Ханивелла редко увидишь в одиночестве. Они всегда в связке, как бананы. Не шпионы-одиночки, а целые батальоны. И хотя Миранда обожала золотисто-рыжие волосы Ханивеллов, их преувеличенную, экспрессивную манеру одеваться, репертуар шуток и секретов, стихов и разной чепухи, иногда ей хотелось сбежать. Ведь Ханивеллы требовали, чтобы ты непременно участвовал. Они задавали вопросы до тех пор, пока у собеседника не пересыхало горло.

Даниэль был исключительно спокойным для Ханивелла. Он даже не всегда интересовался, здесь ты или нет.

Миранда выскользнула из-под ели, просочившись мимо длинноногих Ханивеллов в галстуках и вечерних платьях: прозрачно-оранжевая тафта; скользкий и липнущий атлас, канареечно-желтый и фиолетовый; шелк, белый, как пена, кое-где уже заляпанный вином.

Кто-то потрепал ее по голове и подмигнул. Кто-то в золотистых одеждах покровительственно добавил:

– Бедный ягненочек.

– Бу, обманщики, – выпалила Миранда, отбиваясь. На ней было зеленое вельветовое платье в мелкий рубчик. Завышенная талия в стиле ампир. С защипами под мышками. Интерес Миранды к таким вещам был почти профессиональным. Ее мать Джоанни – последние полгода она сидела в тюрьме в Пхукете, и ей предстояло провести там еще долгие годы – была костюмером и подругой Эльспет Ханивелл.

Даниэль – сын Эльспет. А Миранда – ее крестница.

На кухне, опираясь на раковину, в которой один из новых котят Ханивеллов лакал из соусницы соус, томно целовались двое. За обеденным столом сидела девочка, всего на пару лет старше Миранды, и раскладывала засаленные и потрепанные карты Таро. Пустые винные бутылки стояли под наклоном, как пушки, а огромный мясницкий нож торчал из развалин рождественского торта. От большой печи разливалось тепло, а внутри сушилки в старой сковороде спали остальные котята.

Захватив мешок с мусором, набитый перепачканными помадой салфетками, одноразовыми бокалами для шампанского и жирными корками от пирогов, Миранда вышла из кухни. Как только дверь открылась, внутрь проскользнула кошка.

Шел снег. Большие липкие хлопья таяли у Миранды на волосах и щеках. Снег на Рождество. Конечно, в Пхукете такого не увидишь. Она подумала: чем угощают в тайской тюрьме на праздник? Мать всегда пекла на Рождество торт, а Миранда помогала раскатывать марципан.

Балетки заскользили по траве. Завязав пакет, она оставила его прямо у лестницы. В саду по-прежнему стоял мужчина и все так же смотрел в окно. Должно быть, он слышал ее шаги. Заиндевевшая трава скрипела под ногами. Конечно, слышал, но не обернулся.

Даже со спины в нем определенно угадывался Ханивелл. Долговязый, светловолосый, абсолютно неподвижный. Настолько идеальный, что взгляду не за что зацепиться. Неестественно непринужденный. Холодный снег, который заставлял Миранду шмыгать носом и расписывал щеки красными пятнами, не таял, ложась на яркие ханивелловские волосы и на плечи удивительного пальто.

Типичный Ханивелл, подумала Миранда. Поссорился с подругой или обиделся на кого-то, и теперь собирается театрально замерзнуть. Ее мать прекрасно умела обращаться с Ханивеллом, разыгрывающим неуместную трагедию. Главное – твердость.

Вспомнив о матери, Миранда сама почувствовала что-то драматичное. Пытаясь прогнать нахлынувшие эмоции, она сосредоточилась на пальто, которое было на незнакомце. Казалось, оно украдено из театра – восемнадцатый век, изящный крой. Это было даже не пальто, а камзол из плотного розового шелка, расшитый белой нитью – маки и розы, а ниже на зеленом листе красовался жук-олень. Миранда подходила все ближе, не в силах остановиться; ей очень хотелось потрогать жука.

Ей казалось, что рука пройдет насквозь. (Разумеется, в Ханивелл-холле водились привидения.) Но этого не случилось. Пальто было настоящим. Миранда сжала ткань между пальцами и сказала:

– Что бы ни случилось, оно не стоит того, чтобы замерзать. Не стойте на улице, пойдемте в дом.

Ханивелл в камзоле повернулся.

– Я стою именно там, где должен, – сказал он. – То есть здесь. И делаю в точности то, что должен. И у меня нет ни малейшего желания беседовать с маленькими девочками. Так что уходи.

Может, Миранда и в самом деле была маленькой девочкой, но уже довольно неплохо умела противостоять ханивелловским вспышкам ярости, знала, как реагировать на их эмоциональные всплески, бурные проявления радости и горя, милые странности или заскоки. На широком правом кармане камзола она заметила вышитого рыжими и золотыми нитками лиса, застрявшего передней лапой в капкане.

– Меня зовут Миранда, – сказала она. И, поскольку уже овладела некоторыми уловками Ханивеллов, добавила: – Моя мать в тюрьме.

На мгновение взгляд незнакомца стал почти сочувствующим, но он тут же пожал плечами. Разумеется, театрально. И сунул руки в карманы.

– А я тут при чем?

– У всех есть проблемы, только и всего, – ответила Миранда. – Я здесь, потому что Эльспет меня жалеет. А я это ненавижу. Так что вас я нисколечко не жалею. Я даже не знаю, кто вы такой. Просто мне кажется, что не слишком умно стоять здесь и страдать из-за плохого настроения. Но, возможно, вы не очень умны. Моя мать говорила, что красивые люди часто довольно бестолковы. Как вас зовут?

– Если я скажу, ты уйдешь? – спросил Ханивелл.

– Да, – сказала Миранда. Можно вернуться на кухню, поиграть с котятами. Или принести пользу и помыть посуду. Или попросить, чтобы ей погадали. Или снова забраться с Даниэлем под дерево и сидеть, пока не придет время ложиться спать. Завтра ее посадят в автобус и отправят домой. И скорее всего, до следующего года Эльспет забудет, что у нее есть крестница.

– Я – Фенни, – сказал Ханивелл. – Теперь иди. Мне есть чем заняться, чтобы не сделать того, чего я не должен делать.

– Хорошо, – ответила Миранда. Она похлопала по широким манжетам чудесного пальто Фенни, задумавшись, какая у камзола подкладка и не холодно ли в нем. Каким же нужно быть глупым, чтобы торчать снаружи, когда тебя приглашают в дом. – Счастливого Рождества. Доброй ночи.

Она еще раз коснулась вышитого лиса и его лапы, застрявшей в капкане. Стебельчатый шов, рассыпной стежок и вышивка «елочкой».

– Очень хорошая работа, – сказала она. – Надеюсь, лис освободится.

– Он был слишком глуп, потому и попался, странное надоедливое дитя, – ответил Фенни. И снова повернулся к окну. Что он видел там? Когда Миранда, наконец, вернулась в гостиную, где подвыпившие Ханивеллы вместо рождественских гимнов горланили разухабистые песни, взрывали хлопушки и запускали бумажных журавликов, она вновь посмотрела в окно. Снег закончился. Снаружи никого не было.

* * *

На следующий год Эльспет Ханивелл, как обычно, вспомнила о Миранде. И через год, и через два. И под елкой Миранду всегда ждали подарки: то билет на лондонский мюзикл, который она еще не успела посмотреть, то, когда ей исполнилось тринадцать, набор косметики.

Когда Миранде стукнуло четырнадцать, Даниэль преподнес ей шахматы и несколько мотков шелковой пряжи. Под черные колготки она надела на лодыжку красный кожаный плетеный браслет, который пришел по почте из Пхукета (письма в конверте не было). Котята выросли и перестали ее узнавать.

В двенадцать лет она искала загадочного Фенни, но его нигде не было. И когда Миранда спрашивала, никто не понимал, о ком она говорит.

Когда ей исполнилось тринадцать, она впервые попробовала шампанское.

Четырнадцатилетняя Миранда чувствовала себя уже достаточно взрослой. Теперь человек в камзоле казался ей сном или историей, которую она выдумала от скуки. В четырнадцать она уже выросла из сказок, Санта-Клауса и рассказов о привидениях. Когда Даниэль обратил ее внимание на то, что они стоят под омелой, она расцеловала его в щеки. А потом лизнула в ухо.

На ее пятнадцатое Рождество снова шел снег. Все знали, что будет снег, и он не заставил себя ждать. Разговоры о снегопаде напомнили Миранде о Фенни. О мужчине в заснеженном саду. Конечно, в саду никогда никого не было. Зато был Ханивелл-холл и бесконечные толпы взрослых Ханивеллов, ведущих себя так, будто они снова стали детьми.

Количество веселья, которое требовалось Ханивеллам, было по-олимпийски выматывающим. Миранда не могла решить, здорово это или ужасно.

Ближе к вечеру Ханивеллы затеяли играть в шарады. Но в чем радость играть с людьми, которые делают это почти профессионально? Миранда стояла у окна, глядела на падающий снег и что-то высматривала. Птиц. Лиса. Человека в саду.

Ханивеллы кричали:

– Господи, нет! Клеопатра появилась завернутая в ковер, а не в субботнее приложение к газете!

Даниэль наверху, у себя в комнате, разговаривал с отцом по скайпу.

Миранда бродила от окна к окну. И вдруг увидела в саду то, чего там быть не должно было. Точнее, того. И тут же выбежала из дома.

– Пойду гулять! – крикнула она, пока закрывалась дверь. Вдруг кому-нибудь есть до этого дело.

Фенни прохаживался по старой стене, постукивая тростью по каждому камню, на который собирался наступить.

– Ты, – сказал он. – Вот думал, увижу ли тебя еще раз.

– Меня зовут Миранда, – напомнила она. – Вы, наверное, забыли.

– Нет, – произнес он, – не забыл. Хочешь присоединиться? – Он протянул руку. Миранда медлила, и он сказал: – Как знаешь.

– Я и сама могу сюда залезть, – сказала она. Теперь она шла перед ним, спиной вперед, чтобы не терять из виду.

– Ты не Ханивелл, – произнес он.

– Нет, – ответила она. – А вот вы – да.

– Верно, – сказал он. – Вроде того.

Затем она остановилась, и ему тоже пришлось остановиться. Дальше идти было некуда. За спиной у Миранды начинался провал.

– Я помню, как построили эту стену, – сказал он.

Скорее всего, она не так расслышала. Или он просто ее поддразнивал. Она ответила:

– Должно быть, вам очень много лет.

– Значительно больше, чем тебе, – сказал он и сел на стену. Миранда села рядом. Перед ними раскинулся Ханивелл-холл и рощица деревьев позади. Снег лениво падал, легкий ветерок крутил и подбрасывал его.