– Ну, строго говоря, это не моя квартира.

– На время праздников она твоя, так ведь?

– Думаю, да.

Хейли вышла в холл, и через несколько секунд я услышал, как захлопнулась дверь ванной в спальне Майка и Дженис. Оглядевшись вокруг, я попытался представить, что это моя комната. Дизайнерский диванчик. Дорогое кожаное кресло. Огромный телевизор с плоским экраном. Гламурные картины на стенах.

Что бы подумал мой старик, если бы увидел меня сейчас?

Он бы решил, что я присматриваю за кошкой в музее.

Пока Хейли сидела в ванной, я читал – очень долго, невероятно долго. Наконец она соизволила вернуться в гостиную. С влажными волосами и свежим макияжем она выглядела восхитительно.

Отложив книгу, я встал и спросил:

– Ну как, все нормально?

– Да, вполне. Спасибо. – она подождала, пока я открою входную дверь, а затем посмотрела мне прямо в глаза и добавила: – Спасибо тебе, Шай.

От того, что она назвала меня по имени, я вдруг как-то странно себя почувствовал.

– Мой душ – это твой душ, Хейли, – отозвался я. Это было это как-то двусмысленно, поэтому я тут же добавил, – В смысле, можешь приходить мыться когда захочешь. – Нет, это тоже звучало странно. – Я имел в виду…

– Я поняла, что ты имел в виду, – пришла мне на выручку Хейли. – И я это ценю.

Мило улыбнувшись, она вышла из квартиры Майка.

Закрыв за ней дверь, я увидел, что Оливка смотрит на меня с осуждением.

– В чем дело? – спросил я.

Она мяукнула.

– Знаешь, тебе, пожалуй, придется говорить по-английски.

Кошка выставила вперед лапы, выгнула разноцветную спину, потянулась и улизнула прочь.

Ангелы в снегу

На следующий день рано утром Хейли пришла снова. В руках у нее была сумочка с туалетными принадлежностями, сменная одежда и свежее полотенце.

– Извини, не хотела отрывать тебя… от того, чем ты тут занимался, – сказала она, – но у меня произошла неприятность на кухне.

С этими словами она оттянула край серой толстовки с эмблемой Колумбийского университета и показала большое пятно от кетчупа между буквами «б» и «м».

Я пригласил ее войти.

– Может, просто оставишь свои принадлежности тут?

Хейли натужно улыбнулась.

– Думаю, все-таки не стоит. Это как-то уж слишком. И потом, откуда мне знать, вдруг ты любитель порыться в чужих вещах?

– Да я даже не моюсь здесь. Хожу в ванную при гостевой спальне.

– Все так говорят, – она снова посмотрела на пятно от кетчупа. – По-хорошему, надо бы просто застирать кофту, но я чувствую себя грязной.

– Ты же слышала, что я сказал: можешь мыться тут, когда захочешь.

Сложив все вещи на обеденный стол, Хейли нагнулась, чтобы погладить кошку.

– Ты ведь ласковая киса, да? Хорошая девочка, хорошая…

– Ее зовут Оливка, – сказал я.

Хейли подняла глаза.

– Значит, все-таки решил нас познакомить.

Я пожал плечами. Почему-то привычное спокойствие улетучилось. Наверное, стал раздражительным из-за голода. И в то же время я был рад снова поболтать с Хейли. Быть голодным, конечно, паршиво. А голодным и одиноким? Все, пора искать в интернете телефон горячей линии для самоубийц.

Хейли встала и уперла руки в бока, словно ждала чего-то. Непонятное чувство, возникавшее где-то в животе всякий раз, когда мы встречались глазами, поднялось выше и засело в груди.

– Что? – спросил я.

– Сегодня ты рассказываешь первым.

– Мы опять играем в «узнай-друг-друга-лучше», да?

– Ага. Давай договоримся: каждый раз, когда я прихожу сюда, мы делимся друг с другом чем-то новым. Таковы правила. В идеале это «что-то» должно быть еще и очень личным. Не в обиду твоей сестре будет сказано, но вчерашняя история у тебя вышла так себе.

С этими словами Хейли заглянула мне через плечо, в кухню Майка и Дженис:

– А что ты себе готовишь? У тебя тут никогда не пахнет едой, да и курьеров из закусочных я на лестнице давно не слышала.

– Да у Майка холодильник битком набит, – соврал я. – И в буфете полно всего. Перед отъездом они с Дженис устроили забег по супермаркету, а потом сказали, чтобы я ни в чем себе не отказывал.

– Отлично, – проговорила Хейли. – Но, подозреваю, с готовкой ты не заморачиваешься.

Я помотал головой.

– Обычно бутеры сделаю – и все. Или хлопья молоком залью. Что-нибудь простенькое, типа этого.

При мысли об этих выдуманных блюдах желудок скрутило так, что я поморщился от боли.

– Можем поесть вместе. Приготовить две порции не сложнее, чем одну.

Я даже не понял почему, но от предложения Хейли на глазах у меня выступили слезы.

Отведя взгляд, я присел, чтобы погладить Оливку. От голода в голове и во всем теле чувствовалась какая-то легкость. Руки и ноги были словно из пенопласта. Накануне я прикончил остатки булочки, морковь и йогурты, а утром доел половину шоколадки. Но голод никуда не делся. Тогда я выпил пару стаканов воды из-под крана – надеялся обмануть желудок. Не сработало.

– Ну, так что? – спросила Хейли. – Зайдешь сегодня на ужин? Я собираюсь приготовить овощную лазанью, мамино фирменное праздничное блюдо.

У меня слюнки потекли.

Настоящая еда.

– Не могу, – отозвался я.

– Что значит – не можешь?

Я не знал, как ответить, чтобы не соврать. Наверное, виной всему была моя дурацкая гордость – то единственное, что я все-таки перенял у мужчин Эспиноза. Или, может, страх разоблачения: среди студентов колледжа я постоянно чувствовал себя самозванцем. Все ждал, когда же они выяснят, что мне там не место, что какая-то дама из приемной комиссии по ошибке выписала стипендию не тому парню. Пожалуй, на попытки скрыть свое происхождение я тратил не меньше времени, чем на домашнюю работу.

– Мне надо позвонить домой, поговорить с семьей.

– Ну, так поговори – и приходи.

– Нет, ты не поняла. Со всей семьей, – пояснил я. – Меня же не будет дома на Рождество. Но спасибо за приглашение.

Несколько долгих секунд Хейли сверлила меня взглядом.

– Ты странный, – наконец сказала она.

И в общем-то была права.

– Ладно, не важно, – продолжила она, сгребая свои вещи со стола. – Сегодня ты рассказываешь первым.

Я все еще чувствовал странное волнение, что вообще-то мне не свойственно. Я не плакал больше года, со дня маминых похорон.

«Может, рассказать Хейли об этом?» – подумал я.

О том, как я увидел маму в гробу и съехал с катушек, сорвался… на глазах у всех. Как я кричал, что сыт по горло этим гребаным миром. Как родственники пытались успокоить меня, и тогда я обрушил свой гнев на них.

– Да кому вы тут втираете? – орал я прямо в лицо дяде Гильермо. – Вы же ни черта не знаете обо мне!

А когда он дотронулся до меня, я отпихнул его руку. Да, вот о чем можно было бы рассказать Хейли. О том, как по моим щекам текли слезы, и я продолжал кричать: «Мне плевать на все! Слышите?»

Я рыдал, пока отец не подошел и не отвесил мне оплеуху. Прямо там, при всех. Возле маминого гроба. Дал затрещину, как нашкодившему щенку.

В тот день я дал себе слово.

Что больше не заплачу.

Никогда в жизни.

Что бы ни случилось, кто бы ни заболел или умер.

– Э-эй, – Хейли помахала рукой у меня перед лицом. – Шай, как слышно? Прием!

Я сделал глубокий вдох, а потом медленно выдохнул. И вместо истории о маминой смерти рассказал, как впервые увидел снег.

Два года назад мы всей семьей поехали в горы неподалеку от Сан-Диего и поселились в кемпинге, в большой палатке, которую одолжили у дяди. Родители обещали нам с сестренкой настоящий снег, но в первые три дня мы так его и не увидели. Было просто холодно. И ветрено. Большую часть времени мы провели в палатке, играя в дурацкие игры вроде «Уно»[6], мексиканского домино или «Лотереи»[7]. Зато на четвертый день мы проснулись утром – и вот оно. Большие красивые хлопья падали с неба, укрывая землю и все вокруг. Я рассказал Хейли о том, как отец катал сестренку на санках с горки неподалеку от кемпинга, а мы с мамой упали на спину в сугроб и стали махать руками и ногами, изображая летящих ангелов. Как парочка хихикающих малышей. А когда мы встали и посмотрели, что получилось, оказалось, что наши ангелы как будто держатся за руки.

– Ну вот, уже лучше, – улыбнулась Хейли.

Я пожал плечами. Перед глазами все еще стояли картинки из той жизни, что когда-то была у меня.

– Забавно, правда? – продолжала она. – Вот так ждешь не дождешься чего-то – например, снега. А потом раз – и все, уже хочешь, чтобы он поскорее кончился.

Она указала на большое окно, за которым все падал и падал снег.

Мы немного посидели, глядя на него, а потом Хейли рассказала, как впервые узнала, что на свете существуют разные расы. Почему-то прошлой ночью ей вдруг вспомнилась эта история. Может, какой-то телепередачей навеяло. В общем, жила-была маленькая девочка в богатом пригороде Портленда. И вот, на шестой день рождения родители решили сводить ее на мюзикл. Устроили все по высшему разряду: нарядили дочку, усадили в папин «мерседес» и повезли в город. Когда они проезжали мимо «Макдоналдса» где-то на окраине, в окне вдруг показались странно одетые женщины с тоннами макияжа на лице. Это были проститутки, но малышка Хейли тогда еще не знала, кто это такие. Сидя в машине в нарядном белом платье, она во все глаза разглядывала их, ведь ничего подобного ей раньше не встречалось. Загорелся красный свет, и отец остановил машину прямо перед этими женщинами. А Хейли все смотрела и смотрела, пока одна негритянка не обернулась и не встретилась с ней взглядом. Девочка застыла, не в силах отвести глаз. Через несколько секунд женщина в блестящих туфлях на шпильке подошла вразвалку к самому окну машины и спросила, тыча пальцем в лицо Хейли: «Чего уставилась, белая девчонка? Завидно, что ли, а?»