Был риск, что Флинн не примет подарок. Открыв коробочку, он долго и пристально смотрел на птичку. А я, затаив дыхание, наблюдала за тем, как он вертит ее в руках, поворачивает, взвешивает на ладони. Достаточно ли она хороша? Я ведь долго тренировалась, пока не решила, что наконец сделала птичку, достойную моего друга. Наконец он сказал:

– Никто раньше не дарил мне подарков.

– Так ты возьмешь ее? – выдохнула я с облегчением.

– Возьму, – ответил он.

С тех пор на каждое Рождество я дарю ему птицу. В этом году у меня наконец-то вышел достойный дрозд. Из черного ореха, выкрашенного в ягодно-красный цвет.

Я налила себе еще стакан малиново-имбирного пунша, как вдруг услышала голос Элинор:

– Грустно, что у Натти не нашлось никого, с кем можно пойти на бал. Сомневаюсь, что она вообще когда-нибудь видела мальчика.

– Видела, – сказал Флинн. – Тот парень, Ларс, помнишь?

Они стояли ко мне спиной и даже не подозревали, что я так близко и слышу каждое их слово. Я все еще могла улизнуть, и они бы ни о чем не догадались.

– О, Флинн, неужели не ясно, что она выдумала его, чтобы заставить тебя ревновать. Ведь ты же всегда ей нравился, – сказала Элинор.

Перед глазами у меня все поплыло, и я выпустила из рук стакан с пуншем. Красная жидкость растеклась по столу, забрызгав мое платье. Как у нее только язык повернулся такое брякнуть? Пусть даже она права, и Флинн мне нравится. Всегда нравился.

– Ничего она не придумывала, – ответил он. Его голос звучал громко и ясно, как колокол. – Я посмотрел в записях самого Санты. Там и правда был мальчик по имени Ларс.

– Ты так говоришь, потому что ты добрый, – сказала Элинор. – Мы все знаем, какая Натти сказочница.

У меня вспыхнули щеки. Пусть раньше, чтобы привлечь внимание, я и рассказывала всякие небылицы. К примеру, как потерялась в снежную бурю, а Рудольф, Красноносый Северный олень, прискакал и спас меня. Но я же больше так не делаю. Неужели люди не могут меняться?

Я закашляла. Они обернулись одновременно, будто так и было задумано. У Элинор хватило наглости сделать вид, что ей стыдно. На самом деле она боялась, что я пожалуюсь Папе. А я не буду. Я уже не маленькая ябеда и могу сама за себя постоять. Мое сердце стучало так сильно, что я даже испугалась, не слышат ли окружающие.

– Про Ларса я не лгала, – сказала я громко.

Два года назад я упросила Папу взять меня с собой развозить подарки. Это было мое рождественское желание, и ему пришлось согласиться.

Большинство воспоминаний о той ночи у меня расплывчатые, как и все, что связано с волшебством. Но когда я закрываю глаза, то слышу лай собак, чувствую запах домов, волнение от того, что нахожусь там, где меня быть не должно. Рождественские елки, рождественское печенье и рождественские чулки. Все рождественское. Больше всего мне понравилось смотреть, как Папа работает, потому что ему это доставляло удовольствие. Даже то, как он раскладывал подарки. Он действительно знал имя каждого мальчика и девочки. Он бы удочерил и усыновил всех потерявшихся детей, если бы мог. Но повезло именно мне. Иногда я думаю о своей матери, о своей настоящей матери, и мне интересно, знала ли она, кому меня отдает.

Мы зашли в домик у моря. Он был маленький, голубой с белыми ставнями. Я помню запах соли и звук воды. Пока Папа работал, я отправилась на поиски печенья. Больше всего мне нравилось арахисовое M&M’s, которое я попробовала в Чарлстоне, в штате Южная Каролина. На втором месте стояло необычное малиново-миндальное печенье из Парижа, во Франции.

Я нашла сине-белую фарфоровую тарелку с печеньем, посыпанным сахарной пудрой. На вкус оно напоминало нугу и орех пекан. Я как раз слизывала с пальцев сахарную пудру, когда увидела мальчика с волосами цвета лимонных леденцов. На вид ему было лет тринадцать или даже пятнадцать. Он стоял внизу лестницы и пристально смотрел на меня.

– Jävlar![12] – воскликнул он.

Это прозвучало как ругательство.

– Мой папа говорит, что ругаться – это скверная привычка, – сказала я, украдкой вытирая руки о пальто.

Мальчик смотрел на меня во все глаза.

– Прости. Ты, наверное, не говоришь по-английски? Где мы сейчас? В Швеции? – спросила я. – God jul.

Это значит «Счастливого Рождества» по-шведски. Я могу пожелать «Счастливого Рождества» на любом языке. Эльфы, те вообще могут свободно говорить на любом языке и диалекте, но я всего лишь человек.

– Вы с отцом – грабители? – спросил он.

У меня перехватило дыхание. Оказывается, он понимает по-английски!

– Мой отец раздает подарки, а не крадет их. Он Санта. – Мальчик продолжал смотреть на меня, потому я решила пояснить: – Клаус. Санта-Клаус. Святой Николай. Пер Ноэль. Ах да, мы же в Швеции: Томте. Ниссе…

Мальчик выглядел еще более озадаченным:

– Санта-Клаус – азиат?

– Нет, просто я приемная. Он не мой родной отец, – пояснила я.

Мальчик попятился назад.

– Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я вызову polisen. Полицию, ясно?

Полицию? Ой-ой.

– Папа… – еле слышно позвала я.

– Почти закончил, Натти! – донеслось из гостиной. – Возьми мне печенье и назад в упряжку.

– В упряжку, – повторил мальчик.

– В санки. Или… в повозку? Санта так путешествует.

Мальчик сердито на меня посмотрел:

– Я знаю, что такое упряжка.

– Она ждет нас на улице, – сказала я. – Если не веришь, пойди посмотри.

Мальчик подбежал к окну и выглянул наружу. Не веря своим глазам, он обернулся, пристально посмотрел на меня и рухнул на пол. Закрыв глаза, он не переставал повторять:

– Это все не по-настоящему. Мне это просто снится.

Я ущипнула его за руку так сильно, что он вскрикнул:

– Видишь? Ты не спишь.

Он потер руку:

– Это ничего не доказывает.

Тут-то я заметила над нашими головами связку омелы и подумала: вот мой шанс. Я обняла его и поцеловала. На вкус его губы напоминали шведские рождественские сладости.

Я услышала, как кто-то откашлялся, сказав «хо-хо-хо», и мы тотчас отпрыгнули друг от друга. Глаза мальчика были готовы выскочить из орбит, когда он увидел Санту во всей его клюквенно-вельветовой красе.

– Натти, нам пора, – сказал Папа.

– Ты и правда настоящий, – прошептал мальчик.

– Верно, и я знаю, когда ты вел себя хорошо, а когда плохо, – пошутил Папа. Мне стало неловко.

Папа как раз выволок меня на улицу, когда мальчик подбежал к окну и крикнул:

– Меня зовут Ларс! А тебя?

– Натали! – ответила я.

Когда я вспоминаю об этом, то понимаю, что тогда у меня впервые появилась возможность кому-то представиться. На Северном полюсе меня все знали еще с пеленок. Эльфы звали меня Натти потому, что так называл меня Санта. А тут я впервые стала Натали.

Мы все еще стояли возле стола с закусками, когда Папа решил присоединиться к вечеринке, приветствуя всех взмахами рук и традиционным возгласом «хо-хо-хо». Эльфы пришли в полный восторг. Обычно они избегают публичного проявления чувств, но для Санты делают исключение. Для них он все равно, что рок-звезда.

– С первым декабря! – прокричал он.

– С первым декабря! – грянули эльфы в ответ.

– Вы хорошо поработали, и я чертовски вами горжусь. Дорога до финиша будет напряженной, но мы сделаем это, как делаем каждый год. Повеселитесь сегодня от души! А завтра начнется настоящая свистопляска! – Все хлопают, Папа осматривает толпу. – Где моя Натти? Натти, выйди сюда и скажи что-нибудь нашему отряду.

Это последнее, чего бы мне сейчас хотелось, но эльфы вытолкнули меня в центр зала. Папа обнял меня и посмотрел – как всегда, с любовью и гордостью. Я попыталась вытереть пятна, проступившие на платье. Хорошо еще, что оно того же цвета, что и пунш.

– Скажи что-нибудь, Натти, – улыбаясь, попросил Папа.

Что я должна сказать? Я всего лишь дочь босса.

– М-м, счастливого Рождества, – промямлила я, и все вежливо захлопали.

Папа подал сигнал эльфийскому оркестру, и тот заиграл знаменитую песню «Last Christmas», любимую рождественскую мелодию моего отца. Эльфы думают, что это своеобразная эльфийская вариация песни Элвиса «Santa Claus is Coming to Town», но я-то знаю правду. Папа любит дуэт Wham![13]

– Потанцуй со своим стариком, Натти, – сказал он, взяв меня за руку. Он вел меня в фокстроте, а я изо всех сил старалась не отставать. Я чувствовала, что эльфы с жалостью наблюдают за тем, как я танцую с собственным отцом.

– Могу поспорить, у тебя сегодня ни одного свободного танца не осталось. Натти, скажи, что бы ты хотела получить на Рождество?

Я не знала, что ответить, потому что единственное, чего бы мне хотелось, разобьет ему сердце.

– Еще не думала, – солгала я.

Папа понимающе посмотрел на меня и погладил по плечу. Казалось бы, пора уже поумнеть и не пытаться обмануть самого Санта-Клауса.

– Дорогая, если ты веришь, думаю, ты получишь именно то, чего хочешь.

Я хочу верить. Очень хочу.

Есть два типа детей. Те, кто верит, и те, кто нет. И тех, кто верит, с каждым годом все меньше. Папа говорит, что не так-то просто попросить ребенка поверить в то, чего он не видит. По его словам, в этом и заключается суть магии. Он говорит, что если у тебя внутри есть эта самая магия, то ее нужно беречь, ведь если она пропадет, это уже навсегда.

Когда песня закончилась, папа пожелал всем хорошего вечера и вернулся обратно в офис. Я хотела пойти с ним и уснуть возле камина, наблюдая, как он составляет списки плохих и хороших детей. Но я осталась в Великом зале, качалась в такт музыке и смотрела, как танцуют остальные. Ко мне проскользнула Сондрин, сказала, что ей нравится мое платье. Разумеется, оно ей не нравилось, но я поблагодарила ее, ведь она хотя бы попыталась быть доброй ко мне. И мне не пришлось стоять в одиночестве. Сондрин рассказала о танцевальной видеоигре, которую состряпали в департаменте игр и для которой изготовили нескользкую платформу. Сначала все затевалось как шутка, но потом они так увлеклись, что теперь эта игрушка окажется под рождественской елкой у многих детей.