– Правда? – обрадовалась я.

– Да, я думал, как здорово, что в этом году не пришлось никому покупать открытку на День святого Валентина. Ну что, видела новый клип Би-Ди?

По тону Алека я понимала, что он вроде бы шутит, но чувствовала себя раздавленной. Вот так, мой бывший парень счастлив, а я могу похвастаться только тем, что стала поднимать штангу на два «блина» тяжелее, чем прежде.

Мы поговорили минут пятнадцать. Я спросила Алека о его матери, о его грузовичке и о его друге Брюсе, Который перевелся из патрульных в дорожную полицию. Он очень охотно ответил на все вопросы, но больше ничего и не добавил.

Ну вот, я сделала это. Первой пошла на контакт. И в принципе это не слишком отличалось от контакта с инопланетянином. Вновь передо мной встал вечный вопрос: и как это мужчинам удается наглухо подавлять свои эмоции, и почему женщины всегда надеются, что они не сделают этого?

Вы можете возразить, что женщины слишком бурно реагируют на всякие пустяки – упала, скажем, с головы шляпка или показывают по телевизору новую рекламу «Кодака», тогда как у мужчин, похоже, есть врожденное свойство видеть в своих эмоциях неудачное вложение капитала. Стоит ли удивляться, что ожиданиям женщин не суждено сбыться? Романтические дурочки – вот кто мы такие, нам так же трудно сдерживать эмоции, расставаясь с любимым человеком, как в ту пору, когда мы только начинаем встречаться с ним. Вот почему первыми почти всегда звонят женщины, мужчина же звонит лишь в том случае, если забыл в твоем платяном шкафу гаечный ключ от своего велосипеда и теперь хочет получить его. Когда видно, что разрыв неизбежен, мужчина становится невыносимо практичным. Понимая, что все вот-вот оборвется, мужчины не подсчитывают потери, а сразу признают свое эмоциональное банкротство.

Почему у нас все так по-разному? Кто знает? Это как земное притяжение. Это существует. Это неизбежно. Это закон, управляющий нашей жизнью, хотя никто еще не выяснил почему.

Повесив трубку после разговора с Алеком, я имела все основания для того, чтобы подойти к зеркалу и сказать: «Я же тебе говорила», но на самом деле жалеть об этом звонке не стоило. Он напомнил мне, почему я больше не с Алеком, если мне было нужно напоминание, а я думаю, что это так. Но что еще более важно, звонок этот принес исцеление. С того дня мне больше никогда не хотелось набрать его номер.

Полагаю, я могла считать, что преодолела еще один барьер, но радости мне это не доставило. По правде сказать, проведя в Бенде пять месяцев, я чувствовала, что очень устала. Устала выводить себя на прогулки, устала знакомиться с новыми людьми, устала учить иврит. Я по-прежнему хотела куда-то двигаться, но мне надо было найти способ собраться с силами.

8

В Африку!

Я была в «Уолмарте», покупала себе лопату для разгребания снега, когда решение вдруг нашлось: Найроби!

В Найроби уже три года жила моя бывшая однокурсница Джулия, занимаясь исследованиями в области здравоохранения. Их смысл представлялся ей слишком сложным, чтобы его можно было объяснить. Она постоянно разъезжала по таким местам, как Уганда, Малави и Буркина-Фасо, но сообщала в своих электронных посланиях только то, как тяжко пользоваться туалетной бумагой, не отличающейся от оберточной.

Джулия давно уговаривала меня приехать к ней в Кению, но я была поглощена сначала Алеком, потом переездом в Бенд и серьезно к этому не относилась. Но сейчас пришло время спросить себя: если тебе кажется, будто ты топчешься на месте, не значит ли это, что пора куда-нибудь пойти?

Поездка в Виннемуку здорово прочистила мне мозги, но я пробыла там недолго, да и ехать пришлось всего ничего. Мне же хотелось полностью порвать с привычной действительностью, я нуждалась в таком развитии событий, когда не знаешь, с чем придется столкнуться за ближайшим поворотом. Я снова мечтала ощутить, что все возможно. И потом, какое бы удовольствие ни доставляло путешествие, рано или поздно начинаешь скучать по своей постели. Возможно, уехав куда-нибудь подальше, я наконец почувствую, что Бенд – мой дом.

И вот, вернувшись из «Уолмарта», я сразу же заказала билет на самолет – точнее говоря, шесть билетов на шесть самолетов: аэропорт Бенда не был воротами в Восточную Африку. Через месяц я покинула Бенд и через сорок шесть часов вошла в квартиру Джулии в Найроби. Чувствуя себя свалявшейся диванной подушкой, которую необходимо встряхнуть, чтобы вернуть ей прежнюю форму, я наконец вздохнула с облегчением. Дело было не только в том, что я могла завалиться в нормальную постель и проспать столько, сколько захочу. Меня радовало и то, что рядом есть человек, с которым я вновь обрела свое прошлое. В Бенде я постоянно подгоняла его под то, чего требовал от меня день сегодняшний. Но Джулия знала меня тысячу лет, с тех пор, как мы обе красили волосы в морковный цвет. Ей незачем было объяснять ни мою страсть к актеру Сэму Уотерстону и пармезану с телятиной (любимая наша в общаге закуска), ни мою веру в то, что полугодовые дни рождения надо отмечать, как и обычные. Джулия достала скрэббл, поставила кассету с нашим любимым фильмом «Это «Спайнэл тэп», и мы начали с того, на чем расстались пять лет назад в ее квартире на Манхэттене. Я уже знала, что скажет Нэнси: «Погоди-ка, ты пролетела полмира ради партии в скрэббл и какого-то фильма?»

Два дня мы с Джулией провели вместе, но потом она предоставила меня самой себе – у нее не было трех свободных недель, чтобы возить меня по Кении. (Правда, Джулия все же взяла меня в одну из своих командировок, и там, наконец, выяснилось, чем она занимается на благо человечества. Они с кучкой коллег сидели за столом и яростно обсуждали формулировки демографических обзоров.) Ко времени моего приезда туризм в Кении почти сошел на нет, чему способствовал шквал бандитских нападений, перестрелок, студенческих волнений, смертей от холеры, малярии и лихорадки долины Рифт. Но Джулия сказала, что это мне только на руку: она достала для меня уцененную путевку в шикарный турлагерь в одном из самых известных заказчиков Кении – Амбосели. Амбосели славился стадами слонов и антилоп гну, а кроме того, видом на гору Килиманджаро. Я рассудила, что лучшего шанса сменить обстановку мне бы никогда не представилось.

Я была единственным пассажиром в шестиместном самолетике, доставившем меня в саванну. На «лендровере» я добралась до лагеря: две дюжины крытых парусиной домиков уютно пристроились среди акаций. Человек пятнадцать служащих в новенькой винно-красной униформе поздравили меня с прибытием и вызвались нести мои чемоданы. Вокруг меня тут же образовалась небольшая свита; меня проводили в отведенный мне домик; там была огромная кровать, вполне современный санузел (и в нем рулон мягчайшей туалетной бумаги) и маленькая веранда, где меня уже поджидал чайный прибор. Все же, хотя мне и понравилось, что со мной обращаются как с королевской особой, я не удержалась от мысли, что все это очень похоже на медовый месяц, вот только мужа у меня нет.

В лагере царила почти сверхъестественная тишина – странное сочетание Стивена Кинга с Хемингуэем. Но только вечером, выйдя поужинать в элегантную столовую под открытым небом, я обнаружила, как безлюдно это место: кроме меня там был только один гость. Но вот удача! Высокий, широкоплечий, с густыми темными волосами, он чем-то смутно напоминал Пирса Броснана.

Возможно, подействовала экзотическая обстановка, но я внезапно увидела открывшееся передо мной будущее, и будущее это было явно заимствовано из какой-то бравурной голливудской постановки. Вот под каким-нибудь невинным предлогом он приглашает меня выпить с ним после ужина на веранде, и под лунным небом мы обмениваемся многозначительными репликами. Очаровательный незнакомец берет меня за руку, и я иду с ним в его спальню, где мы срываем друг с друга одежду, прыгаем в постель и разгоряченные, потные, ночь напролет занимаемся сексом.

На следующее утро мы поднимаем тост за чудеса Африки, за провидение, которое свело нас вместе, и за то, как удачно, что мы оба отправились в это путешествие одни. При этом мы, конечно, соглашаемся, что все это – не более чем обычный дорожный роман. «Как здорово, – думала я, – когда Жизнь предоставляет тебе столько возможностей».

Но сначала следовало познакомиться с этим таинственным путешественником, а сделать это было не так-то легко, поскольку нас разделяли целых четыре столика. Покуда скучающие официанты и их малолетние помощники наблюдали за начинающей разворачиваться драмой, мы с моим партнером по ужину несколько минут глазели друг на друга, а потом, обменявшись вежливыми кивками, вновь уставились в свои тарелки. Наконец, покончив с салатом, я направилась к его столику, представилась и спросила, можно ли присоединиться к нему. Он ответил, что будет в восторге.

Уже через несколько секунд мы с моим новым знакомым Джорджем сделали потрясающее открытие. Оказывается, мы с ним из Орегона. Какой уж там обычный дорожный роман! Сюжет разворачивался в лучших традициях романтической комедии с Томом Хэнксом и Мег Райан. В Америке мы жили в тридцати пяти минутах лета друг от друга, но нам понадобилось проделать 12 000 миль, чтобы обрести любовь в африканской саванне. Только теперь открылась мне подлинная картина нашего будущего; мы сидим на крыльце нашего дома в Орегоне, провозглашаем тост за чудеса Африки, за Случай, что свел нас вместе, и за первый год нашего супружеского счастья.

Мои фантазии несколько приутихли, когда через несколько минут я поняла, что Джордж, преподаватель истории из Портленда, напыщенный осел. Без какого-либо перехода он сообщил, что дважды завоевывал звание Учителя Года, написал двенадцать книг и платит 39 процентов подоходного налога.

Три дня, проведенные с Джорджем, показались мне вечностью. Мы были вместе не только во время приема пищи, но и когда совершали экскурсии на «лендровере». Очень скоро выяснилось, что к характеристике «напыщенный осел» можно прибавить еще и «зануда». Слоны были великолепны, но весьма трудно наслаждаться первозданными красотами Африки, когда сидящий рядом с тобой мужчина берет с собой склад фотоаппаратуры и беспрестанно зудит: «Чтобы ослабить контрастность передних планов, следует внести компенсационную поправку и применить широкоугольную оптику и углеволокнистую пленку «Джитсо-1548».