Холли Блэк - 12 историй о настоящей любви

«Моя работа выполнена», – подумал я. Но я знал, что не уйду, не увидев его. Этого не было в нашем плане, как и многое из того, что сегодня произошло. Но я не мог побывать у Коннора и не дать ему знать, что я здесь был. Иначе дело останется незавершенным.

Дом вернулся к привычному ночному ритму – дыхание, шорохи, какие-то пощелкивания, невнятное бормотание во сне. Я сделал несколько осторожных шагов и замер. Скорее всего Райли еще не уснула, а ее дверь как раз на пути к комнате Коннора. Так что я стоял и не шевелился, вдруг осознав, как редко мне приходится это делать. Нужно перестать участвовать в происходящем и стать только наблюдателем. Телефон – оружие, с помощью которого я обычно убиваю время, – остался в машине. Безоружный, я осмотрелся. В тихой, по-рождественски освещенной комнате было очень одиноко. Чего-то не хватало, но точно не меня. На полках стояли книги, я не видел названий, только очертания прижавшихся друг к другу томов. На одной из полок книги стояли под охраной маленьких фигурок: солонки и перечницы – чья-то коллекция.

Я отпустил время – пусть минуты идут своим чередом, но, когда я думал о них, они шли медленнее. Это не мой дом, и я поймал себя на мысли, что он никогда моим не будет. Я ожидал, что Лана снова выйдет, чтобы выпроводить меня. «Почему ты все еще здесь?» – спросила бы она, и единственное, что я мог бы произнести в ответ, – это имя ее брата.

Я знал: он хочет, чтобы я был здесь. Но почему все должно быть именно так? Я хочу, чтобы Коннор представил меня родным как своего парня. Хочу сидеть за обеденным столом, шутить с Райли – так, чтобы Лана тоже не могла удержаться от смеха. Хочу, чтобы они увидели, как я держу его за руку. Хочу держать его за руку. Хочу, чтобы он любил меня, и когда я плохой, и когда хороший. Хочу. Хочу. Хочу.

Я боялся любви, ведь это значит, что я прошу очень много. Я боялся, что моя жизнь никогда не пересечется с его жизнью. Что я никогда не узнаю о нем всего. Что он никогда не узнает всего обо мне. Что мы будем слушать истории, но никогда не узнаем всей правды. «Хватит», – сказал я самому себе. Я должен был сказать это вслух, потому что мне нужно было это услышать.

Я прислушался у двери Райли. Прислушался у двери Ланы. Надеюсь, они сейчас не прислушиваются к шагам Санты. К моим шагам.

Я прошел по коридору, миновал их двери. Увидел впереди комнату Коннора.

Стоя напротив его двери и собираясь войти, я вдруг почувствовал, что в коридоре есть кто-то еще. Обвернувшись, я увидел в дверях мать Коннора. Глаза почти закрыты, волосы спутаны. Я увидел ее ночнушку и мне стало грустно и неловко. Она свисала с безжизненного тела, изношенная, слишком длинная. Я не должен был видеть маму Коннора такой – погруженной в темное глубокое забытье.

Я хотел стать для нее таким же призраком, каким она казалась мне. Но не мог спрятаться. Я уже готов был все ей рассказать. Но она заговорила первой.

– Где ты был? – спросила она.

Внезапно я почувствовал, что ни за что не смог бы этого ей объяснить. Я просто не знал правильного ответа.

– Меня здесь нет, – отозвался я.

Она кивнула. Я думал, что будет продолжение, но нет. Она вернулась в комнату, закрыла за собой дверь.

Я знаю, что не должен был этого видеть. И даже если она этого не вспомнит, я буду помнить.

На долю секунды мне стало жаль Санту. Можно только догадываться, что ему довелось повидать в его путешествиях. Хотя он же не знаком со всеми этими людьми. Остается надеяться, что с незнакомцами как-то проще. Не буду ничего рассказывать Коннору. Просто скажу ему «привет» и пожелаю спокойной ночи.

Я пробрался в его комнату и закрыл дверь так тихо, как только мог. Я бы хотел, чтобы он все это время не спал и волновался за меня. И поздравил бы, когда опасность миновала. Но все, что меня ожидало, – лишь его сонное дыхание. В окно падал свет фонаря, подчеркивая темно-синие тени в комнате. Коннор лежал на кровати. Я видел, как поднимается и опускается его грудь. Телефон валялся на полу – выпал из руки. Я знаю – он держал его на случай, если мне вдруг понадобится помощь.

Никогда раньше я не видел, как он спит. Никогда не видел его таким – уплывшим в безопасные дали. Мое сердце тянулось к нему, как к магниту. Я смотрел, как он спит, и чувствовал, что мог бы любить его очень долго.

Но вот он я, стою вне окутывающего его кокона. Я люблю его, но понимаю, что нахожусь снаружи, я – инородное тело, а не часть его сна. Я здесь, потому что забрался через дымоход, вместо того чтобы постучать в дверь.

Я снял шапку и отцепил бороду. Снял сапоги и отставил в сторону. Отстегнул живот и бросил на пол. Размотал и стянул через голову красные шторы. Снял штаны, почувствовал кожей, какой в комнате холодный воздух. Все это я проделал очень тихо. И только уже почти сложив одежду Санты аккуратной красной стопкой, услышал, как Коннор окликнул меня.

Мне было бы достаточно увидеть тепло в его глазах, когда я подошел ближе. Достаточно видеть его волосы, торчащие во все стороны, его пижамные штаны с ковбоями. Достаточно услышать: черт, не могу поверить, что я уснул. Всего этого было бы достаточно. Но что-то было не так. Я все еще чувствовал, что меня здесь быть не должно.

– Я – самозванец, – прошептал я.

– Да, – прошептал он. – Но ты – правильный самозванец.

Без костюма Санты я дрожал. Без костюма Санты я – это просто я, в доме Коннора в рождественскую полночь. Без костюма Санты я – настоящий, и хочу, чтобы все было по-настоящему. Так, как есть, или хотя бы так, как будет.

Коннор почувствовал, что я дрожу, и молча укутал нас одеялом. Наш дом в его доме. Наш мир в этом мире.

Снаружи могут быть северные олени, пролетающие мимо луны. Вопросы с неправильными ответами и ложь, которую все-таки лучше произнести вслух. Снаружи может быть холодно. Но я здесь. Я здесь, и он здесь, и все, что нам нужно знать, – что я буду обнимать его, а он будет обнимать меня, пока я не согреюсь и не почувствую себя дома.

Второй ежегодный День Крампуса[18] в Фэйрмонте мало походил на парад, скорее – на нашествие зомби, только нарядились мы в Крампуса – жуткого приятеля Святого Николая. Обычно мы проводили время не в Фэйрмонте. Там было полно чересчур дорогих бутиков, чересчур дорогих кафешек и Академия Моссли, в которой было полно чересчур дорогих придурков.

День Крампуса олицетворял собой все, что в Фэйр монте было не так. Его устраивали с благотворительной целью и раздавали бесплатный горячий шоколад. В общем, превратили в нечто совершенно противное настоящему духу Krampuslauf’а – парада чертей, когда нужно до смерти пугать людей, бегать туда-сюда с факелами и плетками, орать на плачущих детей, чтобы потом они вели себя хорошо. Какой горячий шоколад? Какая благотворительность? День Крампуса в Фэйрмонте – наглядный пример того, что всегда делают богачи вроде Рота. Берут что-то действительно замечательное и выхолащивают, пока оно не превратится в нечто отвратительное.

Конечно, Рот считал всех друзей Пенни невежественными, ничтожными отбросами общества из-за того, что мы ходим в переполненную государственную школу. Но у меня все же хватило ума навести справки о Крампусе. Оказалось, он интересный малый, этот сын Хель[19]. Он старше дьявола, так что если они и кажутся похожими, то это потому, что дьявол перенял стиль Крампуса. Спорим, Рот ничего этого не знает? Уверена, Роту он нравится только потому, что выглядит круто.

Я надеялась, что Пенни поймет: мне, ей и уж тем более Врен тут не место; и тогда мы пойдем домой или устроим праздничный шопинг в хорошем супермаркете, раз уж приехали в такую даль. Но, конечно же, Пенни не поняла. Она тянула шею, высматривая Рота и его другую девушку – богачку из Академии Моссли, – в существование которой Пенни не желала верить.

– Отличный шанс все выяснить, – заявила Пенни, рассказывая о флаере с обведенной датой, который заметила в комнате Рота. – Мы замаскируемся.

Эта часть истории была забавной. Мы сделали рога из папье-маше – нарвали газет и смешали их с мукой и водой. Клейкая жижа налипла на волосы и одежду – и превратилась в шесть милых рожек.

У Пенни они торчали на лбу – острые, шипастые. У Врен получились витые, как у барана. А мои загибались назад, прямо к затылку. Выкрасив рожки в серебристый цвет, а кончики – в красный, мы стали рыться в шкафах в поисках демонической одежды. Я нашла бабушкину странную косматую меховую накидку с капюшоном. Врен раздобыла сумасшедшую пару шипованных туфель на платформе, они выглядели как копыта. А Пенни купила в комиссионном магазине красную венецианскую маску с длинным фаллическим носом, чтобы Рот ее не узнал. Словом, видок у нас был тот еще.

В детстве я не понимала, что эльфы Санта-Клауса вовсе не такие, как в книгах со сказками. Я думала, что на его фабрике игрушек полно фавнов и домовых, леших и троллей, гоблинов и фей. Пока мама была жива, в моих списках для Санты всегда было много волшебных вещей. Я хотела плащ, чтобы летать. Крошечную куклу, не больше моего пальца и сложенную так же идеально, как живой человек. Когда мамы не стало, я попросила хрустальный шар для гадания, чтобы увидеть в нем маму, волшебный мел, чтобы нарисовать дверь к ней, и волшебное зелье, которое она выпьет и сможет вернуться к нам.

Потом мне объяснили, что эльфы Санты – это вовсе не эльфы, а список нужен для того, чтобы папе и бабушке не приходилось ломать голову, придумывая мне подарок. После этого я стала просить обычные вещи – узкие джинсы, новые кеды и все такое.

Мы по очереди записались у приятной женщины за стойкой. Я сразу поняла, что наши наряды ее не особенно впечатлили.

– Праздничное поздравление – праздничное избиение! – прокричал какой-то парень в зеленом мохнатом костюме и с рогами из пластиковых стаканов, выкрашенных в черный цвет. Глаза в контактных линзах светились желтым. Он приветствовал нас, подняв тяжелый глиняный кубок, в котором плескался горячий шоколад.