает до пятидесяти?