– Это будет ее второе Рождество без них, – закончил Этан, и я почувствовала, будто кто-то ударил меня под дых. Вспомнила объятия тети Мэри, ее пустой дом. Ель и самодельный чулок для Хульды.

– Это одна из причин, по которой я решил, что было бы неплохо пригласить Хульду, – сказал он мне. – Тетя Мэри не любит одиночество, а в праздники ей особенно тяжело…

– Да. Конечно. Жаль, что я раньше не догадалась. Я бы…

– Нет! Не меняй ничего, ладно? Ее и так все вокруг жалеют. Хорошо, когда есть кто-то, кто не относится к ней, как к хрупкой вазе. Она была так счастлива только до аварии. Если ты скажешь ей сейчас… это ее убьет.

– Рано или поздно она все равно узнает, Этан. Я ведь не могу здесь остаться. Когда-нибудь мне все-таки придется уехать.

– Мы не хотим, чтобы ты уезжала, понятно? – он снова провел рукой по волосам. – Я не хочу, чтобы ты уезжала.

Я не осознавала, насколько близко мы стояли, насколько теплыми были его руки на моих плечах. Я не видела, как наше дыхание смешивалось в холодном воздухе. Я не осознавала, что падаю, пока не стало слишком поздно – наверное, потому что я так и не коснулась земли. Это было падение в веру, надежду, в… в общем-то, по сути, в любовь. Или что-то вроде того.

И тогда губы Этана коснулись моих, а я прижалась к его сильной груди, отдаваясь теплу его рук, обнимающих меня так крепко. И больше не убегала. А бежала навстречу. Этому моменту. Этому месту. Этому парню.

– Просто подожди до Рождества, ладно? – Этан отстранился и посмотрел мне в глаза. – После Рождества все будет выглядеть иначе.

И я кивнула, радуясь тому, что придется лгать и дальше.

* * *

В канун Рождества Этан приехал за мной на грузовике, чтобы отвезти в церковь, которая находилась между полем пшеницы и пастбищем. Она была крошечная, белая, со шпилем, устремленным в небо. К тому времени, как Этан подъехал, колокола уже звонили.

– Идем, – он взял меня за руку. – Мы опаздываем.

Мы, смеясь, побежали к двери, но едва переступив порог, я выпрямилась и застыла. Рука Этана все еще была в моей, когда мы стояли в дверях храма, наполненного людьми.

– Хульда! Этан! – прошептала мама Этана, указывая на два свободных места рядом.

– Всем добрый вечер! – Я подняла голову и только теперь заметила тетю Мэри, стоящую за кафедрой со сборником церковных гимнов в руках.

– Счастливого Рождества, – сказала она, и все собравшиеся хором ответили ей: «Счастливого Рождества!»

Всю церковь освещали лишь свечи и белые гирлянды на шести рождественских елках. Веточки омелы свисали по краям старомодных скамей. Казалось, будто я не просто зашла в храм, а совершила путешествие во времени. В Вифлееме люди так праздновали канун Рождества уже сотню лет. И было приятно думать, что, скорее всего, они будут так праздновать его и следующие сто лет.

– Ты как? – шепотом спросил Этан. Я кивнула. Зазвучала музыка.

– Давайте начнем с гимна номер 101, – сказала тетя Мэри, когда мы с Этаном уселись на краю семейной скамьи.

Послышался шелест: люди взяли сборники гимнов и начали искать нужную страницу. Но мне незачем было подглядывать. Я знала наизусть каждое слово. Каждую ноту. И все же, когда тетя Мэри запела «Святую ночь», я ни в коем случае не могла позволить себе запеть.

«Сверкают ярко звезды…»

Вдруг вместо маленькой церкви где-то в глуши я оказалась в больничной палате. Я пела для хрупкой, болезненной женщины на кровати, подбирая ноты на клавишах. А потом она попросила меня спеть снова, и ее глаза наполнились слезами.

– Это ночь, когда родился наш Спаситель…

Я была рада, что свет в зале тусклый, а людей много, и никто за мной не наблюдает. Никто не заметил, как мои глаза стали влажными, а руки задрожали. И, главное, никто не смотрел на меня, ожидая, что я буду танцевать и петь. Никого здесь не заботило, буду ли я когда-нибудь снова петь.

«Весь мир тонул в грехе и…» – голос тети Мэри сорвался. Слова не шли. Она шевелила губами, но не было слышно ни звука. Ее лицо побледнело, она казалась потерянной, оцепеневшей.

– Это были любимые строки Дейзи, – сказала она совсем тихо, почти шепотом. Будто она потерялась в тумане воспоминаний и сожалений, сознавая, что никогда больше не сможет разделить этот гимн со своей дочерью. Пианист продолжал играть, но никто не пел. Никто не шелохнулся.

Мать Этана вытерла глаза, и я почувствовала волну эмоций, которая прошла по всему залу, добираясь до каждого. А когда пианист заиграл припев, я почувствовала, как она добралась и до меня.

Я почувствовала то же, что и тогда, когда предложила Хульде свой билет. Я не собиралась вставать. Не заставляла себя петь. Но невольно встала и направилась к кафедре.

«Пади пред Ним…»

Слова лились, заполняя крохотную церковь, а я встретилась взглядом с тетей Мэри и вдруг увидела, что она перестала плакать. Она протянула мне руку, я взяла ее и запела громче.

«Внимай певцам из рая!»

Я пела так, как не пела уже много лет.

Я продолжала петь. Просто ради радости. Ради этой минуты, ради музыки и себя. Я пела ради тети Мэри и Дейзи, и ради всех, кто больше не может петь. Я пела, хотя понимала, что их не вернуть. Я пела, потому что пение может заставить нас вспомнить.

Я пела потому, что именно это я делаю, когда мне весело или грустно. Я пела потому, что именно в эти моменты становлюсь самой лучшей версией себя. Я пела потому, что я была не одна, пока держала руку тети Мэри.

Я пела потому, что это было Рождество.

Когда гимн закончился, я вернулась обратно на место рядом с Этаном, который держал в руке телефон. Он смотрел то на него, то на меня, будто у него концы с концами не сходились.

– Это ты! – одна из близняшек развернулась и посмотрела на меня с другой скамейки. Ее голос почти вибрировал. – Мы знали, что это ты. Мы знали…

– Хульда, – голос Этана был холоден, и я догадалась, что он назвал так не меня. Это была уже не игра. Он протянул мне свой телефон, чтобы я смогла прочитать сообщение на экране.


От Хульды:

Скажи Лидди, что они на подходе!


– Что ты здесь делаешь? – спросила другая близняшка. – Как ты познакомилась с Этаном? Где…

Но я не слышала слов. Заполненный людьми зал вдруг стал ледяным. Клянусь, мне стало холодно. Подняв глаза, я увидела человека, стоящего у входа в церковь. Его волосы были взлохмачены из-за сильного ветра. На нем было черное пальто, красный шарф и идеально вычищенные итальянские кожаные туфли. Он был здесь лишним. В этом мире. Но я также понимала, что он ни за что отсюда не уйдет.

– Кто такая Лидди? – голос Этана звучал будто за тысячи миль отсюда. – Посмотри на меня.

Он взял меня за руку.

– Кто такая Лидди?

– Я, – пришлось признаться.

– Ты сказала, что тебя зовут Лидия.

– Да. То есть звали. Это мама называла меня Лидди.

Я встретилась с ним взглядом.

– Этан, я – Лидди Чемберс.

Я подождала, пока мои слова дойдут до него, пока это имя всплывет в памяти. Но Этан просто переспросил: «Кто-кто?», – и мне захотелось его расцеловать. Он не закричал мое имя, не выпучил глаза. От этого парня в тот момент не исходило ни восхищения, ни отвращения, и, думаю, за это я его и полюбила. Совсем чуть-чуть.

– Что Хульда имела в виду? Кто на подходе?

Он снова показал мне свой телефон.

– Она ошиблась, – покачав головой, я посмотрела на мужчину, стоящего у двери и прожигающего меня взглядом. – Они уже здесь.

* * *

Я не видела, как Эмили прошла по центральному проходу к кафедре, но когда она начала читать историю Рождества из Евангелия от Марка, ее голос звучал, будто ангельское пение. Свет стал еще более тусклым. Маленькие мальчики, одетые как пастухи, вынесли козлят и заняли свои места в передней части церкви, а я тем временем, словно в трансе, улизнула от Этана и его семьи и, прячась в тени, выскользнула на улицу.

Мужчина, последовавший за мной, не предложил обняться. Он даже не спросил, все ли со мной хорошо, и не сказал, что волновался. Нет. Первым делом он выпалил:

– Ты знаешь, что у тебя сегодня был концерт?

– А ты не видел? Я только что выступила на другом, – парировала я.

Он схватил меня за руку и потянул к вертолету, стоявшему на соседнем поле.

– Вертолет, Дерек? – я закатила глаза. – Серьезно? Как изысканно.

– Идем. Мы улетаем.

– Нет, – закричала я. – Мне надо попрощаться. Надо…

– Лидия! – голос Этана разрезал чистый ночной воздух. – Подожди.

Все, что я смогла сделать – это оттолкнуть Дерека на мгновение, чтобы оглянуться.

– Вы кто? – тетя Мэри всего на полшага отставала от Этана и быстро сокращала расстояние между нами. – Куда вы ее забираете? Я отвечаю за этого ребенка!

Тетя Мэри выглядела и звучала как сила стихии. Дерек, возможно, даже отпрянул бы немного, если бы от моего отъезда не зависело так много. Если бы он не привык всегда выезжать на мне.

Он выпятил грудь и сплюнул:

– Нет, не вы! И она улетает. Сейчас же.

– Хульда, что происходит? – Клинт встал рядом со своей сестрой. – Этот мужчина к тебе пристает?

– Клинт, он пытается ее забрать, – сказала тетя Мэри.

– Вы ее отец? – спросил Клинт.

Дерек рассмеялся:

– Я ее опекун по завещанию.

Он окинул взглядом Клинта в его джинсах и куртке.

– А вы, сэр, убирайтесь-ка с дороги, пока вас не арестовали за похищение.

– Похищение?! – вскричал Клинт.

– Они не знали! – я встряла между Клинтом и Дереком. – Я сбежала. Притворилась студенткой по обмену. Я солгала, и они меня приняли.

Церковь быстро опустела. Похоже, весь Вифлеем теперь собрался вокруг нас. Я ожидала, что кто-нибудь пошутит: «Так чей же это ребенок?» – но никто ничего не сказал. Мы все уже сказали слишком много.

– Меня зовут Лидия, – призналась я им. – Лидди. Лидди Чемберс.