И все же мои родители чудесно ладили, и пример их был очень действенным. Понятно, что того же самого они хотели и для меня. Хвала Создателю, со мной они об этом почти не говорили, но я чувствовала их настроение. Родители так мечтали об этом, что папа даже начал читать объявления о знакомствах в «Еврейском журнале». Не так давно он напал на письмо некоего тридцативосьмилетнего писателя, который, как полагал папа, стал бы для меня превосходной парой. Он настолько уверовал в это, что по секрету от меня созвонился с этим писателем. Ему пришлось извиняться за бестактность, когда выяснилось, что отобранный им перспективный экземпляр – мой бывший коллега по работе и я нужна ему так же мало, как и он мне.

Теперь вы, пожалуй, понимаете, почему на свадьбе Марни и Майка я не поспешила притулиться за столом, где собралась моя родня. Место, отведенное мне, было за столиком для одиноких. К несчастью, я оказалась рядом с парнем, который почти весь вечер приударял за женщиной, сидевшей в другом конце зала. Получалось, что между мной и еще одним холостым парнем оставалось пустое кресло, и мне приходилось тянуться и нагибаться, изображая интерес к тому, что его подружка, с которой он недавно помирился, а теперь снова рассорился, – защитник в женской футбольной команде. В середине обеда я сдалась и занялась поеданием украшавшего стол винограда. При этом я стремилась соблюсти симметрию и не трогать кисточки, расположенные в центре, чтобы конструкция не обвалилась.

Когда с цыпленком и спаржей было покончено, за столиком для одиноких почти никого не осталось: постоянно повторяющийся, но не перестающий удивлять феномен. Не понимая, куда все исчезали, я никогда не брала на себя труд выяснить это. Парочки были поглощены танцами, одиннадцатилетние потихоньку таскали спиртное из бара. Я же всегда стремилась улизнуть, чтобы избежать участия в крайне унизительном действе: бросании букета.

На большинстве свадеб, где я бывала в то время, этот мерзкий обычай не соблюдался: и жениху, и невесте было, как правило, за тридцать, и одиноких друзей у них уже не оставалось. Все же от своей подруги Кэми я знала, что на свадьбах никогда нет уверенности в том, что эта традиция не оживет и ты, как бизнесмен, пытающийся уйти от налогов, не попадешь в расставленные для тебя сети.

Лучшим, что случилось со мной на свадьбе Кэми, было то, что, спускаясь в сад – сфотографироваться имеете со всеми после церемонии, – я оступилась и потянула лодыжку. Вокруг меня тут же все забегали, последовали настойчивые советы приложить к ноге лед, но я легко перенесла это унижение, поскольку у меня появился прекрасный, просто превосходный повод для того, чтобы покинуть торжество. Выбираясь за дверь сразу по окончании обеда, я в полной мере вкусила сладость полученной мной травмы.

На следующий день я узнала, что после моего уходи меня вызывали на сцену. Если бы я осталась, то, конечно же, откликнулась бы, решив, что потеряла ключи или бумажник. Как выяснилось, устроители рассчитывали на мое участие в церемонии бросания букета, причем всего в ней собирались задействовать трех человек: двух подружек невесты, в чью обязанность входило носить за ней цветы, и меня.

Я не знала, будут ли бросать букет на свадьбе у Мари, и не стремилась это выяснить. Когда столик для одиноких совсем опустел, я направилась к столу, где сидела моя семья, и начала обсуждать с дедом дозировку лекарства от сердечной недостаточности, которую ему в последнее время увеличили. «Из сортира теперь не вылезаю», – говорил дед. При мысли, что вот-вот предстоит новый тур в мужской туалет и именно мне придется везти туда дедушку, я решила, что уже достаточно повеселилась на этой свадьбе. Я прихватила кузину и ее мужа, и мы упорхнули.

Когда вам за тридцать и вы одиноки, вас нередко одолевает желание улизнуть. Но вы не просто убегаете от летящего вам вдогонку букета, от обязанности выбирать подарки беременным подружкам и от новогодних гуляний в «тепленькой» компании. Вы бежите к чему-то – так, по крайней мере, вы говорите себе, покупая билет на самолет.

Всякий раз, как приближается мой день рождения, подружка получает предложение руки и сердца или брезжит на горизонте сезон отпусков, я делаю одно и то же: достаю дорожный атлас «Рэнд Макнэлли» или залезаю в Интернет и прочесываю сайты «горящих» туров. Всего за 599 долларов, выясняю я, можно отправиться в недельный тур на Мальту – перелет и проживание включены! Я даже не представляю, где находится Мальта, но на долю секунды меня окрыляет надежда: кто знает, вдруг там, на мальтийском пляже, я встречу своего суженого? (Подождите-ка, а на Мальте вообще есть пляжи? Или я путаю Мальту с Ялтой?) Не сомневаюсь, чем дальше предстоит лететь и чем утомительнее окажется поездка, тем основательнее мои шансы на успех.

Это чувство не только приносит облегчение, не только отвлекает, когда все вокруг женятся и открывают совместный счет, – вам кажется, что вы выберетесь из тупика.

Но я, пожалуй, забегаю вперед. Рискну предположить: когда в 1982 году Кэл Рипкен занял свое место на третьей базе, он не подозревал о том, что открывает рекордную серию, которая в результате будет насчитывать 2632 игры подряд. Пребывала в неведении относительно своего будущего и я. Вплоть до первого из последующей тысячи дней занятия сексом были для меня так же естественны, как время от времени побаловать себя мороженым. Нет, я не занималась сексом каждый день, но никогда не сомневалась, что если такая потребность возникнет, мне удастся удовлетворить ее.

До э. ц

(До эры целибата)

Есть вещи получше секса, есть кое-что и потуже, но в точности такого же нет ничего.

Уильям Филдс

3

Когда секс был

Самым существенным в моих отношениях с Брэдли – наиболее значительной фигурой на моем сексуальном небосклоне в ту пору, когда мне было немного за двадцать, – оказалось то, что я запомнила всех птиц-символов штатов, названия которых начинались с «м»: Mэн, Мэриленд, Массачусетс, Миннесота, Миссисипи, Миссури, Монтана. Над матрасом у Брэдли висела карта Соединенных Штатов, где в алфавитном порядке, приводился список штатов и их птиц-символов. Всякий раз, когда мы занимались сексом в его маленькой, набитой кошачьими волосами квартирке (это рутинное событие происходило каждую неделю, не чаще), перед моими глазами появлялась колонка на «м». Чтобы как-нибудь отвлечься, я зубрила названия птичек. «Мэн: птичка», – говорила я себе, в очередной раз утыкаясь носом в карту. «Монтана: луговой восточноамерикан-скийтрупиал».

Мыс Брэдли подходили друг другу также мало, как селедка и джем. Проведя вместе три года, мы по-прежнему недолюбливали музыку, которую слушал один из нас, и критиковали квартиры друг друга (он: «Что бы тебе немножко не затемнить спальню?»; я: «А почему ты не повесишь на окна жалюзи?!») и привычку тратить деньги. Однажды мы крупно поссорились в обувном магазине, когда Брэдли полчаса не мог решить, купить ему коричневые туфли за сорок долларов или черные туфли за ту же цену. Я предложила не мелочиться и приобрести обе пары, и он обвинил меня в том, что я – вторая Имельда Маркое. «У меня только две ноги!» – отрезал Брэдли, и я выскочила из магазина.

Возможно, теперь вас заинтересует, зачем я вообще оставалась с Брэдли, да еще столько времени, сколько не, длится большинство голливудских браков. Размышляя об этом, я пришла к выводу, что причина заключалась только в моей незрелости и легкомыслии. Немного за двадцать – так, по крайней мере, было со мной – не тот возраст, когда принимаются взвешенные, разумные решения. У вас есть кредитная карточка, но в умственном развитии вы еще не так далеко ушли от амебы. В эту пору бестолковость характеризует все ваши действия: то, как вы ведете себя на работе, то, как выбираете себе соседку, чтобы вместе снимать квартиру, и то, с какими парнями вы заваливаетесь в постель (или на заднее сиденье автомобиля).

Благодарение Богу, это правило имеет исключения. Иные люди с самого появления на свет идут в верном направлении и к двадцати одному году уже совершенно точно знают, где будут работать, в каком городе поселятся и кто станет их спутником жизни. Но поскольку я и мои друзья в эту категорию не попадаем, приходится сделать вывод, что такие люди – либо какая-то странная причуда природы, либо выросли и живут в странах, где возможности выбора работы и супруга весьма ограничены.

Пожалуй, все же, если тебе немного за двадцать, быть импульсивной и бестолковой – более естественно. Этим объясняется и то, почему я начала свою профессиональную деятельность со статеек типа: «Плоский живот – к июлю!» или «Упругие ягодицы за три посещения!». Я проработала в этой газете год, но не помучила положенного повышения – в основном потому, что босс счел меня слишком разборчивой. Я тут же взяла расчет и ухватилась за первое полученное предложение. Этот женский журнальчик о фитнесе предназначался для тех, кто убежден, что целлюлит – напасть почти столь же страшная, как ядерная война (не подумайте, я занимаюсь физическими упражнениями, как любая среднестатистическая американка, может, даже немного чаще, и не считаю целлюлит даром небес, но, право, есть объекты, более достойные того, чтобы направлять на них свою энергию, чем «апельсиновая корки» на бедрах).

Излишней импульсивностью объясняется и то, почему и дна года жила в одной квартире с девушкой, с которой познакомилась в кегельбане; она приволокла с собой паршивую собачонку, обдиравшую диван и гадившую на ковер в моей спальне. Только импульсивностью объясняется и то, почему в моей жизни появился Брэдли, завершивший плеяду моих парней, с первым из которых я переспала еще в колледже.

Пришло время секса. Для меня оно наступило позднее, чем для большинства моих подруг, но так обычно и случается с теми, кто провел шесть лет в закрытой школе, где обучаются одни только девочки. К тому же порядки там такие строгие, что, если ты пришла на занятия в туфельках вместо положенных сандалий, тебя в наказание оставляют в классе после уроков. В колледже я собиралась наверстать упущенное и пустилась во все тяжкие, флиртуя на уроках испанского со сдержанным отличником-старшекурсником. Этого парня, очень аккуратного и привлекательно недогадливого, я однажды, когда поблизости никого не было, поймала в уголке рядом с нашим лингафонным кабинетом, и мы впервые поцеловались. Несколько месяцев спустя я завела с ним разговор о сексе, но он все тянул время. Наконец, попав в его квартиру, я неловко и неумело распрощалась со своей девственностью и обратила внимание на то, что моя грудь возбуждает его не больше, чем перезрелые помидоры. Мне не с чем было сравнить этот опыт, и я так и не заподозрила, что это – наихудший секс, с какого начинают дорвавшиеся до запретного плода юнцы. Ни мне, ни ему – в течение нескольких ближайших лет – не приходило в голову, что его больше интересуют мальчики.