Я сидел на полу очень-очень долго.

Ел и плакал.

Плакал и ел.

Стараясь не думать ни о чем, кроме маффинов Хейли.

Как бы это могло быть?

Возможно, у нас со стариком больше общего, чем мне казалось.

Помните, я рассказывал о том, как моей сестренке иногда приходится силком тащить его за стол? Вот что-то в этом роде Хейли пришлось провернуть со мной сегодня.

Она вернулась часов в семь, но на этот раз не для того, чтобы воспользоваться душем. Молча схватив за руку, она потянула меня на лестницу, в лифт, и дальше – в свою наполненную ароматами квартиру, и усадила за обеденный стол.

– Ни с места, – скомандовала она мне, будто немецкой овчарке, а затем пошла на кухню и открыла дверцу духовки.

Я сидел, разглядывал свои руки и вспоминал о доме.

У нас, в семье Эспиноза, канун Рождества всегда был лучше самого Рождества. Все кузены и кузины, дяди и тети приходили в гости к бабушке, дом наполнялся запахом тортилий[8] и соуса чили. Тетушка Сесилия приносила тарелки с горками сладких тамале[9]. А дядюшка Гильермо тайком угощал нас текилой «Patrón» из бутылки, которую всегда заворачивал в подарочную бумагу («Рождественский подарочек для меня любимого!») В гостиной мужчины обсуждали работу, на кухне женщины обсуждали мужчин. В доме звучал смех. Даже если кто-то ронял стеклянную рамку для фотографий или хрустальную фигурку, мы просто хохотали над этим – все, даже бабушка, сметавшая осколки в старинный железный совок.

Дом. Эх…

Как же я соскучился по нему, черт возьми.

Соскучился по ним.

– Ни за что не позволю тебе сидеть голодным в канун Рождества, – заявила Хейли, ставя передо мной тарелку, полную еды.

– Я не сидел голодным, – отозвался я, уставившись на роскошный ужин.

Она посмотрела на меня в упор.

– Нет, Шай, сидел.

– Ну, может, немного.

Чем это я заслужил такое, интересно? Только тем, что разрешил ей воспользоваться ванной Майка? Если так, то обмен явно неравноценный. Я всего лишь открыл ей входную дверь, а судя по тому, что здесь на тарелке, Хейли просто надрывалась на кухне. Тут и какая-то белая рыба на гриле, и жареная картошка, и хлеб из дрожжевого теста, и эти штуки типа брокколи с длинным стеблем – все время забываю, как они называются.

– Ты что будешь, «Пино Гри» или «Шардоне»? – крикнула Хейли из кухни.

– Это вино такое, да? – крикнул я в ответ.

Хейли вынесла вторую тарелку и поставила напротив моей.

– Конечно, вино, что же еще?

– В таких делах ты лучше разбираешься… – я поерзал на стуле. – Попроще вопросы задавай, ладно? Я знаю только, что вино бывает белое и красное.

Хейли застыла, уставившись на меня.

– Вообще-то, они оба белые. К рыбе подходит белое.

– Ну, тогда все просто. Берем белое.

– Да, но… Ладно, забудь.

Хейли принесла из кухни бутылку вина и наполнила бокалы.

– Твое здоровье, – сказала она, поднимая свой.

– Салуд[10], – отозвался я, как всегда говорит мой старик.

Мы чокнулись.

После дюжины маффинов на завтрак, – да-да, я слопал все до последней крошки – голод уже не так меня терзал. И все же с каждым кусочком прекрасно приготовленной рыбы я чувствовал, как мое тело оживает. Это была настоящая еда. И благодаря ей потрепанный плюшевый мишка наконец-то превращался в человека.

Вино тоже пошло на ура, и Хейли вскоре снова наполнила бокалы.

– Кстати, даже не думай сорваться с крючка, – вдруг сказала она.

– Ты это о чем?

– Об «игре в правду». Вечером я не заходила к тебе мыться, но это не значит, что сегодня мы не должны ничего рассказывать друг другу.

– Ужин – просто объедение, – сказал я, указывая на полупустую тарелку.

– Всего лишь жареная треска.

Хейли помолчала несколько секунд, а потом добавила:

– Но спасибо. Мне нужно научиться принимать комплименты.

– Чур, сегодня первая история – твоя.

Я подцепил вилкой очередной кусок брокколи с длинным стеблем. Не знаю почему, но мне не терпелось услышать, что Хейли расскажет на этот раз. Похоже, я начал втягиваться в ее наивную игру.

– Ладно, – Хейли сделала глоток вина, а потом замерла с бокалом в руке, словно о чем-то размышляя. – Иногда я очень беспокоюсь. Насчет себя. У меня нет… «фишки». Скажем, в старших классах я постоянно получала хорошие оценки. Нет, даже не так. Была отличницей. Мне поручили произнести торжественную речь на выпускном. Отборочный тест в колледж написала очень неплохо. И все нужные для поступления факультативы посещала. А на втором курсе работала волонтером в психиатрической лечебнице. Но делала я это только для того, чтобы со стороны все выглядело как надо. Глупо, правда?

Именно тогда я вдруг понял, насколько Хейли красива. Идеальная кожа, высокие скулы, очаровательные крохотные веснушки вокруг носа. Но дело было не только в физической привлекательности. Вообще-то мне многие девчонки нравятся – такие вот у меня гибкие эстетические критерии. Но в Хейли было что-то совершенно особое. В ее улыбке и ямочках на щеках. В том, как она смущалась: слегка пожмет плечами, чуть наклонит голову – и уставится на свои ноги. А иногда, когда светло-карие глаза Хейли встречались с моими, темно-карими, я чувствовал, будто она просовывает руку мне в грудную клетку и нащупывает там самое потаенное. В такие моменты мне хотелось ничего не скрывать от нее, пусть даже что-то и покажется ей неприглядным.

– Проблема в том, – продолжала Хейли, – что я никогда не понимала, зачем я все это делаю. Знала, что этого от меня ждут, и только.

Она снова наполнила наши бокалы.

– Причем не могу сказать, что родители или школьные психологи как-то давили на меня. Нет, дело было во мне. Я сама хотела быть лучшей. Но все мои решения в старших классах были продиктованы стремлением добиться отличных результатов на бумаге. Я ни на секунду не задумывалась о том, что же мне на самом деле нравится делать. Грустно это как-то, правда?

– А по-моему, скорее честно.

Обычно мне нравится помалкивать. И слушать. Но вино как раз ударило в голову, подарив странное ощущение уюта, и я разговорился.

– Скажи, что тебе ближе: быть лучшей в том, что просто нравится, или посредственностью в любимом деле?

– О, господи. Даже не знаю, – отозвалась Хейли. – Трудно выбрать. А ты что решил? Мне кажется, этот вопрос основан на личном опыте.

Я положил серебряные приборы на пустую тарелку, взял в руку бокал и откинулся на спинку стула. Казалось, будто я – герой фильма, что ли. Или сериала про британских богачей вроде того, о котором говорила Хейли. Веду глубокомысленные беседы в красивой квартире в Нью-Йорке. Потягиваю, черт возьми, вино из настоящего бокала. До этого я пил вино всего один раз – с Джессикой, из рюмок, потому что в квартире ее отчима ничего другого не нашлось.

– Единственное, что я искренне люблю помимо семьи – так это музыку. Гитару. Но я точно знаю, что музыкант из меня так себе.

– Ты ведь играешь здесь иногда, правда?

– Я? Нет, что ты. Не в квартире Майка. Только у себя дома.

Перестань врать!

– Ну, вообще бывает. Бренчу немного. Но это не всерьез.

– Так я и знала, – кивнула Хейли. – Поначалу думала – радио играет. Выходит, не так уж ты и плох.

Я смущенно помотал головой.

– Ладно, проехали.

Хейли рассмеялась.

– Похоже, не мне одной стоит научиться принимать комплименты.

После недолгого и даже не очень-то неловкого молчания, я произнес:

– Знаешь, я тоже вроде как не в курсе, чем хочу заниматься. Иногда чувствую себя как бутылка газировки, которую как следует встряхнули. Вроде и страсть бурлит внутри, рвется наружу, а куда направить ее – непонятно. Ты что-то в этом роде имела в виду?

– Именно. И порой я с тревогой думаю, что так и не узнаю, куда же ее направить.

Хейли разлила остатки вина по бокалам, но его оставалось совсем на донышке, так что она встала и открыла вторую бутылку.

После ужина мы проболтали еще несколько часов. Когда вторая бутылка вина закончилась, я сбегал вниз и принес водку Майка. Хейли смешала водку с клюквенным соком, мы уселись на диван в гостиной и болтали, болтали без умолку. Она рассказывала о своем детстве в Орегоне, а я – о жизни на границе с Мексикой. Потом Хейли описала канун Рождества, который могла бы провести сейчас дома: поужинала бы в шикарном ресторане с мамой, папой и младшей сестрой, а потом они сидели бы у камина и по очереди открывали подарки. А я рассказал о празднике в гостях у бабушки.

К полуночи я изрядно набрался. Конечно, мне нравилось просто общаться с Хейли, но тут я уже стал подумывать, что будет, если ее поцеловать, и решил перевести разговор на другие рельсы.

– Слушай, Хейли, – сказал я.

– Что, Шай?

– Может, теперь моя очередь устанавливать правила, а?

– Хм-м, – Хейли отвела взгляд, догадываясь к чему я клоню. – Но это уже не моя игра, учти. А просто разговор. Надеюсь, ты чувствуешь разницу.

– Чувствую, – отозвался я. – Вот только… я тут…

– Что?

– …подумал, каково это… ну, знаешь… подержать тебя за руку. И все. – Я поставил бокал на стол и посмотрел ей в глаза. – Как на настоящем свидании.

Хейли смущенно рассмеялась.

– У нас не получилось бы настоящего свидания, потому что дома меня ждет бойфренд. Помнишь?

– О, черт. Да, тот терпеливый парень. Совсем вылетело из головы.

Чистая правда. Так увлекся моментом, что напрочь забыл обо всем на свете за пределами этого дома. Я сделал глоток водки с клюквой.

И тут вдруг Хейли совершила нечто удивительное. Она поставила бокал на стол, потом забрала мой бокал и поставила его рядом.

– Ты же не предлагаешь мне руку и сердце, правда ведь? Только подержаться за руки, и все.

Я шумно сглотнул.

– Чтобы узнать, каково это.

– Мне кажется, это вполне невинно.