Второй молчаливый возглас «Что же ты наделала, Софи Рот?» раздался позже в те же выходные, когда она знакомилась с соседками по общежитию. Девушки были милые, симпатичные, радушные. Но в первый же вечер (посиделки с пивом и пиццей, корка толщиной с большой палец) Софи пришлось произнести «я шучу» раз шесть, не меньше. Так продолжалось до тех пор, пока она не поняла, что сарказм – нечто вроде диалекта, который доступен далеко не всем. «Ты такая городская», – то и дело говорила одна из Кейтлин (их тут было трое). И Софи никак не могла понять, пытаются ее обидеть или нет?

Она-то думала, что будет здесь в роли девушки-загадки – в конце концов, она ведь и правда городская. Но загадочными и непостижимыми оказались девчонки из маленьких поселков на Среднем Западе, всю жизнь мечтавшие поступить в колледж, где учились их родители.

Да и парни были не лучше. Здоровые зубастые типы, которых звали Кайл, Коннор или еще как-нибудь в том же духе. В начале семестра один из них пригласил Софи, как она думала, на свидание. А оказалось, поиграть во фрисби. Софи поворчала немного, но потом, как ни странно, втянулась, стала принимать пасы и выкрикивать оскорбления в адрес команды-соперника. На обратном пути к общежитию Кайл или Коннор сказал ей: «А ты боевая девчонка, я смотрю». И тут уж Софи не сомневалась, считать это оскорблением или нет.

Тогда мысленный возглас «Что же ты наделала, Софи Рот?» раздался в четвертый раз. Или, может, в пятый? С местными парнями такое случалось не однажды, и она уже начала сбиваться со счета. А надежду и вовсе потеряла.

* * *

Но за сегодняшний вопль «Что же ты наделала, Софи Рот?» винить некого, кроме себя самой. Экзамены закончились два дня назад, и большинство студентов разъехались на зимние каникулы.

На следующей неделе цены на билеты в Нью-Йорк снизятся вдвое, так что Софи пока пришлось остаться, груши околачивать. С утра она сдала учебники обратно в книжный магазин – и выручила за них всего ничего: как пояснил продавец, скоро должны выйти обновленные издания. Софи попыталась вступить с бедолагой в дискуссию о необходимости перехода к электронным учебникам, которые будут обновляться автоматически, но из этого ничего не вышло – продавец отказался поддерживать разговор. На обратном пути на глаза ей попалось объявление: «Вечером во дворе колледжа состоится Рождественский концерт». И почему-то ей это показалось отличной идеей.

Когда же она наконец поймет, что поначалу многое кажется заманчивым, но даже самого поверхностного анализа обычно хватает, чтобы выяснить: все эти якобы отличные идеи далеки от совершенства. Возьмем, к примеру, коммунизм. На первый взгляд прекрасная идея: все со всеми делятся, никто не голодает. Но стоит хорошенько поразмыслить – и приходишь к выводу, что для осуществления этой идеи потребуется нечеловеческая способность к взаимодействию. Ну или куда более человеческая способность к тоталитаризму. Да и от своей бабушки Любы Софи наслушалась достаточно историй об очередях за хлебом, телефонных жучках и ГУЛАГе, чтобы отчетливо представлять себе, к чему все это может привести.

Рождественский концерт? Надо было догадаться, чем все это обернется. Главный смысл рождественского концерта – участие в нем. Но, во-первых, Софи – еврейка. Ей и так пришлось пропустить Хануку, что само по себе уже плохо. А если в последнюю ночь еврейского праздника она вдобавок будет воспевать рождение Иисуса… Нет. Вот просто нет – и точка. Даже если бы в программу включили «I Have a Little Dreidel»[20] (хотя этого произойти не могло: в Задрипанвилле дрейдл был диковиной похлеще метеорита), Софи все равно не стала бы петь. Только не на публике. Только не здесь.

В ее защиту можно сказать, что сами по себе рождественские гимны ей нравились – нет, не ужасные заунывные песнопения, раздававшиеся из колонок в супермаркетах, а те, где голоса сливались в прекрасной гармонии. Софи вспомнила, как впервые услышала людей, поющих рождественские гимны на улице, под окнами ее квартиры в Бруклине. Их голоса звучали так гармонично, что она спросила у бабушки, не ангелы ли это? «Нет, милая, – ответила Люба, – просто гои».

В самом концерте не было ничего плохого, пели прекрасно. Но ничего похожего на волшебство или ангельское пение. А еще все были в рождественских свитерах с изображениями Санты и оленя Рудольфа… У одной девушки на груди даже мигала огоньками елка. В Нью-Йорке так вырядиться можно разве что в шутку. А тут-то все на полном серьезе. От чистого, чтоб его, сердца.

И гимны тоже. Не то чтобы Софи ожидала услышать, к примеру, «Динь-динь-динь, Бэтмен – сгинь, а Робин снес яйцо». Кажется, так они переиначивали «Jingle bells» в младших классах? И все же с такими горящими глазами и воодушевлением петь про маленьких барабанщиков, так вкладываться в «па-рам-пам-пам-пам»… Да еще и эти свитера. Невыносимо.

– Нед Фландерс[21] кругом какой-то, – пробурчала Софи себе под нос, что в последнее время случалось все чаще. Когда она призналась в этом Зоре, подруга предупредила ее, что так можно и Сумасшедшей Кошатницей[22] стать. Софи только расхохоталась в ответ, но потом вспомнила о маме, которая осталась одна в окружении скульптур, а теперь еще и в компании Любиных кошек. Смеяться как-то сразу расхотелось.

– Эй, ты что-то сказала про Неда Фландерса?

Кто-то застукал ее за «сумасшедшим кошатничеством»? Ох. Софи стало так стыдно, будто она по двору голышом бегала. Она сделала вид, что не слышала вопроса.

– Точно-точно. Ты говорила «Нед Фландерс то-то и то-то».

Софи обернулась. Футах в трех от нее стоял один из черных парней из кампуса. Она мысленно выругала себя за такое определение – в конце концов, она сама выросла в Бед-Стае[23]. Но тут оно казалось вполне уместным, ведь черных студентов в колледже набралось не больше двадцати, и многие из них учились на бесплатном, как и Софи. Это выяснилось, когда она столкнулась с ними в самом начале учебного года, на приеме у декана в честь поступивших с отличием. Поначалу приглашение на мероприятие ей польстило, но уже на входе Софи получила кучу буклетов с программами «работа-учеба»[24] и поняла, что это просто общий сбор стипендиатов. Забившись в укромный уголок, она стала подслушивать, как парни из баскетбольной команды (оказалось, баскетбол был здесь в чести, что ее удивило) обмениваются впечатлениями и пересказывают друг другу самые дурацкие замечания из тех, что успели нахватать за первую неделю учебы. Софи до смерти хотела добавить еще парочку реплик от себя, но сдержалась. Поскольку она ощущала себя в меньшинстве, ведь она все-таки белая.

«Интересно, этот парень был на том приеме? Он смотрит так, словно меня знает».

– Не говорила, а скорее бормотала, – пробурчала она в ответ.

Парень рассмеялся так громко и искренне, что в сердце Софи на секунду закралась робкая надежда: может, шутка все-таки удалась? Но ей на смену тут же пришли сомнения, ведь местные не понимали ее юмора. Скорее всего, смех начинал звучать сразу же, как только за ней захлопывалась дверь. И вот это больше всего бесило Софи. Дома людям хотя бы хватало вежливости, чтобы не рассмеяться ей в лицо.

Зря она пошла на этот концерт, очень зря.

Софи развернулась, чтобы уйти, и тут почувствовала, как огромная ладонь легла ей на плечо.

– Прости. Не хотел к тебе лезть, честно. Просто думал о том же, что и ты.

Софи оглянулась.

– Ты думал про Неда Фландерса?

Она ждала услышать в ответ «диддли-о»[25] или что-то вроде того. Кайл или Коннор наверняка выдал бы именно это. А потом спросил о ее специальности. Но этот парень только улыбнулся. Его губы медленно расползлись в усмешке, слишком жаркой для такой холодной ночи.

– Да, про Неда Фландерса. И не только.

И это «не только» прозвучало так двусмысленно, что щеки Софи запылали.

– Рассел, – парень протянул ей руку в перчатке без пальцев.

Она посмотрела на него, вверх: очень уж он высокий. Выше Софи на целый фут, если не больше, а ведь ее рост – пять футов и пять дюймов. В баскетбол играет, наверно. Может, он тоже учится на бесплатном, как и она? Эта мысль успокаивала, как и его рукопожатие – твердое, но не сокрушительное; он явно был не из тех, кто девушке руку готов сломать, лишь бы доказать, что считает ее равной.

– Софи, – отозвалась она.

– Итак, Софи, – он широко развел руки, – что же привело тебя сюда?

Вопрос в духе «какая у тебя специальность?», за которым скрывается совсем другой – «что ты тут забыла?» Софи ненавидела, когда ее спрашивали о специальности. (Да не выбрала я пока! Сейчас же только первый семестр первого курса идет. Я вас умоляю! Не у всех жизнь распланирована наперед еще с пеленок).

А вот что она тут забыла… Еще год назад Софи понятия не имела об этом заведении, но школьный консультант посоветовал именно его, вероятно, взвесив все за и против и не понаслышке зная о том, какие астрономические бюджеты бывают порой у совершенно неизвестных колледжей. Ну и когда Софи предложили там очень приличную стипендию – намного больше, чем в других местах, – отказаться она просто не смогла. Не успев даже толком подумать о том, во что может вылиться вся эта пастораль, et cetera[26], она подала документы. И вот теперь ставила крестики в календаре, считая дни до выхода на свободу. (Да, она понимала, что драматизирует ситуацию, что должна быть благодарна за бесплатное обучение, которое вообще-то стоит пятьдесят штук баксов в год. Но сколько бы она ни убеждала себя, радости это не прибавляло.)

– Я верю в ценность классического образования, – выдала Софи один из своих стандартных ответов на надоедливые вопросы. Впрочем, она уже успела к ним привыкнуть. А заодно и к кочанному салату в столовой, и к сыру, которым тут посыпали все блюда подряд – независимо от того, сочетаются продукты или нет.