Когда я поделилась с мамой и Риком новым планом побега с использованием моих чаевых, но с Кенди в главной роли, они даже не колебались. При мысли об этом меня накрывает волна признательности к Рику – тихому, странному, нежному Рику.

– Она уезжает?

– Не уезжает, а уже уехала.

Бен идет за мной на кухню. Я сую палец в миску с белым шоколадом и облизываю его.

– Ты ошибался. Ты – самый что ни на есть волшебник. Но людям не нужно вспоминать, как они себя чувствовали, когда были счастливы и спокойны в прошлом. Им нужна надежда, что они смогут почувствовать это в будущем. Порой единственное, что может помочь, – это, например, немного денег, которых хватит, чтобы сбежать.

Брови Бена поползли вверх.

– Ты отдала ей свои сбережения.

– Оказалось, что мне все-таки не нужно срочно уезжать.

Его лицо – глаза, рот, брови, даже кривоватый нос – все целиком превратилось в одну большую улыбку, когда он переспросил:

– Так ты не уезжаешь?

– Не раньше осени, когда пойду в колледж. Пожалуй, мне нравится Кристмас. И Рождество. В последнее время оно мне кажется особенно… волшебным.

Бен наклоняется ко мне, я поднимаю голову и жду, жду… как вдруг нас прерывает Санта. Хо, черт возьми, хо.

Может, Рождество мне и нравится, но Санта по-прежнему отстой.

* * *

Остаток дня пролетает в компании заезжих коммивояжеров и еще большего, чем обычно, количества местных. Все хотят еще разок попробовать блюда из нового рождественского меню Бена, как будто боятся, что оно вот-вот исчезнет. Раньше это был самый грустный рабочий день в году, но завтра намечается вечеринка. Мама и Рик освободятся, чтобы успеть к ужину. Мама даже приготовит тамале.

У нас с Беном никак не получается выкроить минутку, чтобы поболтать. Он слишком занят сегодняшними заказами и приготовлениями к Рождеству. Но он постоянно следит за мной взглядом, и мы то и дело обмениваемся улыбками, словно секретами. Когда уходит последний посетитель, мы оба чувствуем себя вымотанными и ошалевшими.

– Столько всего еще надо сделать, – Бен почесывает лицо, оставляя на щеке полоску муки. Я подхожу и стираю ее большим пальцем.

Он опускает голову ниже, ближе.

Я прижимаю пальцы к его губам – очень нежным губам.

– У меня тоже есть работа, – смеюсь и убегаю прочь.

Закончив уборку в рекордный срок, я выскальзываю через главный вход. То, что я планирую, сделать будет непросто. Велика вероятность получить ожоги второй степени.

* * *

Сорок пять минут спустя, отделавшись всего одним небольшим ожогом, я стучу в заднюю дверь закусочной. Бен открывает, держа над головой скалку.

И смущенно опускает ее.

– Я думал, это парень Кенди.

– Ха! Нет. Идем со мной.

– Куда мы…

– Просто идем со мной!

Я лезу наверх. Благополучно добираюсь до крыши и слышу, как металлическая лестница поскрипывает под ногами Бена. Потом показывается его улыбающееся лицо. Я протягиваю ему руку, чтобы помочь подняться.

И не отпускаю, когда мы подходим к краю крыши и смотрим вниз, на Кристмас. Красота, которой я всегда любовалась, глядя вверх, в небо, сегодня спустилась на улицы нашего старого городка. Энджел и несколько других ребят из шахты заканчивают устанавливать громадную рождественскую елку посреди парковочной площадки на заправке. Она светится и блестит в ночи. Лорна выходит и начинает на них кричать, а потом заливается смехом и раздает бесплатное пиво. Постепенно к ним присоединяется еще больше народу, и сверху Кристмас больше не кажется просто жалким поворотом на автостраду. Он выглядит как теплое, счастливое место. Выглядит… в общем, как Рождество.

Я оттаскиваю Бена от края и подвожу к картонной коробке, которую поставила перед шезлонгами. Коробка накрыта скатертью в красно-белую клетку. Сверху на ней лежат две карамельные трости, стоят две кружки, чайник и баллончик взбитых сливок.

Мы садимся. Продолжая держаться за руки.

– Обожаю канун Рождества, – говорю я. – По-моему, ожидание веселее всего. Похоже, я потеряла это чувство. Ощущение, что еда, традиции, случайная дата в календаре могут стать особенными, потому что мы сами так решили. Потому что мы делаем их особенными. Не только для нас самих, но и для других. Всю жизнь люди вокруг делали для меня что-то особенное, даже когда я этого не замечала. И ты так тяжело работал, чтобы сделать жизнь особенной для всех, кто заходит в эту нелепую закусочную. А кто же сделает жизнь особенной для тебя?

Бен опускает глаза, застенчиво моргая. И мое сердце наполняется тем, что, пожалуй, нельзя назвать духом Рождества, но по ощущениям очень похоже на гимн «Радуйся, мир».

– Что бы ты приготовил самому себе? – толкаю Бена локтем, чтобы был повод придвинуться к нему ближе. Мои практические занятия по подталкиванию не прошли даром и наконец-то дают результат.

– Не знаю. У меня не так много счастливых воспоминаний, которые можно было бы использовать.

– Ну так вот, я создаю для тебя счастливый момент. Сегодня. Прямо сейчас. Только не забывай, что я не волшебница.

Я заливаю воду в кружки со смесью для горячего шоколада.

Он смеется, распаковывая карамельную палочку, чтобы помешивать какао. Я беру баллончик и выкладываю сверху горку взбитых сливок.

– Если я – имбирное печенье, то ты – чашка горячего какао. Она радует в такую холодную ночь, как сегодня. Мы можем назвать это «Горячее какао Бенджи».

– Я не Бенджи.

– А кто же тогда? Скажи!

Он улыбается, слизывая сливки из уголков рта.

– Это фамильное имя. Так звали персонажа одного известного рассказа. Он сначала был злым, но потом осознал, сколько горя сам себе причинил. И поклялся идти вперед, стать добрым, делать добро и оставаться с Рождеством в сердце весь год…

– Dios mío. Бен – это сокращение от Гринча?

– Нет! От Эбенезера. Из повести Диккенса[47], кажется? И… ты ведь знала, о чем я говорил все это время, правда?

Я смеюсь, и он присоединяется ко мне.

– Иногда в тебе больше специй, чем сахара, – говорит Бен.

– Ты же повар. Ты любишь специи. Но я буду продолжать звать тебя Беном, если можно. А то полное имя звучит так, будто ты старик.

– Конечно. Кстати, это какао – лучшее в моей жизни.

– Обманщик.

– Ты уверена, что не хочешь пойти со мной в кулинарную школу?

Фыркаю, поднимаю кружку и чокаюсь с ним.

– Совершенно уверена. Но, возможно, мы найдем место, где колледж и кулинарная школа будут рядом, – улыбнувшись, подношу чашку ко рту и делаю большой глоток, чтобы успокоиться. – Разве хоть одна девушка, попробовав твое имбирное печенье, согласится променять его на что-нибудь другое?

– Это что, особый подкат от официантки?

– Да. Именно так.

А потом, когда канун Рождества превратился в Рождество, ожидание стало реальностью. Мы поцеловались, и вкус поцелуя был, как какао со взбитыми сливками. Он был полон надежды, счастья и волнения. Именно таким, каким и должен быть поцелуй с Беном – наши губы улыбались вместе.

* * *

Если вы будете искать в интернете «город Кристмас, США» (ничего страшного, у каждого свое хобби), вы не найдете мой дом. Кристмас – это даже не город. Так, поворот на автостраду.

Вы не найдете Энджела, который с улыбкой и гордостью показывает свои новые картины – единственные нерождественские объекты на стенах закусочной. Вы не найдете Лорну, которая открывает в Кристмасе книжный клуб и спрашивает у Бена, что лучше подать в качестве закусок на открытие. Вы не найдете нашу семью, которая сидит на диване и смотрит «Бонанца» в переводе на испанский (эти DVD мы с мамой подарили Рику на день рождения).

Вы не найдете Кенди. И Джерри, кстати, ее тоже не найдет.

И вы не найдете нас с Беном, сидящих на крыше, разговаривающих, смеющихся и строящих планы в нашей теплой, дружелюбной, полной надежд статистически обособленной местности.

Не важно, сможете ли вы найти мой дом.

Главное, что я сама его нашла.

Элли Картер

Вифлеемская звезда

Эта история не такая грустная, как обычные рождественские истории.

Я ведь не Малютка Тим. Ко мне не приходил ни Дух Рождества прошлых лет, ни Дух нынешнего или будущего Рождества[48]. В этом рассказе не будет ангелов или эльфов, волхвов или пастухов. Даже Санта тут не появится.

Нет. Как оказалось, меня посетила Хульда[49].

– Да. Да, – ее высокий, чистый голос донесся до меня сквозь толпу людей, стоявших слишком тесно и одетых в слишком тяжелую зимнюю одежду. Наше дыхание оседало на окнах, почти скрывая очертания «Боинга 747», стоявшего снаружи. Я переминалась с ноги на ногу, думая о том, найдется ли на Земле еще более суматошное место, чем чикагский аэропорт О’Хара за пять дней до Рождества.

Люди ждали своих рейсов. Подхватив детей, бежали на пересадку. Толпились у стоек регистрации. И надо всем этим через скрипучие динамики раздавались рождественские песни. А я почему-то не могла отвести взгляда от блондинки, облокотившейся на стойку возле выхода H18.

– Нью-Йорк, – сказала девушка. – Я лечу туда. Один билет, пожалуйста. Как можно скорее.

Ее английский был идеален, и все же в голосе чувствовался акцент, но я не могла понять какой. Слишком уж четко она выговаривала согласные. Словно боялась, что ее могут не понять.

Девушка протянула сотруднице аэропорта билет, выдавив чуть запоздалую улыбку.